Окончив осмотр, доктор посоветовал мне:
– Постарайтесь отвлечься, не думайте об этом. Иногда мы многое преувеличиваем.
Когда доктор вышел, я остался один в комнатке. На столе доктора лежала папка с моим личным делом. В конце одной из карточек, заполненных рукой доктора, я прочитал: «У курсанта наблюдаются легкие признаки мании преследования, что вызвано строгой дисциплиной, существующей в училище. Это усугубляется еще и тем, что он не может приспособиться, адаптироваться к этой системе. Принимая во внимание его национальную принадлежность и отношение к существующему порядку, рекомендуем учитывать это в работе с ним. Капитан медслужбы Дональдсон».
Никогда еще у меня не было такого настроения перед полетами. Я сидел в инструкторской и чувствовал себя как-то странно, мне чего-то не хватало. Посмотрел на часы - уже почти 10:30, а сюда я пришел в 6:30. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы выпить в кафетерии кофе, все остальное время я размышлял. Через пятнадцать минут мне надо было предстать перед командиром эскадрильи майором Рисденом Уоллом, который займется проверкой моих летных качеств. Приводя в порядок инструменты и проверяя парашют, я с грустью думал о том, что для меня этот удар может ока-ваться решающим, а подготовил его мой инструктор Траксел. Сомнений не было: инструктор уже давно докладывал командиру о моих полетах и, естественно, в этих докладах не было ничего положительного для меня. Траксел создал соответствующие условия для того, чтобы в конце концов попросить командира эскадрильи устроить мне проверку.
Почти двухлетний срок далеко не простой учебы в таком училище - это не шутка. Конечно, то, что произошло со мной, - это не больше чем стечение обстоятельств, нелепая случайность, плод воображения… Однако чем больше я вдумывался и хладнокровно взвешивал факты, том сильнее становилась моя убежденность в том, что все происходящее не случайность, все подчинено чьей-то воле и замыслу.
Я подумал, что, пожалуй, недооценил руководства училища. Теперь я понимал, что оно с тщательностью и вниманием заранее изучало каждого из нас. В командировочном предписании, например, я случайно прочитал напротив моей фамилии: «Курсант, принадлежащий к кубинской авиации, взят под повседневное наблюдение американской спецслужбой».
С прибытием в США нас охватила жажда полетов. И было бы наивно считать, что паши личности не изучаются, что наши способности не проверяются и возможности каждого из . нас не оцениваются, причем не только в полете. Я припомнил, как мы, например, собрались однажды в зале совещаний и тут же появился офицер в звании майора. И так было всегда. Когда он увидел, что я смотрю на него, то приветливо улыбнулся. Эту улыбку можно было принять за дружеское расположение к иностранцам, но это было не так. За памп просто следили. Вспоминаю другой случай. Однажды меня назначили ответственным за организацию уборки во всей эскадрилье, которая располагалась в огромном здании. Пока я отдавал распоряжения и занимался всеми этими делами, неподалеку от меня все время вертелся один офицер, с интересом наблюдая за моими действиями. Это был лейтенант Пиньоле. Раньше оп был моряком, а теперь исполнял обязанности заместителя командира эскадрильи. На его смуглом лице играла едва заметная улыбка, которую можно было назвать понимающей. Однажды он решился, подошел ко мне и поприветствовал меня, широко улыбаясь:
– Как дела, мистер Прендес?
Лейтенант Пиньоле был итальянцем, выходцем с Сицилии, из города Калабрия. Он казался приятным человеком. Ему было лет сорок. Лицо смуглое, волосы черные, гладко зачесанные, нос с горбинкой. Когда я ответил на приветствие, он таким же любезным тоном сказал:
– Мистер Прендес, я все понимаю.
Мне не хотелось прерывать его. Действительно, любопытно. Захотелось узнать, до какой степени хоть один из них может понять человека, не являющегося американцем.
– Эл, - продолжал он, - я знаю, что с тобой происходит. - И со смехом добавил: - Парень, плюй ты на них! Я скажу тебе по секрету, что тоже иногда плюю на них. Но я американский гражданин, живу здесь и как офицер зарабатываю себе на жизнь. Я был моряком. Ты должен стать моряком. Ты настоящий военный и настоящий мужчина, как итальянец. - Он подошел совсем близко ко мне: - Все эти парни - стадо скотов… - И, понизив голос, добавил: - Эти парни здесь по призыву. Не забывай об этом. Если им будет тяжело, неприятно, не то что дома, они уйдут, откажутся от такой жизни. Они ведь трусы. Я их хорошо знаю. В драку лезут, если их много, и то нападают исподтишка, сзади. Они не рискнут решать личные проблемы так, как это 'принято у нас, - лицом к лицу и наедине. Их не волнуют дела у них на родине, их не интересует демократия - нее это их не трогает. Деньги - вот единственное, что их привлекает! Деньги! Все мечтают о том, чтобы побыстрей закончить службу и заняться бизнесом - продажей бензина, сосисок или прохладительных напитков, взяв для начала кредит в банке. И все это для того, чтобы делать деньги… А потом такого приберет к рукам жена, наставит ему рога. Они слабые люди, они постоянно болеют. А на войне, Эл, многие из них страдают нервным расстройством. Немцы и русские с этим почти не знакомы. Американская же армия была охвачена этой эпидемией. Ты им не доверяй. Они опасны и коварны. Вот видишь, как я понимаю тебя, - продолжал, он. - Мои земляки, итальянцы, добились большого влияния в этой стране, и сейчас уже никто не смеется над нами. Нас уважают. Нам деньги нужны для того, чтобы иметь власть и влияние. А власть внушает уважение. - Он с улыбкой положил руку ко мне на плечо и сказал: - Я думаю, что ты здесь смог бы найти свое место. Если когда-либо решишь приехать сюда, то обязательно разыщи синьора Пиньоле. Не забудь об этом, парень!…
– Сэр, курсант Прендес к полету готов!
Майор Рисден Уолл, командир 4-й эскадрильи, медленно оторвался от кипы бумаг, которые читал сидя за столом, и взглянул на меня. Вид у него был усталый, и, хотя ему не было и сорока лет, выглядел он значительно старше. Видимо, так казалось потому, что его покрытое оспинами лицо было бледным. Губы его были плотно сжаты. Светлые глаза смотрели прямо перед собой твердо и уверенно.
Он посмотрел на меня снизу вверх, все еще не отвечая на мое приветствие и не меняя выражения лица, и сухо сказал:
– Подождите меня в самолете.
– Слушаюсь, сэр!
Я проверил готовность машины к вылету. Осматривая бак с керосином, услышал за спиной твердый и сухой голос, похожий на щелчок кнута. Вопрос был обращен ко мне:
– Ну так что же, вы все еще не готовы?
– Сэр, к полету все готово.
– Вы уверены?
На мгновение я заколебался, но потом сказал:
– Да, сэр, уверен.
Контрольный полет выполнялся в составе пары самолетов. Я тел вместе с командиром эскадрильи, второй номер был ведущим. Полет предстоял трудный. Нужно было, выполняя все правильно, следовать за ведущим на расстоянии всего двух-трех метров от него в любых условиях и в любом маневре. Черт побери! Вот так дела! Только богу известно, что там, наверху, взбредет в голову ведущему. Прежде чем занять свое место в самолете, я увидел, как майор, с таким же непроницаемым лицом, давал последние указания ведущему. А тот бросал в мою сторону быстрые взгляды. Капли пота струились по моему лицу и, попадая на стекла летного шлема, затрудняли видимость.
Раньше я никогда не думал, что мне удастся держать нужную дистанцию в парном полете, исполняя петлю, иммельман и свечу. Но сейчас мне это удалось. На обратном пути, когда мы шли к базе, я, учитывая хорошие погодные условия, стал приближаться к ведущему. Терять мне было нечего, все равно этот полет мог стать для меня последним. Я думал, что майор в задней кабине через наушники обругает меня, но он молчал. Я по-прежнему шел на сближение. Уже можно было разглядеть царапины на черных цифрах его хвоста, заклепки на металлической обшивке фюзеляжа. Я прекрасно понимал, что нарушаю правила полета, зная, что за моей спиной в кабине сидит командир эскадрильи, однако продолжал полет. Здесь надо было проявить особую бдительность, ведь слишком реальной была опасность. Малейшая ошибка, одно неверно рассчитанное движение и…
Майор не сказал ни слова.
После приземления я зашел в его кабинет, чтобы выслушать, как обычно, замечания по полету. В голову лезли самые неприятные мысли… Однако слабый проблеск надежды еще теплился в моей душе.
Говорили, что майор пошел на фронт добровольцем в начале второй мировой войны. Он участвовал в воздушных боях с немцами над Англией и сбил несколько самолетов. На его кителе справа был вышит знак королевских ВВС Англии.
Оторвавшись от бумаг, наваленных на столе, майор посмотрел на меня. Его взгляд был мрачным. Очертания губ еще резче проступали па побледневшем морщиипстом лице. Он воскликнул:
– Прендес! У меня куча докладных на вас! Все они прискорбные! Здесь и ваше личное дело, заведенное еще во время обучения на базе Лекланд. Я не буду зачитывать вам выдержки из него. Это пустая трата времени. К тому же устав это запрещает. - Тут он еще больше повысил голос: - Скажите, вам не правятся американцы?
