-И...
— Я его нашла уже мертвым, — кивнула я головой. Слезы безудержным потоком хлынули из глаз. — Я опоздала-а-а-а-а!!!
— И очень хорошо, что опоздала, — зло отозвался Илья.
— П-п-почему?
— Потому! — передразнил он меня. — Вместо одного трупа было бы два!
— Ой, мамочки! — в ужасе заголосила я. Такой вариант ведь уже приходил в мою голову.
Илья привлек меня к себе и погладил по голове. (Ненавижу этот покровительственный жест, но стерпела.)
— Тихо-тихо, успокойся. Давай продолжим.
— Что-о-о продо-о-лжим...
— Кто тебя шантажирует, почему, чего хочет. Главное — чем шантажирует? — тихим голосом Илья перечислял вопросы, на которые мне предстояло ответить.
Ну что за денек! Сегодня подобным образом я сама выспрашивала Лешку Егорова.
Очень осторожно подбирая слова, я рассказала Илье все... ну, почти все...
О том, что я млела от одного присутствия Щербинина, я благоразумно умолчала. Однако Ельчанинов, судя по его суровому взгляду, сам догадался. Некоторые детали своего рассказа я немного переделала. Например, заявила, что подошла к бассейну не со стороны улицы Лермонтова, а со стороны детского сада. По протяженности оба маршрута совершенно одинаковы. Но если я шла от садика, то ни за что не могла видеть ту дорогу, по которой промчался темно-синий автомобиль. Для верности мне пришлось накинуть еще пяток минут и сказать, что к бассейну я подошла не в семь минут пятого, а в пятнадцать.
— Почему в милицию не пошла? — выслушав меня, спросил Илья.
«Ничего себе! Выходит, он не боится... Или проверяет. Так-так-так... Нет уж. Лучше выглядеть полной идиоткой, но идиоткой живой!»
— Как ты не понимаешь! Сначала у меня от страха крыша поехала. Был человек живой, здоровый, а тут на тебе — покойник! Знаешь, как страшно?!
Вопрос был явно дурацкий, но вполне вписывался в изображаемый образ идиотки с одной извилиной в голове.
— Спросят... почему сразу не сообщила? Что я скажу? Перетрусила?! Получается, что я главный свидетель. А какой я свидетель, если ничегошеньки не видела, кроме трупа?!
— Ксюша, ты дура, — посетовал Ельчанинов. — Нужно было в ментуру звонить, а потом сразу мне.
— А тебе-то зачем? — вытаращила я глаза.
— Помог бы тебе, бедолаге, — убежденно заявил гость.
— Матушки-батюшки! — всплеснула я руками, выходя из образа шизофренички. — Да с чего бы это?! С чего тебе помогать совершенно незнакомому человеку, которого ты видел всего два раза в жизни? Альтруизм — вещь похвальная, но неправдоподобная. Что ты вообще здесь делаешь? Чего приперся?!
Меня окончательно, занесло. Я орала, как торговка, вскочив перед Ильей и уперев руки в бока.
Тут уж и он не выдержал и тоже вскочил:
— А предположить своими куриными мозгами, что ты мне нравишься, что я пытаюсь за тобой ухаживать, — ты не можешь? Какого черта я с шампанским являюсь?!
— Да кто ж тебя знает, — меня настолько поразили его слова, что пары злобы мгновенно улетучились. Я растерялась.
Он резко повернулся и вылетел из комнаты на кухню. Курить. А я осталась переваривать ситуацию и думать, что делать в свете его заявления.
А как же та женщина?..
Нет. Определенно Ельчанинов прав, я — тупица. Нет никакой той женщины. Он говорил про меня...
В памяти всплыли эпизоды нашего знакомства.
... В первый раз он приходит ко мне и замирает на пороге... спасается бегством... вскакивает и говорит «нет» там, на веранде... а взгляд, брошенный на Жень Геннадича, который вел меня на массаж...
Значит, мне не показалось? Ничего мне не показалось. Все так и есть.
Мне захотелось немедленно броситься на кухню. К нему. И я уже было сделала первый шаг...
А ну-ка стоп! Я и так уже достаточно наворотила. Теперь нужно хорошо подумать. Почему я ему верю?
Потому что хочу верить. А если Ельчанинов таким способом хочет выведать, все ли я ему рассказала?
Не-ет, душечка! Надо быть особенно аккуратной и бдительно и тщательно следить за словами. Любовь приходит и уходит. Жизнь — штука сложная. Не все в ней так просто.
Впрочем, может, Илья и не врет. И ни в чем не виноват. И искренне хочет помочь...
Я ведь не уверена, что видела именно его машину...
Раздираемая противоречиями, я все же поплелась на кухню. Ельчанинов сидел на подоконнике и курил.
— Кофе будешь? — как можно мягче спросила я.
— Буду, — буркнул он в ответ.
Поставив чайник на плиту, я подошла к Ельчанинову и положила подбородок ему на плечо. Я решила быть поласковее.
— Прости меня, пожалуйста. Мне так страшно... от любого звука шарахаюсь.
Тяжело вздохнув, Илья притянул меня к себе и обнял, забыв о недокуренной сигарете.
В этот момент мне стало так хорошо и спокойно, что все события предыдущих дней показались мне такими далекими и малозначащими...
Утром, стоя в душе под струями теплой воды, я с тоской вспоминала, что Илья меня так и не поцеловал. Нет, надо отдать ему должное, он пытался. Это я не была готова.
Я действительно не была готова. Все было так неожиданно...
Разобраться в себе мне так и не удалось. С одной стороны, этот мужчина был мне очень приятен. Он очень привлекательный... С другой стороны, я подозреваю его в убийстве... И воспринимаю как противника на ринге.
Но вернемся к событиям вчерашнего вечера.
Когда чайник закипел, мы чинно попили кофейку. Потом у Ильи противно запиликал мобильник (нет, индивидуальные средства связи это не удобство, а чума какая-то!) и, пообещав зайти завтра (уже сегодня), Ельчанинов удалился.
Глотнув на ночь изрядную дозу валерьянки и сдобрив еe столовой ложкой пустырника, я легла спать. Кому-то, возможно, нравится переполненная событиями жизнь и бешеный накал страстей. Но меня такая жизнь что-то не слишком воодушевляет. При моей лени лучше спокойное болотце (роднее), чем штормовой океан.
Впрочем, лень моя — понятие весьма относительное. Если мне интересно, если меня затронуло — я разовью столь бурную деятельность, что окружающим тошно становится.
К моей вчерашней тоске по крепким мужским объятиям прибавились неприятные опасения и легкая паника.
«Боже мой, что я наделала! Своими руками на шею удавку надела!» — страдала я по дороге на работу, на работе и по дороге домой.
Сегодня свою розыскную деятельность я решила отложить и осталась дома. Но пустое перемещение из угла в угол мне очень быстро надоело. К тому же выяснилось, что в доме нет хлеба. Пришлось отправиться в булочную.
Не успела я преодолеть три ступеньки крыльца магазина, как из-за спины раздался хриплый голос:
— Панова?
Черт побери этого Павлова с его условными рефлексами. Я, словно подопытная собачонка, резко повернулась и, ничего толком не разобрав, поняла, что меня куда-то тащат и заталкивают.
Уже через несколько мгновений я скрючилась на грязном полу автомобиля. Дружно хлопнули дверцы, машина рванула с места.
Обладатель хриплого голоса и его напарник, не церемонясь, крепко прижимали меня ногами к заплеванным резиновым коврикам.
—Вякнешь, пристрелю! — рыкнул один из моих похитителей, и место грязной кроссовки у моего носа занял чистенький черный пистолет. От него пахло металлом и чем-то еще, наверное, смазкой. Оружие приходилось мне видеть нечасто, и я понятия не имела, настоящий этот пистолет или газовый. Впрочем, какая разница? Хрен редьки не слаще.
Я послушно кивнула и неожиданно даже для себя громко икнула. В ответ получила зычный гогот похитителей и смачный пинок в «корму». Синяк на мягком месте мне был обеспечен, но беспокоиться по этому поводу я не стала. Шкуру бы спасти!
И тут в мою гудящую голову неожиданно пришла вполне здравая мысль. Я откровенно повеселела.
Раз сразу не пристукнули, значит, от меня им что-то нужно. Какое-то время убивать не будут. Хоть маленькое, но утешение. Поживем еще. И может, даже выкрутимся!
Попытавшись устроиться поудобнее, я вновь получила пинок и угомонилась.
Ехали мы довольно долго. С моего «места» видно ничего не было, но все же стало понятно, что мы за городом. Теперь машина не останавливалась на светофорах, водитель прибавил скорость.
Наконец машина мягко притормозила. Снаружи донеслись звуки, похожие на скрип открываемых металлических ворот. Мои обидчики с места не сдвинулись, а автомобиль накренился вперед. У меня создалось впечатление, что мы съезжаем вниз.
Грязные кроссовки отпустили меня, только когда мы окончательно остановились. Перед моим носом oткрылась дверца, и я снова получила увесистый пинок. От лежания в неудобной позе моя спина затекла и разгибаться никак не желала. Пришлось выползать из машины «на карачках» под издевательский гогот не менее по крайней мере трех мужских глоток.
— Туда, — ткнули меня в спину чем-то твердым, когда я, наконец, выпрямилась. Возможно, пальцем, а не пистолетом, но выяснять это мне совершенно не хотелось.
