На следующий день с самого утра, как обычно, стоял такой же многоголосый шум самолетных двигателей. На взлетной полосе базы гудели двигатели. Как только прибыл Бальбоа, его тут же вызвали к командиру эскадрильи. В маленькой деревянной комнатке с покрытым линолеумом полом окна и двери были закрыты. Однако даже шум реактивных двигателей не помешал нам расслышать слова капитана Томпсона:
– Лейтенант Бальбоа, вчера я невольно услышал все, что вы сказали вашему инструктору лейтенанту Херману. Ну что же, в личном плане я могу понять вас. Но вы должны знать, что лейтенант Херман старый летчик, ветеран войны. Тогда было слишком много пилотов, а самолетов не хватало. Поэтому лейтенант и произнес эту фразу. Я признаю, что прозвучала она не слишком уместно, но настоящий боевой летчик должен быть твердым человеком, чтобы гибель товарищей не выбивала его из колеи, как вас эта вчерашняя смерть. Когда вы получите настоящую закалку, то поймете сами, что такое - в порядке вещей. И наступит момент, когда вы пожалеете больше о потере самолета, чем о гибели летчика. Когда это случится, можно будет сказать, что вы превратились в настоящего боевого летчика, подготовленного в ВВС США, откуда выходят лучшие в мире пилоты.
Это был дом средних размеров, с традиционной деревянной верандой. Мы подъехали к нему за автомобилем Клазирдса, который стремительно промчался по улицам города Феникс. Каскадом брызг падали на ветровое стекло автомобиля разноцветные огни гигантских неоновых реклам, резко выделявшихся на фоне ночного неба. Был выходной день, и, пока мы ехали в автомобиле, я вспоминал нашу поездку в Новый Орлеан, состоявшуюся в последний день карнавала. Перед глазами вставали Кэнэл-стрит, толпы народа на улицах, крохотные салоны, где пахло дешевым виски. На деревянных помостах самодеятельные ансамбли играли блюзы.
Клазирдс внимательно посмотрел на меня и самоуверенно улыбнулся. Он был высоким стройным мужчиной с едва заметной сединой на висках. Его можно было отнести к типу людей общительных и динамичных, которые, как правило, верховодят в любой компании. Шаг его был резким, но твердым, а улыбка не сходила с лица. Одежда Клазирдса состояла из белых брюк, белой тужурки и синего галстука. Он снял тужурку, и поверх белой сорочки со стоячим воротником элегантно блеснули красивые помочи.
– Парни, - пригласил он, - располагайтесь поудобней. Будьте как у себя дома, на Кубе. Да, когда я приеду на Кубу, то в Гаване в аэропорту спрошу: как мне встретиться с генералом Прендесом или генералом Куэльяром. А потом мы прекрасно проведем время на ваших пляжах с милыми девочками. Все дело в том, что вы скоро станете большими людьми на Кубе, государственными деятелями. Это несомненно. - И, пристально глядя на вас, добавил: - Но никогда не забывайте своего старого инструктора Клазирдса! Никогда!
Нежно позвякивали кубики льда, ударяясь о края стаканов, из роскошного музыкального автомата, что стоял в углу этого домика, затерявшегося где-то в пригороде Феникса, доносилась музыка. Клазирдс был военным летчиком, а кроме того - инструктором-инспектором. Он часто приходил в инструкторскую, всегда улыбаясь и изредка задавая вопросы, которые обычно были простыми. После того как курсанты отвечали на них, он начинал шутить, рассказывать сметные истории. Если он изредка и летал с курсантами, то полет всегда был спокойный - вещь довольно редкая на данном этапе обучения. Он всегда подбадривал, если замечал ошибки, а после полета, делая разбор, похлопывал курсанта по плечу…
Первая бутылка быстро растаяла, растворилась в стакане вместе с кусочками льда. Горьковатый вкус виски смешивался во рту с соленым арахисом, банки с которым стояли перед нами. Клазирдс, удобно откинувшись в кресле, продолжал говорить. Вдруг его лицо сделалось совершенно серьезным, заинтересованным. Он нахмурил брови и сморщил лоб:
– Парни! На вас ляжет большая ответственность, когда вы вернетесь к себе на родину. Вы молоды, все у вас впереди. В вашей стране вооруженные силы имеют еще большее значение, чем здесь, в Соединенных Штатах, а вы - элита армии. Вы - пилоты реактивных самолетов, получившие подготовку в Соединенных Штатах. Вы знаете, как теперь будут смотреть на вас в вашей стране?
Сигнаго остановил его жестом и сказал:
– Это так, но вы не думайте, что нам будет очень просто и легко. Многие будут нам завидовать.
– Нет, нет! Это не имеет значения! Конечно, они тоже хотели бы получить подготовку здесь, это ясно. Но это не должно вас волновать. И увидите, вы обязательно выйдете победителями.
Куэльяр молчал, посмеиваясь.
– Слушайте, парни. Вы прекрасные ребята, хорошо знаете наш образ жизни. И вы должны его защищать. Вам следует быть твердыми. Народ уважает твердых людей, уважает тех, кто всегда одерживает верх. Жизнь у нас только одна. Все остальное - басни. Жизнь не любит слабых. Мы с вами и должны защищать наш образ жизни во что бы то ни стало. Следует быть непреклонным, когда того потребуют обстоятельства. История в конце концов простит нам все наши грехи, если вспомт пит о них. Я бы предпочел, чтобы нас вспоминали хотя бы так, как… Аттилу - вождя гуннов. По крайней мере, о нем и сейчас можно прочесть в истории. А скольких несчастных никто никогда не вспомнит!
Куэльяр хотел что-то возразить, но Клазирдс прервал его:
– Нет, позвольте, я закончу. Например, некоторые из вас очень обеспокоены гибелью в авиакатастрофах своих товарищей. Я вот что скажу, а вы мне поверьте, опыта у меня достаточно. Когда все пилоты вашей эскадрильи погибнут, а вы по-прежнему будете есть, смеяться, пить вино, любить женщин… вот тогда я скажу вам, что вы настоящие боевые летчики!
Его лицо постепенно изменилось. С него сошла та обычная очаровательная улыбка, которую все так хорошо знали. Мне казалось, что какая-то злая и жестокая гримаса застыла на нем. Я чувствовал себя погруженным в странный глубокий сон. Настроение испортилось. Тут было что-то не так, на душе стало тревожно. Я снова вспомнил погибшего Созёра. Мне показалось, что я уже без особого волнения думаю об этом. Неужели все изменится? Неужели во мне уже начало исчезать все то человеческое, гуманное, что вообще характерно для людей?
Мы поднялись, чтобы уйти. Не знаю, сколько бутылок мы опустошили. Я сбился со счета после третьей… Когда мы подошли к машине, Клазирдс сказал мне:
– Парни… вы живете на наших задворках. Оберегайте их хорошо и ждите меня. Я приеду и спрошу: где мои парни?
Мы возвращались на базу. Куэльяр со свойственным ему спокойствием медленно вел машину, как будто никогда и никуда не спешил. Я попросил, чтобы он ехал быстрее. Возможно, я выпил лишнего, хотя обычно никогда не увлекался спиртным. Видимо, в тот вечер в доме Клазирдса я все же превысил свой предел дозволенного. Сидя на заднем сиденье, я видел, как сияют огни городских реклам в ночном тумане.
Для меня это была странная ночь. С большим трудом я сдерживался, чтобы не уснуть. Нужно было думать, но я никак не мог сосредоточиться. Немного позже я опустил стекло, и горячий упругий поток воздуха ударил мне в лицо. Кажется, Куэльяр пытался заговорить со мной и его слова долетали ко мне издалека. Постепенно я начинал понимать. Там, у Клазирдса, состоялась не совсем обычная беседа за рюмкой виски. Нет и еще раз нет. Там было нечто более тонкое, глубокое и злонамеренное. Я не во всем был согласен с ним, не все понял. Он сказал, что среди нас много парней храбрых, твердых, испытанных, что смелость может проявиться и в степени риска. Рискуешь жизнью и самолетом одновременно. Ну и что? Зачем это? Стоит ли? Как говорил Клазирдс: «Жизнь у нас только одна». Будущее - оно сегодня, в данный момент. Вспомнились слова Хемингуэя: «Человек может быть убит, но не побежден». Я четко различал за рулем бронзовое от бликов света лицо Куэльяра с его постоянной загадочной улыбкой. Автомобиль быстро мчался по бетонной дороге, освещаемой лунным светом. Я еще не знал по-настоящему, сон это или явь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 17. ГОРОД У САМОГО МОРЯ
Город стоял у самого моря, синего и глубокого. Когда дул северный ветер, на поверхности моря собирались огромные волны, а между ними образовывались глубокие пропасти, окруженные островерхими горами воды. Злые волны набегали на Малекон[5], с грохотом разбивались о камни, заливали улицы и проспекты, мешая движению городского транспорта вдоль берега моря.
Совсем рядом с морем, сразу за набережной и широкой авеню, начинались городские постройки - настоящие городские джунгли, созданные руками человека. Здесь возвышались в основном высокие современные здания, светящиеся неоновыми огнями. Кое-где их окружали старые дома колониального периода, в которых проживала дряхлеющая буржуазия и начинающие дельцы; дальше тянулись лачуги бедноты. Подлинные джунгли начинались через несколько кварталов от моря, затем резко обрывались, и сразу же после них шли кварталы, где господствовала проституция. Здесь и в помине не было блеска и роскоши. Дальше снова шли жалкие постройки - лачуги, домишки с дурным запахом.
