что можно сделать, Иден! Но девочка осталась без матери, совсем сирота — это просто уму не постижимо и ведь малышка даже не подозревает, что её жизнь на краю пропасти. — и она поднесла ладонь ко лбу, так как с самого утра голова начинала болеть от всех забот, о которых приходилось думать. И она понимала, что тем, что приютила инфицированного маленького ребенка, она поставила под угрозу не только себя, но и свою семью, и даже клинику Тернера. Маленькие дети практически не выполняют требований врачей и не соблюдают лечебной дисциплины. Она испытывала ужасную вину перед самим Тернером за то, что постоянно манипулировала его чувствами к себе и вынуждала идти навстречу всем своим просьбам, и ничего не обещала взамен. — Иден, все понимаю, а что могу поделать? — развела руками, встав перед ним — В мире же людей живем, как можно оставить умирать ребенка на улице, да улице, потому что те условия, в которых я нашла эту девочку, лучше уличных трудно назвать.
Тернер молча слушал, внимательно вперив в неё взгляд из-под повязки и в конце только глубоко вздохнул.
— Как вас всегда заносит на всякие такие случаи. Я начинаю беспокоиться уже только за вас. Как же вы жить-то будете? Всех не спасешь, не обогреешь, не накормишь! — и он перевел взгляд на девчушку, которая грызла яблоко и болтала ногами, сидя на краю кровати, одной рукой держась за железные перекладины и шумно дышала, словно у неё был заложен нос, но на самом деле уже чувствовались трудности с дыханием. Её тельце было очень худенькое. Ручки тоненькие и даже создавалось впечатление, что она с трудом держит это большое яблоко. Но кушала она его жадно.
— Скажем так, вариантов, Ани нет. Я тебя тешить пустыми надеждами не буду, ты же медик. Шансов нет. В горы ты её маленькую не отправишь и это не факт, что она исцелилась бы. Иммунитет ей поправлять поздно. Но.… раз ты не испугалась — и он сощурил глаза, так ей показалось, а на самом деле улыбнулся, но в маске этого видно не было. — тогда не скрою правды — в возрасте этой малышке, её «чахотка» для окружающих наименее опасна, но я бы маски все равно рекомендовал бы.
— Я тогда заберу её домой к себе. Вы же видели ту заветную комнату.
Тернер утвердительно качнул головой.
— Ну, как облегчить заболевание ты знаешь, сталкивалась.
— У меня же первый муж болел туберкулезом.
Тернер промолчал. Но эти сведения ему были знакомы. Он уже давно навел о Ани информацию, из любопытства. Сняв маску, он подошел к Науми и погладил её по голове. — Дерзайте, я ничем не помогу больше, чем ты уже помогла ей. — эти слова он адресовал Ани.
— О, нет Иден. Вы можете помочь. Я еще мало знаю Нью-Йорк. Мне нужно достать «барсучий жир», я думаю, это надо спрашивать у аптекарей, они могут поинтересоваться у своих поставщиков. Его в продаже не будет, но может у кого-то на ферме?
Тернер снова кивнул головой.
— Хорошее дело. Я понял задачу — и уголки его губ приподнялись.
Он уже собирался выйти, но неожиданно вспомнил. Шутливо хлопнул себя по лбу — Да…раз уж заговорили о ферме, то там туберкулез лечат «Медведкой», говорят помогает. Я тоже узнаю, для тебя Ани.
Вечером она ехала домой уже с Науми вместе. Она определила для неё ту же комнату, в которой лечился и Джо и Том. В доме снова начался карантин. Они с Бетти заходили туда только в повязках, а детям, строго настрого, приказали туда не заглядывать. Гуляла во дворе с малышкой днём только сама Бетси, вечером спать её укладывала Ани. Все игрушки Джизи перекочевали в комнату Науми и чтобы скрасить её досуг, ей предлагали много вкусностей. Малышка вначале от переизбытка новых впечатлений, которые неожиданным образом вошли в её жизнь о матери совсем не спрашивала. Но вскоре пришлось очень трудно. Она стала скучать и звать маму. Ани просто не знала, что делать! Бетси целыми днями вынуждена была пропадать в её комнате, купили для неё кукол, новую одежду. Кухня была заброшена напрочь, но все снисходительно перебивались перекусами, но даже саму Науми необходимо сейчас было хорошо кормить, поэтому походы по магазинам взяла на себя Ани. Вечером, она заказывала экипаж и уезжала в центр города, на авеню, где находилось большое скопление магазинов и вечером с корзинами продуктов возвращалась домой. Так прошло несколько недель, все очень устали. Тернер, как обещал достал все, о чем просила Ани и даже «медведку» — природный антибиотик. Но девочке лучше не становилось. Ани стала мрачнеть с каждым днём. Она чувствовала, что привязалась к этому ребенку. Самой яркой, индивидуальной особенностью всех представителей негритянской расы, с которыми её свела жизнь — была природная доброта и искренность. Они как малые дети относились к тебе с безусловной любовью, не требуя ничего взамен. В них не было хитрости и эгоистичности, самолюбия. С ними всегда легко и просто себя ощущал, и она больше предпочитала их общество, чем то, в которое её звал Иден Тернер. Войцеховский был далеко и его присутствие из семьи незримо уходило, развеивалось как дым. Его все реже стали вспоминать из-за дневных и вечерних хлопот, его личные вещи убирались в дальние шкафы и на дальние полки чисто автоматически, по ненадобностью и его мужественный образ исчезал даже из памяти Билли, для которого он стал авторитетом с первых же минут появления в этом доме после воскрешения.
Итак, Науми перестала играть. Её силы забирал кашель и теперь уже постоянно на её носовых платках, которые замачивались в тазу дюжинами, всегда появлялась кровь. Она так быстро стала слабеть и очень часто плакать и Ани, казалось, что неким шестым чувством, девочка прекрасно понимает, что ей жить осталось совсем чуть-чуть, а жить так хотелось! Её глазенки уже не загорались от преподнесенного огромного, румяного пряника или ярко красного леденца на палочке, а во взгляде читалась глубокая грусть и еле уловимое чувство вины, но Ани говорила сама себе мысленно «этого не может быть, она не может понимать, что скоро умрет и не может ощущать чувство вины, для этого необходимо взрослое сознание». Но тем не менее, даже Бетси стало казаться, что она улавливает это внутреннее невысказанное чувство вины малышки за то,
