Рэйт не поддакивал. Он бы полюбил это прерасное будущее и охотно сделался бы его частью, однако он разбирался в жизни. Его растили не в крепости и не в королевских покоях, и рабы не припадали к нему на каждый чох. Он когтями выцарапывал себе путь, без никого, кроме брата за плечами.
Он провел рукой по рубахе, чувствуя под тканью небольшую склянку. Он знал, кем он был. Знал, за какую работу брался.
А потом ему улыбнулась Скара. И было так, словно Матерь Солнце избрала его и из всех людей сияла только над ним.
– Как вы в такой тяжести сражаетесь? – молвила она, встряхнувшись и зазвенев кольчужными кольцами. – Ничего себе груз!
Решимость Рэйта растаяла, как масло на очажном камне.
– К ней привыкаешь, о моя королева, – каркнул он.
Она посмурнела:
– Тебе нездоровится?
– М-мне? – заикнулся он. – Неужели?
– Когда ты научился обходительным манерам? Боги, жарища-то какая! – Она вцепилась в ворот кольчуги и пуховый поддоспешник. Столь оживленной она еще не была: румяная, глаза горят, на лице легкий блеск. Он щелкнула пальцами рабыне:
– Принеси, будь добра, мне вина.
– Я принесу, – отозвался Рэйт, быстро шагнув к кувшину.
– С чего бы не воспользоваться услугой лучших в своем деле. – Скара ухмыльнулась Рин, кивком указывая на него. – Он был королевский чашник.
– Ага, был, – про себя буркнул Рэйт. И будет снова. Если сумеет завершить одно дело.
Биение сердца застилало слова Скары, он не разбирал, о чем она говорит. Медленно, тщательно, удостовериваясь, что его не выдадут трясущиеся руки, он нацедил вина. В кубке оно смотрелось, как кровь.
Он хотел быть воином. Мужчиной, поднявшим оружие за короля, доблестным на бранном поле. А кем стал? Мужчиной, который сжигает усадьбы. Который платит злом за доверие. Который травит женщин.
Он проговорил себе – так надо, так должно поступить. За короля. За брата.
Он чувствовал спиной взгляд матери Ауд, когда принял глоток, что полагался чашнику – убедиться, что вино не опасно для более благородных губ, чем его. Он услышал ее шаг, ему навстречу, а затем Скара произнесла:
– Мать Ауд! Вы-то знали отца Ярви до того, как он стал служителем?
– Знала, государыня. Он и тогда был беспощадным…
Рэйт услышал, как служительница двинулась обратно и, не осмеливаясь дыхнуть, выдавил из-под рубахи пузырек матери Скейр, ослабил пробку и обронил в чашу одну только каплю. Больше одной капли не требовалось. Посмотрел, как круг на поверхности ширится и пропадает, и спрятал склянку. Внезапно подкосились колени. Он оперся на кулаки.
И сказал себе – нету другого пути.
И взял обеими руками кубок и повернулся.
Скара качала головой, пока Рин подбивала кольчугу в талии, подбирала звенья, чтобы сидело как надо, закрепляя крученой проволокой.
– Клянусь, ты ловка со сталью, почитай, как моя старая портниха с шелком.
– Благословенна Той, Что Бьет В Наковальню, государыня, – пробормотала Рин, отходя назад, прикинуть результат своего творения. – В последнее время, божья милось, правда не со мной.
– Все переменится. Поверь, так и будет.
– Вы говорите, как брат. – Рин печально улыбнулась, зайдя Скаре за спину. – Похоже, закончили. Я расшнурую ее и займусь подгонкой.
Скара гордо выпрямилась перед подошедшим с вином Рэйтом, водрузила руку на кинжал за поясом. Кольчуга переливалась в свете масляных ламп.
– Ну, как? Сойду за воителя?
Боги, он говорить разучился. Колени тряслись, когда он преклонил их перед ней – по-особому, как прежде пред Гормом после всякой стычки или поединка. Как преклонит пред ним снова.
– Когда б так выглядела каждая стена щитов, – умудрился сказать он, приложив все силы, – вы бы без хлопот гнали мужиков в атаку на вражин. – И поднял чашу, протягивая обеими руками.
И сказал себе – выхода нет.
– И я привыкну к пригожим парням у моих ног. – Она рассмеялась тем самым смехом. Разухабистым и удалым. И потянулась за кубком.
27. Сделка
– Где же она? – пробормотал отец Ярви и опять зыркнул на двери.
Колл не привык видеть наставника встревоженным, и от этого забеспокоился сам. Будто и так мало хлопот – сегодня решалась судьба всего мира!
– Может, одевается, – шепнул он в ответ. – По моему впечатлению, она из тех, кто по такому случаю уделит немалое время нарядам.
Отец Ярви обжег его взглядом, и Колл, сам не желая, усох, сидя в кресле.
– А по моему впечатлению, она – человек, способный учесть заранее, сколько времени понадобится, чтобы по такому случаю одеться. – Он наклонился к ученику: – Как ты считаешь?
Колл прокашлялся, снова кидая взор на двери.
– Где же она?
На другой стороне Бейловой залы, под боком у Гром-гиль-Горма, довольная собой мать Скейр расцветала с каждой минутой. Будто они с отцом Ярви сидят на чашах гигантских весов, и падение одного неминумо окрыляет другого.
– Нам предстоит война! – возвестила она, и воины-ванстерцы вокруг нее раздраженно заворчали. – Яркий Йиллинг, будьте уверены, красавицы королевы дожидаться не станет. Мы обязаны проложить себе курс, не то дрейф отнесет нас к погибели.
– Мы осведомлены об этом, мать Скейр, – скрежетнул король Атиль и наклонился к отцу Ярви: – Где же она?
Заскрипела и приоткрылась половинка двойной двери. Мать Ауд суетливо шмыгнула в щель и застыла, растрепанная, как растерявшая птенцов утка. Все глаза обратились к ней.
– Ну что? – грубо бросил отец Ярви.
– Королева Скара…
Горм сощурился:
– Да-да?
– Королева Скара… – Мать Ауд прильнула к двери, всматриваясь в притвор, а потом с заметным облегчением отступила. – Здесь.
Двери широко распахнулись, и в полумрак ворвалась Матерь Солнце. Все собрание туповато заморгало на прошествовавших в зал тровенландцев.
Впереди высокомерно ступала королева Скара – с горделиво поднятой головой и копной-облаком черных волос. Заря высекала огонь из красного камня на обручье, из самоцветов на серьгах, сверкала на кольчужной накидке – королева явилась в полном боевом облачении: на боку кинжал, а под рукой шлем с позолотой. Рэйт шел следующим, свесив голову, откованный Рин меч покоился в вырезанных Коллом ножнах – смотрелись они, надо сказать, превосходным образцом его мастерства.
Рин сама себя превзошла. Скара казалась истинной королевой-воительницой, пускай и была нелепо худой для ратных занятий, а такая прическа оказалась бы роковой помехой в настоящем бою. Доспешно позвякивая, королева маршировала между представителями Ванстерланда и Гетланда, не удостаивая себя взглядами ни вправо, ни влево, и воины топали вслед за ней.
Улыбка матери Скейр испарилась. Ее слямзил у служительницы отец Ярви. Обмякнув изрубцованной рожей, на юную королеву таращился Гром-гиль-Горм. Король Атиль на волосок приподнял брови. Настолько изумленным Колл его прежде не видел.
Сестра Ауд и Синий Дженнер уселись по обе стороны от королевы Скары, но она не коснулась Бейлова престола, бросила на стол позолоченный шлем и уперла свои железные кулачки. Позади полукругом встали воины. Рэйт опустился на колено, сдвинул меч и протянул его вперед рукоятью.
Все знали, что Скара ни за что б не вынула этот клинок из ножен. Чистая постановка, почти чудачество. Почти, но не совсем. Ибо над ними во всю стену раскинулось полотно, где победоносная Ашенлир, простоволосая и одетая в кольчугу, принимала меч у коленопреклоненного оруженосца, и Колл глазел то на королеву из преданий, то на королеву из жизни – и завороженно осознавал их сходство.
Улыбка отца Ярви расплылась:
– О, вот это здорово.
Мать Скейр не настолько воодушевилась.
– Обставить свое появление вы любите, – проговорила ехидно.
– Простите, – молвила Скара. – Я готовилась к бою. – Да, королева низенькая и худощавая, зато голос – как у отважного витязя. Последнее слово она пролаяла со свирепостью самой Колючки, и даже мать Скейр заметно вздрогнула.
Колл наклонился к отцу Ярви:
– Думаю, теперь она здесь.
– Союзники! – воскликнула Скара, среди тишины голос зазвенел ясно и проникновенно, словно она отродясь повелевала солдатами. – Мои дорогие гости. Короли, служители и воины Ванстерланда и Гетланда!
Рэйт отважился наскоро пробежаться по тем, кого всегда числил в друзьях. Крушитель Мечей не сводил глаз со Скары, зато мать Скейр смотрела прямо на Рэйта. С таким исступлением ярости он сталкивался впервые, хоть прежде служительница не раз стервенела, как Смерть. Губы Сориорна кривила ненависть. Но вправду невыносимым оказался лишь один взгляд – Рэкки. Безгневный, беззлобный – разочарованный. Так смотрит тот, кого предал самый близкий. Рэйт потупился в пол, дыхание хрипло змеилось в глотке.
