А кто-то пытается править. Но поводья всегда слишком тяжелы для их рук, и, слабея, они падут под колесами собственных желаний. Они набегают, как волны. Они хотят знать, что таится за дверью, но чаще это стремление рождено сиюминутной тоской. Их удел — страх.
Океан примет всех.
* * *
Астоун
34 года назад
«Посмотри. Ты живешь здесь одна».
Здесь.
Одна.
«Не страшно?»
Она глядит на залив. Силуэты океанских миражей сметает ветер. Он подхватывает их длинными руками и швыряет в облака, застывшие густой вишневой пеной. Солнце несется прочь, ночь сегодня будет темной.
Теперь так будет всегда.
Западный ветер, ластясь, разглаживает складки на ее одежде. Нерешительно касается рук и неубранных волос. А изнутри, из-за белой маски лица, напирает одиночество. Оно примчалось резкими прыжками, и его холодный лоб со звериной силой ударился о ее собственный. Тайные морщины, до того так долго прятавшиеся, в одночасье рассекли бледное лицо. Как сеть трещин от неловкого удара по мрамору. Иногда она что-то шепчет. Может быть, имя. Мертвое тело на дороге не сможет откликнуться на него, но она продолжает звать. Ей всё еще кажется, что эта черная точка, распустившаяся в недавнем сне, не встанет за последним воспоминанием.
Когда на следующее утро люди в полицейской форме пришли в ее дом, она была готова. Она спустилась к ним. Рассвет легкой дымкой кружил возле ног, пенился кружевами, покалывал глаза. Сегодня она была похожа на невесту: солнечный свет затуманивал ее черты, затуманивал старость, в один миг нагнавшую свое время. Ее глаза по-прежнему молчали. Она ощущала себя подернутой льдом — как родник, но никто не слышал перезвона последних капель.
— Леди Каталина Рейнфилд?
Она изящно склонила голову, привычным жестом приглашая их присесть. Они были заводными игрушками. Она знала наперед каждую реплику, каждое слово. Шаг вправо, скрип начищенных ботинок, соприкоснувшихся боками. Шорохи, пробежавшие по ее платью, пока она медленно погружалась во внимательные кукольные взгляды.
Вчера… Нападение на дороге… Все погибли… Он тоже погиб.
Она вздрогнула. Черная точка внутри набрала бутон и взорвалась колючими лепестками. Она знала, что так и будет. Знала, что он тоже исчезнет — ее обманут.
Он не захочет остаться здесь. Ринется следом, как слепая птица.
Когда вы видели их в последний раз? Слышали, замечали что-нибудь необычное?
О, да. Когда они стояли рядом. Каждый поблизости ощущал себя пойманным в странном мире — не более чем призраком. Разве это непонятно? Призраки всегда завидуют живым.
Загадочное дело, удивляются полицейские. Никто ничего не знает. Кому нужна была их смерть? — вопрошают напоказ.
Она прикрывает губы ладонью: никому не нужна была их смерть.
Еще тогда, на крепостной стене, она вдруг ощутила страшной силы удар — и какая-то часть ее души в ужасе вскрикнула «Прыгай, пока не поздно!» Океан внизу услужливо расстелил волны. Но она не двинулась.
Желание спрятать свое сокровище внутри каменной шкатулки — это ли ее главная ошибка? Прожить столько лет, не смея верить в существование остального мира, мечтая лишь об одном — никогда не соприкасаться с его криво очерченными краями, и вдруг обнаружить себя плывущей против холодных и горячих течений в его утробе, спутанной тенетами по рукам и ногам? Разве это странно — пытаться выловить из грязи драгоценный камень, чтобы его не затоптали и не разбили на части ради собственной корысти снующие вокруг сороки?
Ее воля нажала на спусковой крючок. Ее желание воссоединиться с потерянным фрагментом своей души вонзилось в его сердце и, едва коснувшись, умертвило. Не имея сил переносить его жизнь за пределами своего взгляда, она лишь хотела покоя, когда всё, чем она была, в безопасности хранилось в стенах любимого замка. И только собственная смерть отобрала у нее эту иллюзию. Тогда, в мгновенной вспышке, она вдруг осознала, что никто не лгал ей, и он ушел потому, что его жизнь, как и смерть, не принадлежали ей. Что в целом мире ей не принадлежало ничего — потому что она не верила в его существование. А этот мир, в отместку, не поверил в нее.
В конце она зачем-то увидела правду, попыталась заслониться… и сгинула. Ветер, дремавший без дела в глубине подземелья, облетел замок, громко хлопнул незатворенной дверью.
Буря утихла. Астоун по-прежнему ждал.
* * *
Астоун
19 февраля, 1997 год
15:16
Алекс стал под аркой, замер, глядя на кипящие под ногами блики. За его спиной изнемогал от заката витраж, но свет не шел дальше порога. Сегодня, как и вчера, можно остаться по эту сторону дня и не спешить приближать ночь. Вот уже в четвертый раз он стоит возле входа в подземелье, не решаясь войти внутрь.
Полтора месяца ушло на то, чтобы отыскать это место.
Райн оглянулся назад. Солнце чиркнуло по глазам рыжим лезвием, и он инстинктивно шарахнулся в тень. Пространство вокруг замутилось непроглядной синевой; не дожидаясь, пока зрение вернется, он плотно затворил за собой дверь. Задержал дыхание. Широкий зев коридора уходил в непроглядный мрак. Не чувствовалось даже сквозняка, как будто этот мир существовал в отдельном нигде, без цвета и формы. Алекс помнил, что через пару метров придется резко повернуть направо, но что произойдет дальше, было ведомо лишь его полуистлевшей памяти. Впереди находился лабиринт. Алекс знал, чем рискует, совершая вылазку в одиночку, но у него не было желания делиться «приключениями» ни с одним живым существом.
Закрыв глаза, он сделал первый шаг.
Всё, чего он хотел сейчас, это вспомнить. Грозу, перекореженное небо сквозь оконные решетки; огромную серую массу за окнами — океан? Коридор проходил по внешней стене, обращенной к берегу. Должно быть, это действительно здесь. От той ночи он сохранил щепотку памяти: сумасшедший бег, темный камень под ногами; боль, затем падение. После картинной галереи наступала мгла. Позже он вспомнил. Что-то светилось вокруг, позволяя различать стены и выбоины на каменном полу, а дальше мерещилась хрупкая лестница, легкая, изящная — чуждая всему, чем был Астоун. Она походила на стаявший леденечный мостик из сказки. Ступени осыпались под ногами; вокруг было пусто, Алекс не помнил стен. Ночь ненадолго обрела лицо… Лицо, которое он хотел увидеть снова.
Он сможет увидеть, если отыщет это место.
Заново пройти весь путь — шаг за шагом. Нужно содрать фольгу с памяти и убедиться, что под ней не окажется… Не окажется бессмысленного нагромождения замковых комнат вместо винтовой лестницы и силуэта в сером плаще? Алекс хмыкнул, остановился. Часть его разума всё еще сопротивлялась новой реальности. Рука иногда шарила в поисках потерянного блистера с таблетками, но ничего — он вспоминал и улыбался. Рука виновато возвращалась на место.
Райн медленно двинулся вперед, скользя замерзшей ладонью вдоль стены. Он не спешил зажигать свет — надеялся, что так его память будет сговорчивей. Решил довериться инстинкту, как пианист, чьи пальцы без подсказки нот помнят, на какие клавиши им предстоит упасть. Безответственно. Но сейчас благополучие собственных костей волновало его куда меньше, чем результаты поисков.
Один метр, десять. Алекс споткнулся. Улыбка зацепила губы: камень, плоским ребром торчащий над полом, был ему знаком — значит, пока на верном пути. Откуда-то на цыпочках подобрался сквозняк. Спешно смахнул на лоб волосы и удрал. Вокруг стало холоднее, коридор ощутимо пошел под уклон. Алекс открыл глаза — те, увы, не стали от этого более зрячими. В темноте вибрировал гулкий, едва пульсирующий шум. Пустота подземелья сожрала бы с радостью любого, не оставив заусенца на память. Куда теперь? Судя по звукам, впереди развилка. Нет, пока прямо. Астоун был заодно с новым хозяином, хоть и походил на огромное бестолковое животное, не знающее, каким боком повернуться, лишь бы угодить. Мог и затоптать ненароком. Впрочем, хозяин попался тоже тот еще дурак.
Эхо жалобно взвизгнуло подвернувшимся под ногу щебнем. Похоже, пришло время засветить фонарь: интуиция помахала белым флажком и кубарем скатилась под солнечное сплетение.
Что может столь уютно шуршать впереди? Не то взмахи крыльев, не то шлепки лап. Крысы? Совы? Летучие мыши? Нетопыри? Эшби?
Алекс присел на корточки и принялся возиться с фитилем. Брать в подземелье электрические фонари было бесполезно — батарейки садились с невероятной скоростью. Он чиркнул спичкой. Обычная керосиновая лампа была куда надежней, хотя ползать с ней по узким лазам так и не стало его любимым занятием.
