Отметим, что Солженицын написал этот рассказ несколько лет назад и безуспешно пытался опубликовать его (как и другие свои произведения) на Западе. Но не срослось, причём не по вине писателя. Как вспоминал бывший посол США в СССР Д. Бим, «Солженицын создавал трудности для всех, имевших с ним дело… Первые варианты его рукописей были объёмистой, многоречивой сырой массой, которую нужно было организовать в понятное целое… они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами. Их нужно было редактировать».
Короче, западным идеологам тогда писательский дар Солженицына не приглянулся. Однако скандал с неприсуждением ему Ленинской премии заставил их уже иначе взглянуть на писателя — пристальней. Ещё бы, ведь он теперь стал фигурой скандальной, да ещё всячески поддержанной советскими либералами. Сам Солженицын, судя по всему, был только рад подобному вниманию, поскольку давно мечтал прославиться, причём неважно где — на родине или на чужбине. К тому времени среди определённой части советской интеллигенции уже появилась и окрепла прослойка, которая всеми путями мечтала оказаться замеченной (и отмеченной) на Западе.
Например, среди кинематографистов даже термин такой появился — «фестивальное кино» (то есть фильмы, рассчитанные не на советский прокат, а на демонстрацию на западных фестивалях). В результате ещё в конце 50-х в одной из директив ЦРУ отмечалось, что «надо нацеливать организаторов кинофестивалей на приглашение и награждение тех фильмов из СССР, которые выгодны нам с идеологической точки зрения». Поскольку среди советских писателей тоже были свои «фестивальщики», западные спецслужбы и их не оставляли без своего внимания. И вот уже в той же второй половине 50-х в некоторых странах Западной Европы, как грибы после дождя, появляются книжные издательства (под колпаком спецслужб), которые специализируются именно на выпуске книг антисоветского содержания. Как верно отметил в 1961 году начальник специальных (подрывных) операций ЦРУ (в 70-х он проходил как свидетель перед так называемой «комиссией Ф. Чёрча»): «Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может значительно изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни телевидение или кино… Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической (долговременной) пропаганды».
Отметим, что для СССР эти выводы были особенно актуальны, поскольку он считался не просто одной из самых читающих стран в мире, а именно думающе-читающей. Если для того же среднестатистического американца настольной книгой были комиксы, то для советского — в основном серьёзная литература. Именно это качество и собирались использовать западные стратеги «холодной войны». Как мы знаем, им это полностью удалось. А помог им в этом Александр Солженицын, который давно боготворил Запад. По его же словам, которые он произнесёт десятилетие спустя, выступая по английскому ТВ: «в пятидесятые годы, после окончания войны, моё поколение буквально молилось на Запад как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабства».
Писатель лгал, когда говорил от лица всего своего поколения. Как раз большинство его ровесников исповедовало совсем иные принципы. Победив в жесточайшей войне, они не покладая рук восстанавливали страну из руин, осваивали целину, запускали в космос первый спутник, принимали в Москве Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. А Солженицын в это время, оказывается, «молился на Запад», который олицетворялся у него с «солнцем свободы». И это в то время, как в Корее американская армия проливала реки человеческой крови и устраивала государственные перевороты, как это было в Гватемале.
Между тем после неудачи с Ленинской премией Солженицын интенсивно работал над созданием новых произведений. Однако все они были вылеплены будто из одного теста: в них не было привычного русской (советской) литературе гуманизма. А что же было? Когда в сентябре 67-го повесть «Раковый корпус» обсуждалась в секретариате СП СССР, там звучали следующие оценки этого произведения: «Это — антигуманистическая вещь», «Источник энергии этого писателя — в озлоблении, в обидах», «Автор отравлен ненавистью», «Просто тошнит, когда читаешь» и т.д. Даже сам А. Твардовский, который некогда был пленён талантом Солженицына и напечатал его «Ивана Денисовича» в своём «Новом мире» (в ноябре 62-го), во второй половине 60-х уже иначе оценивал его талант. Цитирую:
«Даже если бы печатание зависело целиком от меня (речь идёт о том же „Раковом корпусе“. — Ф.Р.) — я бы не напечатал. Там — неприятие советской власти. У вас нет подлинной заботы о народе… У вас нет ничего святого… Ваша озлобленность уже вредит вашему мастерству».
Патриарх советской литературы одним из первых верно подметил то, что питало талант Солженицына, — злоба. Судя по всему, пришла она к нему давно, ещё до его попадания в лагерь в 43-м — в юности, когда он стал задумываться о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы не Октябрьская революция. Ведь он был потомком южнорусских помещиков, и это гарантировало бы ему при прежнем режиме куда более сытую и спокойную жизнь, чем та, которую он получил при Советах. Как верно заметит чуть позже советский поэт Расул Гамзатов: «За раздражённостью Солженицына кроются злоба и ненависть, в литературу он пришёл с давней наследственной враждой к нашему обществу, к строю, народу, государству».
Этой же злобой, как выяснится, долгие годы питались многие столпы советской интеллигенции, которые ловко мимикрировали, рядясь в тогу правоверных «соловьёв режима», а на самом деле таковыми не являлись, а даже наоборот. Многие из них дожили до наших дней и являют теперь собой самых оголтелых антисоветчиков, даже более ярых, чем сам Збигнев Бжезинский. Именно для этих людей жизнь и судьба Александра Солженицына являются по сию пору эталоном и примером для подражания.
Прекрасный советский писатель Анатолий Иванов вывел в романе «Вечный зов» именно таких вот Солженицыных — в образе Фёдора Савельева. Вроде бы крестьянский сын, русский по крови, сражался на стороне красных, но власть советскую ненавидит всеми фибрами своей души. За что? А не дала ему возможности стать пусть мелким, но хозяйчиком — стать наследником помещика Кафтанова. Потому и родину свою Савельев ненавидит, так как нет её у него — вся вышла в 17-м году.
Этими же соками питалась и ненависть к своему Отечеству Солженицына. Советская власть ему была ненавистна, что называется, со всеми её потрохами — как с трагедиями, так и со свершениями.
Во второй половине 60-х, когда для либералов стало окончательно очевидным, что хрущёвская «оттепель» почила в бозе, Солженицын приступил к написанию своего эпохального труда — «Архипелаг ГУЛАГ». Прекрасно понимая, что эту вещь в СССР никогда не напечатают, он, видимо, изначально планировал переправить его «солнцу свободы» — то есть на Запад. Любые апелляции к чувству патриотизма писателя, к его нравственности были изначально обречены на провал. Если уж в 50-е годы, когда американцы утюжили Корею, он молился на господ капиталистов, то теперь, когда те же американцы сжигали напалмом вьетнамские деревни вместе с жителями, тем более. Вашингтонским хозяевам Солженицын творить подобное дозволял, зато со своих руководителей за ту же Чехословакию-68, которая обошлась практически без крови, спрашивал по первое число. Ведь советская власть для него была более ненавистна, чем власть американских капиталистов (близких по крови и духу отпрыску южнорусских помещиков). Именно «Архипелаг» должен был явить эту ненависть всему миру окончательно и бесповоротно. Поэтому он включил туда такие пассажи, которые ужаснули даже многих его советских единомышленников. Например, такой — о фашизме:
«Ну и что, если победили бы немцы? Висел портрет с усами, повесили бы с усиками. Справляли ёлку на Новый год, стали бы на Рождество…»
Той же тоской по тому, что «умная нация» (немецкая) не покорила нацию «весьма глупую» (русскую), была проникнута и другая книга Солженицына — «Август четырнадцатого». Её он написал чуть раньше «Архипелага» и переправил на Запад в самом конце 60-х. За это в 1969 году его исключили из Союза писателей СССР, что, по сути, стало последним сигналом для Запада. После этого у тамошних идеологов «холодной войны» и сформировалась окончательно идея поставить в своей игре именно на Солженицына. И в его раскрутку на Западе стали вбухиваться огромные средства. Они пошли на издание его книг, публикацию восторженных статей о его творчестве в различных печатных СМИ, а также на выдвижение его кандидатуры на Нобелевскую премию. Таковая не заставила себя долго ждать: это случилось в октябре 1970 года.
