пластическую операцию? А при чем здесь Светлана? У нее что, тоже была пластическая операция?
— Думаете, почему мы так похожи?
— О господи. Но ведь пол она не меняла? Так какое она может иметь отношение к высоким брюнетам?
— Пока не знаю, — улыбнулась я. — С удовольствием выслушаю вашу версию.
— Нет у меня версий. Зато есть беспокойство. За вас. Я не знаю, что заставило нашего маньяка выбрать в жертвы именно этих людей. Может, он ненавидел пластических хирургов.
— Тогда животы вспарывать стоило им.
— Светлана Сергеевна, а вы от меня ничего не скрываете? — посуровел мой участковый.
— Помилуйте, как можно! Ну, что? Вам тоже стало интересно?
— Значит, брюнеты, перенесшие пластическую операцию… — пробормотал он. — И Светлана имела к этому какое-то отношение. Оттого псих и разделался с ней.
— Вот именно. Она подошла слишком близко к чьей-то тайне. Один человек, говоря о ней, высказал предположение, что она заигралась.
— Как это понимать? — поднял брови Алексей Дмитриевич.
— Видите ли, она постоянно играла какие-то роли. Придумывала себе жизнь. Такое бывает. Обычно людям их фантазии не особо мешают, но в ее случае все было по-другому. Она сама не знала, где кончаются ее фантазии и начинается реальность.
— Как это связать с убийствами?
— Вся чертовщина с черной магией и прочим завела ее слишком далеко. И где-то там ее дорога нечаянно пересеклась с настоящим злом.
— Помилуйте, вы же не собираетесь всерьез заниматься всей этой… Или собираетесь? — спросил он, помедлив и в совершеннейшей тоске глядя на меня. Я в ответ только пожала плечами, радостно улыбаясь, точно спрашивая: «А что мне еще остается делать?» — Тогда разумнее сосредоточиться на убийствах мужчин, чем тратить время на ерунду вокруг вашей подруги. Тем более что здесь действительно что-то вырисовывается.
— А если я вам скажу другое: то, что вы называете чертовщиной, может быть не лишено смысла?
— Лично я никакого смысла в этом не вижу, — сердито ответил он.
Его раздражал наш разговор. Он, должно быть, решил, что я просто его поддразниваю, хотя на самом деле я была далека от этого.
— Давайте прокатимся в квартиру Светланы, — миролюбиво предложила я.
— Зачем?
— Хочу кое-что уточнить.
— Что ж, поехали.
И мы покинули бар. Расплачивался на сей раз Ковалев, решив быть джентльменом. Я не стала возражать, памятуя о том, что теперь экономлю.
До квартиры Светланы доехали без происшествий. Ковалев, как я утром, наблюдал, не пристроился ли кто за нами, потом расслабился, не обнаружив «хвоста». Мы вошли в квартиру, и участковый непроизвольно поежился. Жилище ему явно не нравилось. Как, впрочем, и мне. Я прошла и села на диван, на что Алексей Дмитриевич взглянул с недоумением — вряд ли он собирался оставаться здесь более чем на несколько минут. И то, что я устроилась с удобствами, ему еще сильнее не понравилось.
— За несколько дней до гибели Прибыткова им тоже интересовался старый приятель, — сказала я.
Ковалев кивнул.
— И тоже показывал фотографию? Ясно, что этих людей убили не случайно. Их искали.
— Как думаете, они ждали, что их будут искать? И по этой причине сделали пластические операции? — продолжила я.
Алексей Дмитриевич нахмурился и теперь смотрел настороженно.
— Довольно глупо, изменив лицо, рассказывать о пластической операции всем, кто готов слушать, — медленно произнес он.
— Согласна. А если их, к примеру, спутали с другим человеком?
Он долго молчал, прошелся по комнате, разглядывая пол. Повернулся ко мне и заговорил:
— Что ж, эта версия мне нравится больше. Сначала погиб один мужчина, потом второй, причем времени прошло немного. Выходит, Светлана что-то знала об этом человеке?
— О том, кого ищут, или об убийце? — быстро спросила я.
— Оба варианта вполне приемлемы, — пожал Ковалев плечами. — Светлана Сергеевна, я уверен, в ФСБ не дураки работают. Может, предоставим во всем разобраться им?
— Неужели вам неинтересно?
Он поморщился.
— Если с вами что-нибудь случится, я по гроб жизни буду чувствовать себя виноватым.
— За себя вы совсем не боитесь? — спросила я.
Алексей Дмитриевич сел рядом со мной на диван, сцепил руки замком и задумался.
— Как вам сказать, — сказал тихо, когда я и думать о нем забыла, погрузившись в размышления. — Иногда собственная жизнь представляется абсолютно бессмысленной.
— Как и любая другая, если дать себе волю порассуждать на эту тему. Вы просто страдаете от одиночества после смерти жены.
— Да. Вероятно. На тот свет не спешу, потому что не верю, что меня там ждет, но… Пусть это звучит довольно глупо, но я рад, что вы явились в наш город.
— Жизнь наполнилась смыслом? — улыбнулась я.
— Я же говорил, звучит довольно глупо. Вы не замужем?
— Нет. То есть была. Давно и недолго. Потом был человек, который в один прекрасный день просто смылся.
— Свистнул что-нибудь?
— Обошлось. Но было скверно. Видите ли, я его любила. Так что мы с вами родственные души. По крайней мере, об одиночестве я кое-что знаю.
— Я заговорил об этом не для того, чтобы вы мне сочувствовали. Пытаюсь оправдать себя, как вы уже поняли. Участковому следовало бы проявлять больше благоразумия.
— Так вы же в отпуске, — напомнила я. — Так что благоразумие немного подождет.
Я поднялась и прошла к шкафу. Распахнула дверь, отойдя на шаг, боясь, как бы его содержимое не посыпалось мне на голову. Потом принялась рыться в ящиках. Через пять минут я нашла то, что искала, — тряпичную куклу, которой проткнули сердце, и с этим трофеем вернулась к Ковалеву.
— Вот, — сказала я, протягивая куклу.
Ковалев вроде бы рассердился.
— Что это?
— Взгляните.
Он взял куклу и повертел ее в руках.
— Для игрушки выглядит страшновато. А почему в сердце иголка торчит?
— Такие куколки используются для колдовства, — я пояснила, улыбнувшись его невежеству. — К примеру, у вас есть недруг, которому вы желаете смерти. Изготавливаете куклу, протыкаете ее иглой, соблюдая определенные ритуалы, и спокойно ждете, когда недруг скончается.
— Это же суеверие. Просто глупое суеверие.
— Согласна, — не стала я спорить. — Но кто-то в это верит. Принесите с кухни нож.
Ковалев сходил на кухню. Я аккуратно начала распарывать шов на голове куклы. Участковый против воли увлекся и следил за моими действиями, практически не дыша, точно ребенок в ожидании чуда. Наконец шов я распорола и вытряхнула кусочки поролона, которыми была набита кукла, на диван. Среди них оказался листок бумаги, аккуратно сложенный.
— Что это? — нахмурился Ковалев. Может, он ожидал, что из куклы посыплются изумруды?
— Посмотрите.
Он развернул бумажку и показал ее мне. Всего три буквы.
— К. Ю. Ю., — прочитала я вслух. — Это инициалы. Как звали вашего вице-губернатора?
— Кокин Юрий Юрьевич, — ответил Ковалев, глядя на меня
