победы»{278}.
Ленинская оценка нашла отражение в воззвании ЦК РСДРП «К русскому народу» (от 10 октября 1905 г.), в листовках местных большевистских партийных организаций.
По-иному отнеслись к всему происшедшему лидеры меньшевиков. Один из них — А. Парвус — писал: «Манифест 17 октября означает капитуляцию старого образа правления. С тех пор его нет. Он не существует как государственный порядок»{279}.
Либералы начинают «чернеть»
Точка зрения меньшевиков совпадала с точкой зрения либералов. Манифест прекратил споры, разделившие земских либералов всего лишь за год до этого на меньшинство и большинство. Теперь и первые из них превратились в конституционалистов «по высочайшему повелению». Либералы посчитали, что они получили все им нужное и что наступило время для прекращения заигрывания с революцией, для сговора с царизмом.
Один из ведущих теоретиков и вождей русских либералов, редактор журнала «Освобождение», П. Б. Струве, но словам своего друга и единомышленника С. Л. Франка, «сразу же, с первых дней «свобод», встал в оппозицию к русскому революционному движению, остро осознал опасность и гибельность русского политического максимализма и разнуздания злых, насильнических страстей народных масс… Он утверждал, что с введением конституционного строя, как бы несовершенен он ни был, не только должны радикально измениться методы политической борьбы, именно став открытыми и легальными, по открылась возможность положительного сотрудничества либеральных слоев общества с правительством в деле реформ»{280}.
Оценивая поведение либералов после опубликования царского манифеста, В. И. Ленин писал: «Вся либеральная буржуазия России, от Гучкова до Милюкова… повернула сейчас же после 17-го октября от демократии к Витте. И это не случайность, не измена отдельных лиц, а переход класса на соответствующую его экономическим интересам контрреволюционную позицию»{281}.
В самый разгар Всеобщей октябрьской стачки, 12–18 октября, в Москве собрался учредительный съезд конституционной демократической партии (кадетов), образовавшейся из левого крыла земцев-конституционалистов и основного ядра «Союза освобождения» (левое крыло «Союза» в кадетскую партию не вошло).
Открывая съезд, П. Н. Милюков отмежевался от «аграриев и промышленников», а также от социалистического пролетариата и подчеркнул «внеклассовый» характер новой партии. Он договорился до того, что будто бы у кадетской партии есть противники лишь справа, а слева противников нет, есть только союзники. Принятая съездом программа партии отличалась недоговоренностью и двуликостью.
И до съезда и на самом съезде лидеры партии неоднократно выдвигали требование созыва Учредительного собрания, а в программу его не включили.
Все кадеты твердо были убеждены в необходимости сохранения в России монархии, но сказать открыто об этом побоялись, так как подобное заявление могло оттолкнуть широкие демократические слои населений, которые кадеты рассчитывали завербовать в свою партию.
Программа включала пункт о принудительном отчуждении частновладельческих земель, а комментарии к ней утверждали, что образцовые хозяйства (т. е. ведущиеся чисто капиталистическим, а не полуфеодальным способом) отчуждению не подлежат. Отчуждаться могли только земли, сдающиеся в аренду.
В раздел о рабочем вопросе вошли весьма радикальные требования свободы профессиональных союзов, стачек, собраний и законодательного введения 8-часового рабочего дня. Но тут же следовала оговорка: 8-часовая норма немедленно должна быть введена лишь там, «где она в данное время возможна», а в остальных случаях она должна быть введена «постепенно». Запрещались ночные и сверхурочные работы и тут же добавлялось; «кроме технически и общественно необходимых». Подобные оговорки сводили на нет практическое значение многих включенных в программу положений, но зато давали вождям партии широкую возможность для их различного толкования в зависимости от хода борьбы народных масс с царизмом.
Впоследствии, по мере спада революционного движения, кадеты все больше и больше «косили глазами направо», став к ее концу открытыми врагами революции. «Друзья слева», как называл П. Н. Милюков революционеров в октябре 1905 г., превратились у него довольно скоро в «друзей-противников», затем просто в «соседей слева», а после поражения революции, в сентябре 1907 г., тот же Милюков заговорил уже о «врагах слева»{282}.
Кадетам не удалось создать себе опору ни в крестьянстве, ни тем более среди рабочих. Поддержку они получили только у лиц интеллигентных профессий и частично у городской мелкой буржуазии (торговые служащие, ремесленники и т. п.).
Крупные буржуа тоже не вошли в эту партию.
Капитаны российской промышленности, после 17 октября встав на путь безоговорочной поддержки царского правительства и беспощадной борьбы с революцией, первоначально организовали целый ряд партий: прогрессивно-экономическую, торгово-промышленную, партию правового порядка и т. д. Но, убедившись, что партии с такими откровенными названиями, как торгово-промышленная, не могут навербовать более нескольких десятков членов, политически активные представители крупной буржуазии и либеральных помещиков решили объединиться вокруг «Союза 17 октября», возникшего в поддержку «нового» режима после опубликования манифеста.
Учредителями «Союза 17 октября» были московский купец А. И. Гучков и земец Д. Н. Шипов. Программа октябристов, как стали именовать себя члены этой партии, носила открыто контрреволюционный характер. Она предусматривала сохранение «единой и неделимой России» (т. е. великодержавную политику в отношении всех нерусских национальностей), «сильную уверенную в себе монархическую власть» для того, чтобы царизм мог «явиться умиротворяющим началом в той резкой борьбе, борьбе политической, национальной и социальной», которая ведется в стране, и осуществление «дарованных» царем положений манифеста 17 октября.
Так образовалось два фланга российского либерализма — левый (кадеты) и правый (октябристы). Эти две партии и включили в себя основную массу русских либералов. Консолидацию их в значительной мере ускорила политика царского правительства, решившего после опубликования манифеста 17 октября начать заигрывание с либерально-монархическими вождями.
Назначенный на вновь созданный пост председателя совета министров граф С. Ю. Витте повел переговоры с руководителями либеральных партий о вступлении их лидеров министрами в «конституционный» кабинет.
Первоначально Витте предложил министерский портфель Д. Н. Шипову, но он отказался его принять, сославшись на то, что не разделяет взгляды земского большинства и именно потому вышел из состава съездов земских и городских деятелей. Шипов посоветовал Витте обратиться с подобным предложением к бюро земско-городских съездов. Оно уполномочило для переговоров с Витте Ф. А. Головина, Ф. Ф. Кокошкина и кн. Г. Е. Львова. Последние от имени партии кадетов оговорили свое вхождение в кабинет министров неприемлемыми для царизма условиями: созывом Учредительного собрания на основе всеобщего и равного избирательного права с прямым и тайным голосованием, немедленным осуществлением обещанных в манифесте 17 октября свобод и полной политической амнистией.
Нуждаясь во временном прикрытии дымовой завесой либерализма своей беспощадной борьбы с революцией, С. Ю. Витте вновь обратился к правому крылу либералов — к октябристам Д. Н. Шипову, А. И. Гучкову, кн. Е. Н. Трубецкому и М. А. Стаховичу. Правые либералы не выдвинули никаких предварительных условий, кроме одного — они наотрез отказались войти в состав кабинета, если министром внутренних дел будет утвержден намеченный на эту должность П. Н. Дурново — человек, которого даже Александр III назвал мерзавцем. Но и этого минимального
