супермаркеты, все пошло наперекосяк. Тогда его ответом был «Албемарл». Это был способ перейти к более крупным площадям, которые требовались торговым сетям. Он сильно замахнулся, но все-таки недостаточно. Единственными арендаторами, которых он смог заполучить, стали мини-маркеты однодневки, сетевые химчистки и несетевые бургерные. Теперь же такие гиганты, как «Сэйнсбери» и «Сэйфуэй»[37], искали большие новые помещения. Он не смог пробиться в эту лигу даже во времена, когда «Албемарл» подавал какие-то надежды, и уж точно не сможет сейчас. Он перебрал в уме все возможности коммерческой недвижимости и зашел в тупик. Куда, черт возьми, он еще мог податься, кроме этих проклятых жилых помещений? Разумеется, он имел с ними дело – если занимаешься мелкой коммерческой недвижимостью, жильцы тоже прилипают, как блохи, этого невозможно избежать. Но это все так мелко. Удручающее, душное, малоприбыльное занятие; сектор, со всех сторон теснимый муниципалитетом и частными домовладельцами. Чтобы иметь хотя бы ручеек, не говоря уже о постоянном потоке прибыли, надо костьми ложиться. Протекающие потолки, проваливающиеся ступеньки, бесконечные жалобы. Нет, он грезил о стеклянных башнях, а не об этом дерьме.
Это сводит с ума. Это должно быть его время. Он слушает новости и думает: наконец-то правительство на моей стороне. Мир должен быть его жемчужной устрицей, быть у его ног, должен наконец дать ему то, к чему он стремился всю сознательную жизнь. Но вместо этого он под проливным дождем паркует «Купер» на аллейке, наполовину занятой самосвалом, и с трудом закрывает замок, придерживая сухой остаток своего брака, сложенный в отсыревшую коробку.
Spargi d’amaro pianto il mio terrestre velo. Горькие слезы роняй, на земное свое облачение, Верн.
Из-за непогоды в конторе царит полумрак. Застоявшийся воздух пахнет неиспользуемым пространством, на полу – мышиный помет. Водянистый свет льется через передние окна, выходящие на площадку мини-маркета, чей неосвещенный стеклянный фасад возвещает о кончине бургерной, химчистки и магазинчика. Снаружи неразборчиво барабанит дождь, создавая шум влажных помех. Он мог бы включить лампы, и голубоватый свет осветил бы хлорофитум, зловещие пухлые письма на коврике, составленные на столе папки. Но в том, что комната напоминает темную защищенную пещеру, есть что-то утешительное. И потом, кто-то из местных кредиторов «Албемарла» может заметить свет. Он ставит коробку и взбирается на стул. Четыре потолочные плитки от левой стены, три к центру комнаты. Кэт никогда бы не догадалась туда залезть, да и роста бы не хватило. Мелкая сучка. Он надавливает на плитку, и та, тихонько скрипнув, поддается. На обратной стороне он находит нетронутый, приклеенный скотчем пакет с заначкой – сберегательной книжкой и тоненькой пачкой коричневых десяток и фиолетовых двадцаток. Как только они оказываются в кармане его куртки, ему сразу становится легче.
В потолке зияет огромная, очевидно заметная дыра, и Верна подмывает оставить все как есть, чтобы этот черный квадрат в следующий раз с ходу объявил Кэт: ты кое-что упустила, тупая корова. Хотя, пожалуй, не стоит. Он уже усвоил, что не стоит недооценивать ее способность создавать проблемы. Если она догадается, что осталось что-то еще, точно за этим придет. Но каков соблазн. Стоя на пластиковом стуле, он крутит в руках пенопластовую плитку; она такая хрупкая, такая рыхлая, такая зернистая. Он чувствует, как мог бы разломить ее пополам и еще раз пополам, а потом рассыпать белые крошки на неподметенный пол. И не останавливаться на этом. Он мог бы слезть со стула и продолжить крушить. Разнести это место. Метаться, как мечется в старой берлоге разъяренный медведь, сбросить папки на пол, перевернуть стол, разбить стеклянные дверки шкафчиков, швырнуть в стену печатную машинку. Потоптаться на бумагах. Помочиться на них. Устроить хаос. Рвать, бить и расшвыривать. Сука, сука, сука.
От одной лишь мысли об этом у него учащается дыхание, а в пальцах начинает покалывать. Лучше не надо. Он боится, что если войдет в разрушительный раж, то может и сам рассыпаться на куски, и Кэт, придя, обнаружит его по частям, валяющимся среди обломков. Шух, шух, и-и-и. Он спускается, ставя на землю сначала одну толстенную ногу, затем другую. Стоит, закрыв лицо ладонями.
Чашка чая, вот, что ему нужно. Где-то здесь должен быть чайник. Ага, вот и он, пылится в углу рядом с почти полной пачкой имбирного печенья. Он наливает воду и, пока чайник закипает, усаживается за стол и одно за другим поедает печенье. Сладкая каша налипает на зубы, и ему становится лучше. Он наблюдает, как капли дождя, ветвясь, стекают по оконному стеклу – медленно, медленно и вдруг, раз, и вниз – и в сером свете дня посверкивают, словно ртуть. Лужи на земле рябят и морщинятся. Ливень ослаб, стена дождя превратилась в мелкие брызги, но за размеренным гудением чайника все еще слышится его бормотание.
Никакого молока, естественно, нет, и перспектива пить едкую, черную, безмолочную жидкость не очень-то привлекает Верна. Но к тому времени, как чайник вскипает, ему уже все равно, потому что у него зарождается идея. Не то что бы что-то грандиозное, на чем можно построить следующий бизнес, но вполне подходящее для того, чтобы вернуться в игру, чтобы быстро приумножить (он пересчитывает) две с небольшим тысячи фунтов из его заначки и – что, пожалуй, не менее важно – чтобы голос у него в голове, рассказывающий о его жизни, как о романе, сказал бы: «Да-а-а, Верн снова в деле». Он знает одного парня, Малкольма Дикина, который планирует вложиться в муниципальное жилье, когда в следующем году вступит в силу право на выкуп[38]. Финансируешь жильцов, которые не могут получить ипотечный кредит, потом, когда дело доходит до продажи, вносишь львиную долю цены. У Дикина уже очередь из инвесторов. Верн из любопытства разузнал обо всем этом подробнее, и дело в том, что хотя программа еще не вступила в силу и это никто не анонсировал, но скидки на жилье для жильцов уже действуют. И если появится какой-нибудь независимый агент и уже сейчас приведет несколько человек, Дикин наверняка не откажется их выкупить. Для него, Верна, никакой возни и гарантированная прибыль. Что ему нужно сделать, так это использовать свои две тысячи и устроить сделку, которая в перспективе принесет семь или восемь, и перепродать ее Дикину, немедленно получив три или четыре. Бам! И все по новой. С двумя тысячами начать можно только с квартир или мезонетов. Но можно ведь!
Верн взвешивает все еще раз и печатает на машинке несколько документов, тыкая по клавишам двумя пальцами. Перед уходом он раскрывает бухгалтерские книги, которые, скорее всего, понадобятся Кэт, когда она придет,
