подстаканником звонко вздрагивает ложечка. В купе
пахнет одновременно и какими-то тревожными духами, и дремучими портянками. Но Роману не до
того. Ему есть о ком и о чём думать. Хорошо, что в сумке находится чистая тетрадка, которая не
пригодилась для лекций. Время начинать письмо Лизе.
«Здравствуй, моя милая Принцесса!
Сейчас мой поезд мерно стучит колёсами, а я нахожусь в каком-то взбудораженном,
удивительном для меня состоянии. То, что в эти дни происходит со мной, похоже на какое-то
нравственное просветление. Ты, возможно, спросила бы меня: почему именно просветление? А
раньше было что? Отвечу: раньше была грязь. Много грязи. Но, наверное, просветлённым
становится лишь тот, кто проходит именно через грязь. Тот, кто чист с истока, по самой своей
природе, просветлённым быть не может, ведь никаких преодолений у него нет. А намеренно по
этому пути не пойдёшь. Не станешь же специально для получения уроков окунать себя в грязное?
Это было бы смешно. К просветлённости идут через преодоление порока, словно вручаемого кем-
то изначально. Чаще всего он выражается в форме сильной страсти. Тот, кто начинает откровенно
служить ему, становится дьяволом, тот, кто преодолевает его, становится просветлённым.
Мне кажется, что я долгое время служил дьяволу, но то, что сейчас во мне идёт процесс
выветривания и просветления – это совершенно точно. Мне и самому интересно: пойдёт этот
процесс дальше или как волна, набежавшая на сушу, вновь отхлынет назад?».
Роман останавливается. А как же теория пластинчатой любви, согласно которой одна женщина
способна добавляться к другой, не вытесняя её? Но кто, какая женщина в силах войти сейчас у
душу, в которую вошла Лиза? Лиза вошла и вытеснила всех. И как-то трудно поверить, что это
лишь на время. Хотя, скорее всего, как подсказывает опыт жизни, так оно и есть – только на время,
о чём сейчас не хочется думать. Кажется, Лиза пришла в его жизнь ещё и для того, чтобы испытать
на прочность его теорию. И теория эта уже трещит по швам. Путаница, какая путаница в себе.
Правильным кажется то одно, то другое.
В Новосибирске красавица сходит. Проводница, накрашенная, как деревянная матрёшка
провожает её, глядя какими-то по-коровьи ласковыми глазами. Кажется, после встречи с
пассажиркой она и сама себя не поймёт. Самое потрясающее, что здесь же сходит и кавказец,
остро сверкнув глазами на остающегося Романа. И не понять: то ли это его остановка, то ли решил
сойти с поезда вслед за ней. Мужик, похоже, конкретно съехал головой…
Место прекрасной новосибирячки занимает солдат, чем-то напоминающий молодого бычка. Он
как ракушками облеплен всяческими значками. Сидит, выглядывая в проход. А глаза – как удочки
на женщин. Он понятен. Что, сам-то был лучше, когда, кажется ещё совсем недавно ехал на
дембель вместе с Витькой Герасимовым? Эх, знал бы этот солдат, чьё место он занял. Увидь он
эту королеву – и дембельское впечатление о дороге осталось бы сказкой и легендой на всю
оставшуюся жизнь.
Но сейчас интересно не это. Не все воздыхатели красавицы видели, что она сошла. И вот вагон
снова покачивается и стучит колёсами. Кавалеры появляются один за другим. Но что за странная,
кощунственная подмена!? Ах, сколько печали и огорчения на лицах… Как будто что-то потеряно. А
что потеряно, если не было и найденного?
Свежий пассажир-воин бреется три раза в день, хотя брить там пока особенно нечего. Всякий
раз после этого холостого, по сути бритья, он смачно одеколонится «Шипром», так что уже не
только в купе, но и во всём вагоне устойчиво пахнет парикмахерской. Расчёску же он просто не
выпускает из рук. Постоянно находясь на своём боевом дежурстве, он каждый раз, как только мимо
купе проходит какая-нибудь девушка, почти автоматически по пояс выпадает в коридор. И даже
когда, уже вконец утомлённый своими хищными бросками, отдыхает поверх одеяла, то и тогда
лежит готовым: причёсанным и с таким наклоном головы, чтобы чуб не падал на другою сторону
его крутого, на вид даже умного лба. Этому беспокойному, бычку, находящемуся в устойчивом,
492
хроническом возбуждении, хочется даже посочувствовать. Или чуть позавидовать. Как многое в
жизни ему ещё предстоит испытать!
Роману становится вдруг любопытна разница состояний, в которых находятся они сейчас с этим
солдатом. Некоторое время он лежит раздумывая и вдруг в его голове складывается простая
картина главных человеческих состояний, довольно легко объясняющая почти все душевные
мытарства и противоречия не только его жизни, но, возможно, и многих других людей.
Из древней мифологии помнится загадка, загаданная Сфинксом царю Эдипу: «Кто утром ходит
на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?» Ответ – это человек, который младенцем
ползает, взрослым ходит на двух ногах, а стариком опирается на посох. Человек проходит в своей
жизни разные возрастные периоды. Но ведь не только возрастные. У него есть ещё и разные
нравственные периоды, связанные с возрастом и изменяющейся физиологией, хотя эта связь не
всегда бывает прямой. Обычно в каком нравственном периоде находится человек, таков он и есть
в данный момент. Да что там говорить о периодах, если даже мужчина, который находится в
состоянии любви и тот же мужчина, находящийся в состоянии не любви – это две разных личности
с совершенно разными суждениями, чувствами, взглядами. Сексуальное возбуждение – это иное
состояние психики. Более того, мужчина, желающий женщину, и уже не желающий – это два
разных мужчины в одном. Сосуществуя, они постоянно вытесняют друг друга. Этот солдат,
например, в состоянии любви сейчас, конечно же, не находится. Зато вожделением буквально
сочиться. Мозги его просто плавятся желанием. Сейчас он способен думать лишь о женщине. Все
его устремления, с этим «Шипром», расчёской, значками, положением головы, когда он лежит на
рундуке, начищенные ботинки и всё прочее направлены лишь на одно. Однако, получи он сейчас
женщину или даже просто закройся в туалете и сбрось груз своего вожделения «вручную», и мы
получим совсем другого человека. Все его значки и расчёски тут же потеряют прежнее значение. И
тогда он, наверняка, вспомнит про дом родной, про маму, про папу и про какую-нибудь берёзку у
крыльца.
Вот почему сколько бы люди не рассуждали о нравственности и моральных принципах, они
никогда не придут к чему-либо одному. Не могут быть одинаковыми люди «на четырёх», «на двух»
и «на трёх». И даже один человек, если бы он вдруг ощутил себя одновременно хотя бы в трёх
своих сознаниях, то и он никогда не договорился бы и сам с
