все, — покачала головой Галина. — Наоборот, очень мало к кому можно применить подобное определение. Но вот к Герману — можно.
— А ко мне разве нельзя? — улыбнулся Виктор, думая, что смутит Галину таким прямым вопросом.
Однако Галина, ничуть не стесняясь, ответила:
— К тебе — нельзя.
— Вот как, значит, — протянул Виктор. — Как-то обидно даже…
— Что поделать, — сказала Галина. — Не всем же быть гениями…
«Нет, это немыслимо, — подумал Виктор. — Такие вещи невозможно говорить всерьез. Не может быть на свете подобной наивности… Конечно, это розыгрыш. Но розыгрыш гениальный, если иметь в виду полную невозмутимость Галины. Так что, если кто из нас троих и гений, так это определенно она…»
— Ладно, — миролюбиво сказал Виктор, по-прежнему продолжая линию встречного розыгрыша. — Пусть Герман — гений, не стану спорить, тем более что я с ним не знаком… Но как, скажи, пожалуйста, его гениальность поможет ему избежать ответственности за преступление?
— Но если гениальность не может помочь в подобных вещах, зачем она вообще нужна? — с укором ответила Галина.
«Блестяще, — подумал Виктор. — Надо признать, она очень последовательна в этих абсурдных заявлениях. Ей бы пьесы писать на пару с Беккетом или Ионеско…»
А вслух сказал:
— Я думал, ты говоришь о том, что Герман — гениальный режиссер…
— Нет — шире, — сказала Галина. — Гениальный человек. Гениальный режиссер — это Эйзенштейн. Но вряд ли он был гениальным человеком, судя по тому, что о нем говорят…
— Насчет Эйзенштейна ты, возможно, права, — согласился Виктор. — Ну, а как насчет… Эйнштейна, скажем? Он-то гениальный человек?
— Нет, гениальный физик, — уточнила Галина.
— Но не человек?
— Не думаю.
— Хорошо, но ты можешь привести пример гениального человека? Помимо твоего Германа…
— Помимо Германа — не могу, — развела руками Галина. — Может быть, просто не знаю…
Виктор в этот момент позавидовал Герману больше, чем когда-либо. «Вот если бы меня кто-то так превозносил, пусть даже в шутку, — мечтательно подумал он. — Да и не просто “кто-то”, а вот такая красавица… Которую многие ошибочно считают дурехой, в то время как она сама кого угодно одурачит…»
— И все-таки, Галя, — заметил Виктор, — ты, по-моему, придаешь слову «гений» какой-то другой смысл. У тебя это чуть ли не «бог» получается! Он может безнаказанно убивать и так далее…
— Дело ведь не в убийствах, — перебила Галина. — Гений просто преуспевает в любом начинании, за которое берется.
— Но в кино-то Герман совсем не преуспел, — напомнил Виктор.
— Очень даже преуспел, — возразила Галина. — Ты ведь видел его фильм со мной?
— Ах да, видел-видел, — пробормотал Виктор, припоминая, что он соврал об этом в день знакомства с Галиной.
— Ну, вот тебе и ответ, — заключила Галина. — Картина превосходная. А то, что ей не дали дорогу, это уже не от Германа зависело…
Виктор сразу зацепился за эти слова:
— Так ведь и то, что его поймают как преступника, не от него зависит!
— Не путай, Виктор, — поморщилась Галина. — Что бы Герман ни делал, он создает произведение искусства. Он снял фильм, который оказался таким произведением. То есть эстетически совершенный фильм… А вчера он осуществил такое же совершенное убийство. Но картина и убийство — это ведь абсолютно разные понятия. Смысл идеальной картины — в ее гармонии. Смысл идеального убийства — в том, что его невозможно раскрыть…
— Да как же, помилуй, невозможно? — нервно засмеялся Виктор. — Если уже как минимум двое о нем знают?
— Кто эти двое? — сухо спросила Галина.
— Ты да я.
— Но я-то никому об этом не расскажу…
— Уже рассказала.
— Только тебе. Потому что только в тебе я могу быть уверена.
— Да, ты права, — польщенно отозвался Виктор. — Я рад, что ты сразу разглядела во мне это качество. Я действительно очень надежный человек, которому смело можно доверить любую тайну.
— Я знаю, что это так, — слегка улыбнулась ему Галина.
— Но если все же предположить, — с улыбкой продолжил и Виктор, — что я обращусь в милицию и выдам Германа… Как, скажи на милость, его гениальность поможет ему выкрутиться?
Галина изменилась в лице.
— Пожалуйста, никогда так не шути, — сурово сказала она. — Это не тема для насмешек.
— Да я ведь только сделал предположение…
— Нет! — резко перебила его Галина. — Ни к чему делать такие предположения, когда речь идет о судьбе Германа! — проникновенно провозгласила она.
«Вот это страсть! — подумал Виктор. — Да она просто великая актриса… А нашим горе-режиссерам это и невдомек».
— Хорошо, больше не буду, — покорно сказал он и, пораздумав немного, решил зайти с другого конца: — Галя, ведь, несмотря на твою преданность Герману, ты все же осуждаешь его за то, что он сделал, так?
— Да, я осуждаю, — вздохнула Галина. — Не могу не осуждать.
— Но ты при этом сознаешь, что фактически оказываешься его соучастницей?
— В каком смысле? — нахмурилась девушка.
— Ты знаешь о совершении убийства и собираешься хранить это в тайне, — пояснил Виктор. — То есть ты покрываешь преступника и, следовательно, являешься его соучастницей.
— Но тогда и ты — соучастник, — возразила Галина.
Виктор хмыкнул:
— Да, пожалуй, выходит, что так… Значит, и такое бывает — можно стать соучастником преступника, с которым ты и не знаком даже…
— Вот и не надо больше на эту тему, — потребовала Галина.
— Как скажешь, — вяло отозвался Виктор.
Он с досадой подумал, что ему так и не удалось расколоть Галину. Она не поддалась ни на какие уловки и до самого конца выдержала серьез в этом безумном разговоре.
Но, к удивлению Виктора, Галина и не подумала признаться в розыгрыше, даже когда они стали прощаться.
«Это просто издевательство, — недовольно размышлял Виктор, когда Галина удалилась. — Она меня вообще ни во что не ставит. Считает полным дураком и, видно, просто отрабатывает на мне свою актерскую технику…»
Однако на следующий день, когда Виктор пришел на «Мосфильм», он столкнулся в коридоре с режиссером Тефиным. И тот громко зашептал ему, размахивая руками:
— Ты уже слышал? Жнейцер покончил с собой!
Виктор вздрогнул:
— Как — Жнейцер? Наш Жнейцер?!
— Ну да, который снял «Воскресение», — подтвердил Тефин.
— И как же он… покончил?
— Отравился, — отчеканил Тефин, сделав большие глаза.
— Но… почему?!
— Кто его знает, — пожал Тефин плечами. — Может, картиной своей остался недоволен? — усмехнулся он, но тут же принял серьезный вид: — Впрочем, это, разумеется, не повод для шуток.
— Нет, а если серьезно? — допытывался Виктор. — У него была какая-то причина умереть?
Тефин поморщился:
— Старик, да я с ним особо не того… Ты, кажется, и то его лучше знал. Так что тебе и должно быть виднее.
— У меня нет ни одного предположения, — покачал головой Виктор.
Тогда Тефин выдвинул свое:
— Может, он в историю
