– Именно так я ему и сказал.
– Нет, не так вы ему сказали! Вы ему не сказали, что любовь, это не слово такое – это дело такое!
– Интересная формулировочка, – хмыкнул Писатель.
– Потому что надо уметь вкладываться в отношения, – продолжала запальчиво Тоня, – чтобы…
– Ты сюда приехала совета просить или советы давать? – перебил ее Писатель.
Тоня смутилась.
– Учитывая твой возраст, у тебя любовная проблема… – Он вдруг перешел на покровительственное «ты». – Я не прав? – Он чуть насмешливо посмотрел на нее. – Вижу, что угадал… И что же, Тоня, разве ты не вкладывалась в отношения? Да уж, небось, изо всех сил! Однако позвонила ты среди ночи мне и сидишь теперь тут, у меня, а не держишься за ручку с любимым… И вот тебе твоя теория, а вот тебе твоя практика.
Тоня прикусила губу, стараясь справиться с подступившими слезами. Писатель прав… И это самое обидное!
Ужин подходил к концу. Писатель почти не смотрел на нее, но Тоня кожей чувствовала: он ждет, чтобы она решилась наконец приступить к своему рассказу. Ей и самой не терпелось, хотя страшно было подступиться.
– Хочешь сок? Алкоголь? Чай? – неожиданно мягко спросил Николай Сергеевич.
Этот вопрос ее вдруг успокоил, снял напряжение, и Тоня решила приступить к рассказу немедленно и без предисловий.
– Бокал «Порто», – если у вас, конечно, настоящий, португальский.
– Ты знаток, я смотрю, – поднял брови Николай Сергеевич и ушел куда-то.
Затем вернулся с темной бутылкой «Порто» и двумя бокалами. Налил Тоне и себе и заявил:
– Сладкого у меня нет. Не обессудь.
– Мне и не нужно, – рассеянно откликнулась Тоня. – Фигуру берегу. Так вот, Николай Сергеевич, вы, наверное, себя спрашиваете, зачем я вам позвонила и даже почти напросилась к вам в гости…
– Ничего я не спрашиваю, – буркнул он. – Это ты хотела, а я уступил.
– Неправда, – рассмеялась Тоня. – Иначе бы вы не посочувствовали мне в кафе и не оставили своего телефона. Ваша воля играть бирюка, если вам так нравится, но я-то вижу, что вы просто сгораете от нетерпения!
Писатель вскинул на нее взгляд, в котором сквозило неприкрытое изумление. Тоня не знала, чему именно он изумился: ее нахальному тону, – может, с ним так никто не разговаривал никогда? Или, наоборот, тому, что ее догадка верна? Но она не дала себя сбить с толку. Она уже учуяла, что, несмотря на его дремучую «бирючесть», в нем прятался ранимый и застенчивый мальчишка, а она таким мальчишкам с детства нравилась. Они интуитивно чувствовали, что Тоня насмехаться не станет, что сумеет понять и бережно отнестись к их неуклюжим чувствам, и потому их всегда тянуло к Тоне. Даже если влюблялись они в других – в красивых маленьких стервочек… Но теперь, когда у Тони благодаря урокам Кирилла появился «класс», она могла дать фору любым «стервочкам». И она чувствовала, что нравится Писателю, – нравится как женщина. Но при этом его возраст был гарантией безопасности. И потому она только усмехнулась его взгляду.
– Кроме того, я уверена, что вам как писателю будет интересно узнать эту историю. Это просто сюжет для романа, поверьте!
– Так начинайте. – Писатель вдруг вернулся к «вы». – Как вы выразились, я сгораю от нетерпения, – холодно оборвал он ее восклицания.
Но Тоня не смутилась.
– Подлейте мне «Порто». Спасибо. Все началось в конце прошлого лета…
…Писатель слушал ее рассказ действительно жадно, задавая попутно вопросы и часто делая какие-то пометки в блокноте, – совсем как детектив Кисанов. Он, правда, в отличие от детектива, который предпочитал факты, больше расспрашивал о том, что она в тот или иной момент чувствовала и думала.
– Как вы сказали? – перебивал он иногда ее. – Вы себя ощутили конструктором «Лего»? Замечательно сказано! И что же, вам было неприятно себя им ощущать?
– А что же здесь приятного? – удивилась Тоня.
– Надо думать, кому как… Я бы, к примеру, никогда не позволил собой манипулировать. Даже в детстве. Но вы ведь с самого начала согласились на роль глины, из которой Кирилл лепил нужную ему женщину!
– Конечно, вы правы, я согласилась. Но… У меня ведь и раньше были свои взгляды на вещи. Просто тогда я стеснялась их высказывать.
– Вы хотите сказать, что у вас была своя философия? Мировоззрение?
– Нет, – смутилась Тоня, – никакой специальной философии… Так, отношение к разным вещам. На уровне «что такое хорошо и что такое плохо», – улыбнулась она.
– Иными словами, вы претендуете на то, что разобрались в самом сложном вопросе, над которым бились лучшие умы не одно столетие?!
– Не пойму, вы смеетесь надо мной?
Тоня, ощущая странное напряжение и неловкость, предпочла сделать немного обиженный вид.
– Что вы, Тоня, ни в коем случае! Мне просто необычайно интересно. Я, представьте, никогда не был молодой девушкой, – улыбнулся он. – И сейчас у меня появился редкий шанс узнать, что творится в головке одной из них. Так как же вы отличали добро от зла? Хотите еще «Порто»?
– Да, немного… Вообще-то это очень просто: делать плохо другим – это зло. А делать хорошо – это добро.
– Вы верите в бога?
– Нет. Я выросла атеисткой, а теперь уже поздно.
– Тогда как же вы разграничиваете «плохо» и «хорошо»? Если вы не ориентируетесь на заповеди?
– Есть одна заповедь, с которой я согласна: «не делай другому того, чего не пожелаешь себе».
– Ага… Теперь понятно… А вот когда вы говорите, что «делать хорошо – это добро», вы как при этом думаете насчет себя? Надо ли себе «делать хорошо»?
– Наверное… – Тоня была сбита с толку. – Почему нет?
– Но ведь так не бывает – и не может быть, – чтобы всем было хорошо. И если вы хотите сделать хорошо себе, вы сделаете плохо другому. И наоборот: делая хорошо другому, вы делаете плохо себе. Например: вы хотите пойти в ресторан с Кириллом. А он не хочет. При любом раскладе одному из вас будет хорошо, а другому плохо. И кого же надо выбирать, чтобы сделать ему хорошо? Себя или ближнего?
– Наверное, ближнего…
– А почему не себя, Тоня? На каком основании? Чем вы хуже другого? Чем менее достойны?
– Не знаю, – честно призналась она. – Это, скорее, импульс: уступить, сделать хорошо другому, а не себе.
Ей показалось, что Писатель был удовлетворен ее ответом.
– Вернемся тогда к вашему ощущению, что вы «конструктор» в чужих руках. До определенного момента вы уступали и не сопротивлялись. Вы предпочитали делать все так, как вас просил Кирилл. Вы считали, что делаете «хорошо». А тут вдруг в вас стал назревать бунт. Можете объяснить, почему? Вы пересмотрели свои взгляды?
– Да у меня, собственно, взглядов никаких не было…
– Тем более!
– Возможно, это его же уроки научили меня быть менее уступчивой? Он хотел, чтобы во мне появилось немножко стервозности, как он говорил…
– Выходит, что вы оказались неблагодарной ученицей, Тоня? И обратили обретенные познания против вашего же учителя?
– Погодите… Неужто, по-вашему, я должна была согласиться на все то, что мне не нравилось, что мне было неприятно, что меня пугало?
– Здесь нет слова «должна». Один соглашается, другой нет. Это зависит от характера и от философии. У вас характер мягкий и философии как таковой нет. Вот мне и интересно понять, как это случилось, что вы проявили вдруг характер… Не напрягайтесь так, Тоня, – я напал на вас, как разбойник в лесу, извините! Но вы, помните, сами сказали, что по вашей истории можно писать роман. Я тоже так считаю. И потому все выспрашиваю до мелочей… Вы на меня не сердитесь?
…Примерно в том же духе разговор длился до глубокой ночи. Николай Сергеевич то жадно впитывал ее рассказ, не перебивая, то вдруг словно спотыкался об какие-то ее фразы и тогда приступал к допросу с пристрастием. Он совсем уморил Тоню, и под конец у нее начали закрываться глаза. Да и день физического труда внес свою лепту, а «Порто» оказался последней каплей в виде пары бокалов. Кажется, произнеся какую-то фразу, – уже рассказав о признании Кирилла про таинственного Вуайериста, руководившем всеми его действиями, – она задремала прямо за столом.
До нее донесся голос Николая Сергеевича:
– Совсем последний вопрос, Тоня… Чего вы теперь хотите? Избавиться от Кирилла? От Вуайериста?
– Я его люблю… – пробормотала она, укладывая голову поудобнее на руки.
– Кого? – изумился писатель.
– Кирюшку…
– Так чего же вы хотите, Тоня? Еще одно усилие, давайте поставим точку в этом разговоре! Ну, поднимите головку, откройте глазки, – проговорил он ласково.
– Чтобы Кирюшка был, а этот тип отвалил и оставил нас в покое…
– Но ведь Кирилл вам признался, что он нищий! Безродный актер – без театра, без работы, без денег, без московской прописки, без будущего!
– Так я же его люблю, а не прописку… – Тоня сонно хлопала глазами, с усилием выговаривая слова. – Все остальное как-нибудь устроится…
