него. В глазах Клауса появилось раздражение, хвост задергался.
Он отвернулся, и я снова поползла к нему. И снова остановилась, когда он на меня посмотрел. Мы играли в «Замри!»: он метал в меня испепеляющие взгляды, потом отворачивался, и я ползла вперед, как жук-скарабей. Но когда я добралась до края ковра, Клаус нервно мяукнул. — Тебе не хочется играть? — разочарованно спросила я, надеясь, что он снова обернется. Но Клаус пару раз махнул хвостом и ушел. Немного обескураженная, я посидела на корточках, а потом решила подняться в свою комнату и позаниматься.
Шагая по ступенькам лестницы, я гадала, во сколько Анна и Норман приедут в аэропорт. Мои мысли прервал Ригель. Он стоял в коридоре ко мне спиной, чуть наклонив голову вниз и рукой опершись о стену. Точнее, он в нее как будто вцепился, чтобы не упасть. Что с ним? Я открыла рот, но не сразу решилась произнести: — Ригель!
Мне показалось, на его запястье напряглись жилы, но он не шевельнулся. Я попыталась разглядеть его лицо и подошла ближе. Под ногами заскрипели старые доски. Теперь я видела, что у Ригеля закрыты глаза.
— Ригель, — осторожно позвала я, — ты в порядке?
— Я в полном порядке, — раздалось злобное рычание, и я чуть не задохнулась, услышав скрежет его зубов.
Я застыла на месте, но не из-за враждебного тона, нет… Остановилась потому, что его ложь была настолько обезоруживающей, что не давала уйти. Я протянула к нему руку.
— Ригель…
Я едва успела дотронуться до него, как сразу отшатнулась. Ригель резко повернулся, его глаза встретились с моими.
— Сколько раз я говорил, чтобы ты не трогала меня? — угрожающе прошипел он.
Попятившись, я тревожно смотрела на него и с досадой осознавала, что его реакция обижает меня сильнее, чем прежде.
— Я просто хотела… — Я замолчала, потому что сама до конца не знала, зачем к нему подошла. — Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
В этот момент я заметила, что зрачки Ригеля слегка расширены. В следующее мгновение выражение его лица изменилось.
— Зачем? — Его рот искривился в злобной ироничной ухмылке. На этот раз он перестарался с гримасой, она сильно уродовала его.
— Ах да, я забыл, — быстро добавил он, цокнув языком, будто готовился побольнее меня укусить, — это потому, что ты у нас такая — не можешь иначе.
Я сжала кулаки, чтобы унять дрожь.
— Перестань!
Но Ригель приблизился ко мне. Он возвышался надо мной с улыбкой, которая была и укусом и ядом одновременно, настолько жестокой и безжалостной она казалась.
— Это сильнее тебя, да? Хочешь мне помочь? — язвительным тоном прошептал Ригель, его зрачки были похожи на иголки. — Хочешь… меня исправить? исправить?
— Прекрати, Ригель! — Я снова попятилась, не разжимая кулаки, в которых не было смысла, потому что я слишком хилая, худая и беспомощная. — Мне кажется, ты делаешь все для… — Для?.. — протянул Ригель с издевкой.
— Для того чтобы тебя ненавидели!
«А я особенно! — хотела крикнуть я. — Я, именно я, словно таким образом ты наказываешь меня!»
Как будто я сделала что-то ужасное и теперь заслуживала только его злобы. Каждый укус был наказанием, каждый взгляд — предупреждением. Иногда я думала, что этим взглядом он хотел мне что-то сказать и в то же время прятал невысказанное под острыми шипами других слов. И пока я наблюдала за Ригелем, окутанная его тенью, мне показалось, что в его глазах опять промелькнуло что-то из того, что таилось по ту сторону его личности, и я не должна это видеть. — И ты меня ненавидишь? — голос Ригеля ворвался в мои мысли, усиленный его близостью. Он слегка наклонился ко мне, видимо, чтобы удобнее было истязать свою жертву. — Ты меня ненавидишь, бабочка?
Сломленная его натиском, я пробормотала:
— А ты хотел бы этого?
Ригель сжал губы, потом посмотрел куда-то мне за плечо, а я представляла, как он произносит короткое слово, я знала ответ. Уже слышала резкий выдох, с которым он вытолкнет это слово из груди, как будто это требовало огромных усилий.
— Да.
Я убежала на кухню и оставалась там, пока хлопок входной двери не сообщил мне, что он ушел.
Весь день я провела в одиночестве. В доме стояла тишина, как в пустом святилище, а потом начался дождь и нарушил тишину. Капли скользили по окнам, отражаясь хрустальными дорожками теней на паркете. Я сидела на полу и наблюдала за тем, как они подбираются к моим ногам. Хотела бы я найти слова, чтобы передать то, что чувствовала. Вытащить бы их изнутри и разложить на полу, как осколки мозаики, и посмотреть, как они соединятся друг с другом. Я была опустошена.
В глубине души я всегда знала, что ничего не получится. Мне известно это с самого начала, тех пор я покинула Склеп. По привычке тешила себя надеждами, потому что не умела справляться с трудностями по-другому. Мне казалось, чтобы жизнь сияла, нужно шлифовать ее и полировать.
Но правда заключалась в том, что я упрямо не желала видеть реального положения вещей. Правда заключалась в том, что, с какой стороны ни посмотри, черная клякса никогда не исчезнет со страницы.
Ригель был Творцом Слез. Для меня он всегда был главным героем этой легенды, ее олицетворением. Мучителем, который столько раз в детстве доводил меня до слез.
Творец Слез был воплощением зла. Он заставлял страдать, осквернял тебя горем, чтобы ты плакал. Он заставлял тебя лгать и отчаиваться. Так нам говорили.
Однако Аделина так не считала. Как-то она сказала, что, если послушать легенду внимательно, то ее можно понять по-другому: если слезы — проявление чувств, то в них есть не только зло, но еще и любовь, нежность, радость и страсть. Да, боль, но и счастье тоже. «Это то, что делает нас людьми», — сказала она. Стоило пострадать, чтобы что-то почувствовать. Но я не согласилась с ее интерпретацией.
Ригель ломал все, к чему прикасался. Почему он не позволял раскрасить себя в различные цвета жизни? Почему я не могла позолотить его так же, как и все, что меня окружало? Я сделала бы это медленно, бережно, не причинив ему вреда. Вместе мы стали бы другими, даже если мне трудно представить, каким еще Ригель может быть. Ну жили бы как в сказке — без волков, укусов
