но и проход в королевскую спальню.
Морено рассмеялся с какой-то несвойственной ему горечью:
— Отчего ж? Знаю. Только шанс провернуть все назад уплыл от нас под драными парусами.
Дороти свела расход с доходом и спросила, с замиранием сердца, изо всех сил запрещая себе надеяться:
— Бригантина, значит. О ней я хотела узнать позже. Но раз уж так вышло, давай подробнее. Там, на борту, ты твердил про “сердце океана”. Что это? То, что хотят сирены за отмену сделки?
Морено откинулся на стену каюты и закрыл глаза, помолчал, потом поморщился, буркнул: “В одной же луже дерьма барахтаемся”, — и наконец заговорил.
— Когда я обменял золото на сажу, мне как перца под хвост сыпанули. Спрашивал у всех, как мне вернуть потерянное. Никто не знал. Перетряс все острова: от Йотингтона и Краба до клочка суши, на котором растет полтора куста. Спрашивал шаманов, колдунов и шептунов, но те только разводили руками — раньше о сиренах никто и слыхом не слыхивал. Потом кто-то из монахов рассказал мне историю, которая случилась далеко отсюда… Как хорошие парни рванули за золотым бараном и кучу всего наворотили. Так вот, по пути они встретили похожих тварей. Правда, монах, когда рассказывал, клялся, что там были бабы с такими формами, что мужики сами из лодок выпрыгивали.
— Поход за Золотым Бараном. Но это известная история. Миф.
— Кому известная? У нас тут с книжками как с девственницами — все слыхали, но никто не щупал. Так вот, не считая всякой красивой чуши, одно сходится — древние бродяги тоже затыкали уши, и оставался у них один, который слышал. Ничего не напоминает? Думаю, твари кочуют с места на место. Либо там, где они промышляли раньше, закончился для них интерес, либо их оттуда турнули. В общем, я перетряс всех, пока меня не отправили к совсем древнему шаману, который в обмен на кой-какие важные штуки для своего племени согласился расспросить о сиренах Ужас Пучин.
— Кажется, жрецы собирались жечь не того капитана, — заметила Дороти. — Не знала, что Ужас Пучин не только существует, но и способен на беседы. У него есть рот?
— Мы живем в век открытий, — пожал плечами Морено. — Про рот ничего не знаю, но силища там запредельная. Этот демон не любитель болтать, я хотел задать ему пару вопросов — но успел только один. Шаман пробормотал ответ и умер. Расплатился.
— И он сказал про Сердце Океана?
— В точку. У меня ушло много времени, но я выяснил, что это. Правда, пришлось сжечь два храма. Тамошние книжные мыши не хотели помогать и искать книжки. Но я вытряс из них нужное. Сердец Океана несколько — пять или шесть. А может, и больше. Это камни — прозрачные, с кровавой искрой. Они зарождаются из мучений тех, кого забирает море, — из их последних вздохов. Тех, после которых в глотку льется вода. Не подумай, что я такой романтичный — это мнение умников. Правда, жрецы на их ученость не посмотрели — спалили к чертям, а книжки себе прибрали.
Дороти приготовилась запоминать. Столько слов от Морено она не слыхала за все прошлое плавание.
— Значится, появляются камни на обреченных кораблях, становятся их сердцевиной, после чего не приведи тебя демоны с таким кораблем встретиться. Я заставлял этих святош читать мне все, но из того, чему можно верить, с грехом пополам нашел только одно название — “Закатная лилия”. Это ранцийский галеон. Лет сто назад спущенный в мирельских доках. Пропал с концами возле полуострова Белого князя, а лет через тридцать его встретили у Атавии. Встретили купцы, из конвоя из трех судов один еле унес ноги. Потом его наши парни встретили — в Мелком море. Живыми ушли только потому, что тамошняя капитанша осторожнее бенгальского тигра: издалека посмотрела, как “Лилия” терзает мелкую шхуну, которых там как звезд на небе. Посмотрела, приказала линять и получила фору.
Морено глотнул из фляги и закашлялся.
– “Лилия” гнала их трое суток, пока они не вошли в полосу шторма. После чего проклятый галеон ушел в пучину. В третий раз он вылез уже тут. Сожрал два корабля из порта Вейн. Про это я уже не от жрецов узнал, сам слышал. Правда, считал кабацким трепом, — Морено устало выдохнул и развернулся к Дороти. Взгляд у него был больной, словно терзавшая его ночь назад лихорадка никуда не делась, а лишь спряталась. — Я видел “Закатную лилию” восемь лет назад, во время шторма. Но тогда еще не знал, что это за корабль. После слов шамана я искал “Лилию” почти год, но не нашел даже следа. Зато стоило мне попасть в твою компанию, как мне на голову свалился целый корабль-призрак, про который я вообще ничего не слыхал. Жаль, камушек сдернуть не успел.
— То есть если дать сиренам это Сердце Океана, то они расторгнут сделку?
— Похоже на то. Говорю ж — не успел узнать подробности. Шаман преставился. Слабоват оказался.
— Хорошая сказка на ночь, — Дороти прикрыла глаза. — Страшная. Так что ты и на что променял, Черный Пес, гроза Ураганного моря?
— Что бы я ни потерял — все мое, любопытная командор.
Дороти хмыкнула, оценивая степень откровенности, и решила, что разговор нужно доводить до конца, и шут с ним, с нежеланием Морено разглашать условия сделки. Захочет помощи — расскажет, никуда не денется. Главное, что Дороти теперь знает — сделка обратима, а Черного Пса сирены спасли бы и так, и значит, перед Черной Ма сама она чиста.
— Твои секреты становятся чужими проблемами, — деланно равнодушно заметила Дороти и приготовилась задать намного более важный для себя вопрос — про Дорана. И почему Морено называл ее друга детства каким-то странным именем. И вообще — откуда ему знать Кейси? Тот и поплавать не успел — погиб в первом же рейсе.
— Знаю. Только поэтому я сижу на твоей кровати и чешу языком. Вместо того, чтобы заниматься вещами поприятнее, — Морено вновь взял фляжку, взвесил ее в руке, точно прикидывая, хватит ли на разговор, и потом нехотя сказал: — Ты хочешь спросить насчет того, кто разнес тебе каюту, верно?
О, Дороти однозначно хотела спросить, но приказала себе прикусить язычок и просто кивнуть. Очень похоже на то, что Морено понятия не имеет о знакомстве Дороти с Дораном, а знает того совсем с другой стороны. И хорошо бы узнать с какой, не раскрывая собственных карт.
— Еще один призрак? — как можно спокойнее спросила он, молясь, чтобы Морено не заметил дрожи в голосе.
— Верно. Его называют Призраком. Сначала я
