Хрум, кашлянув, будто в горле запершило, продолжил:
— А за то, как я встретил тебя ночью, не осуждай. От неведения то да страха за Желань.
И Чеслав почувствовал в голосе главы искреннее волнение.
— Как она?
Тень набежала на лицо заботливого отца.
— Хворая и хилая пока что, все больше спит, в забытье впадает... — Но тут же напряженная озабоченность уступила место слабой улыбке. — Однако дед наш знахарь говорит, что сдюжит девка ту рану и горячку, что приключилась от нее. Время от времени опамятовывает, птаха моя...
— И что сказывает? — не удержался от вопроса томимый неведением Кудряш.
Хрум, даже не взглянув на Кудряша, продолжал рассказывать Чеславу:
— Помнит, что на зверя косолапого в лесу вышла, что рванулся он с ревом бешеным за ней, а она от него подалась, а потом от боли в темень кромешную канула... Она и знать не знала, что ты ее, Чеслав, из леса вынес. Не видала тебя там...
— Да я и сам не знаю, как забрел в те места, — пробормотал едва слышно Чеслав. — Так, блуждал по округе да вдруг крик девичий и услышал... — не стал он открывать цели своего похода в лес.
Глава рода на то одобрительно кивнул.
— Видать, Великие направили тебя туда! — Ему уже неважно было, что делал Чеслав в лесу. Главное, что он спас жизнь его дочери. — Парни наши сходили на заре в лес, по следу твоему нашли убитого медведя и тушу принесли в городище. Славная добыча! Не каждому дано против зверя такого в одиночку выстоять.
От двери, где сгрудился люд, послышались одобрительные вздохи, возгласы и цоканье языками. Народ по заслуге оценил добычу Чеслава. И тут же, с трудом протиснувшись сквозь толпу, в хижину вошел один из сыновей Хрума. Подойдя к лежаку, где сидел Чеслав, он положил рядом с ним штаны и расшитую нитями сорочку.
— Это тебе во что облачиться, парень. Чтоб по городищу голяка не разгуливал да девок и молодок наших баловнем своим не смущал, а может, кого и не радовал!
И на лице Хрума снова появилось привычное лукавство.
А люд и вовсе покатился со смеху, передавая друг дружке шутку главы городища и добавляя к ней собственные затейливые версии и домыслы. Хрум же, перекрывая общий шум своим громогласным голосом, пригласил всех завтра на большую учту в честь Чеслава и, призвав соплеменников дать покой раненому, покинул жилище, уведя с собой родичей.
Но Чеславу так и не пришлось воспользоваться предоставленным покоем, поскольку томимый любопытством Кудряш голодной пиявкой прилип к нему, выспрашивая все новые и новые подробности сражения с медведем и спасения Желани.
Затеянная днем учта к вечеру все еще была в разгаре. Обычно рачительный хозяин Хрум тут уж расстарался на славу, потчуя родичей да гостей множеством богатых да сытных яств: пусть все видят, как он может быть благодарен за добро. И народ отдавал должное лакомой снеди. Но не только ей. Шаловливые отроки, подбитые Кудряшом, решили позабавить соплеменников игрой про то, как Чеслав в лесу медведя добывал, и теперь под общие окрики одобрения, а временами и хохот, показывали забаву.
Один из них, накинув старую медвежью шкуру, ходил вразвалку, рыча и задирая веселящийся люд. А когда появился второй с огромным деревянным ножом, должно быть, изображавший Чеслава, наряженный зверем затрясся весь, заголосил и стал улепетывать от него, пытаясь скрыться между людьми и даже под сорочками девок да баб, вызывая при этом дружные взрывы визга и хохота.
Глядя на это веселье, всецело захватившее селение, Чеслав подумал, что в его городище в последнее время все больше тризны по ушедшим в селение предков справляют. И если здесь легкокрылой птицей витает веселье, то неизвестно, что сейчас и какой тяжестью легло на его сородичей.
Пребывая в этих нахлынувших нерадостных воспоминаниях и бесцельно блуждая взглядом по смеющимся лицам, Чеслав внезапно среди прочих заметил и молодца, который повстречался Желани в лесу и от которого она после бежала. Держался этот муж замкнуто и вроде как в стороне от общего веселья, а взглядом всякий раз провожал любого из семейства Хрума, кто шел в сторону их хаты. Туда, где лежала раненая дева...
«А ведь Желань-то, кажись, не открылась отцу, что бежала в лесу от этого молодца... И с чего бы ей скрытничать? И отчего бежала от него девка?»
Несколько раз Чеслав ловил и на себе его взгляды, и трудно было понять, что скрыто за ними — праздное любопытство или неприязнь, потому как молодец тут же отводил глаза в сторону. Но в какой-то момент их взгляды все же встретились и, словно репейники, сцепились — ни один из парней не захотел отвести глаза в сторону, уступить. Так они и мерили один другого, пока это немое противостояние не прервала внезапно опустившаяся на плечо Чеслава рука. Молодой охотник поморщился от боли, поскольку под рубахой в том месте была глубокая царапина, оставленная медведем, но руку не сбросил. Повернув голову, он увидел, что это Хрум хочет привлечь его внимание.
— Что, гостюшка, задумчив да невесел? Аль раны подлые так тревожат? — Глаза главы рода искрились довольством от происходящего.
— Думы... Думы невеселые покоя не дают, — со вздохом признался Чеслав. — Про городище родимое вспомнилось да про беду, что пришла в него. А пришла вместе с чужинцами, что привел Тур.
От Чеслава не ускользнуло, что его слова оказались не по нраву почтенному мужу, хотя он и постарался скрыть это.
— Дак ведь сам видишь, пошести у нас нет. — Хрум показал рукой в сторону веселящегося народа. — Слава Великим заступникам!
— Пошести нет, да про чужаков не все ты, Хрум, поведал...
Чеслав твердо и в упор смотрел в глаза Хрума, пока лукавый прищур не покинул их и за ним не перестал скрываться житейский серьез.
Помрачневший лицом Хрум молча кивнул в сторону, давая понять, что им следует удалиться, и первым двинулся в указанном направлении. Чеслав, немного прихрамывая и не так прытко, как обычно, пошел за ним.
Они присели на бревна под липой, где Чеслав до этого плел корзины для рыбной ловли с говорливым дедом, украдкой наблюдая за домом Хрума. Поодаль в свете уже зажженных костров все еще продолжалось веселье, долетали смех и гомон. Кудряш даже затянул залихватскую песню. А здесь, и это понимали оба, предстоял нелегкий разговор двух мужей, каждый из которых хотел отстоять тайны своего племени.
— А ведь чужинцы из городища вашего не по своей воле ушли — ты поспехом спровадил, — решил, не петляя зайцем, пойти напролом Чеслав.
— Спровадил, — не стал отрицать Хрум, говоря при этом необычно тихо, скорее всего, чтобы поверенное не стало достоянием посторонних ушей. — Потому как гостевание их едва до беды не довело.
— Что ж так? Ведь с миром пришли, сказывали...
— Да с миром, но, видать, не с согласием...
В темноте уже практически невозможно было различить лица собеседника, но по тому, как он резко пошевелился, Чеславу стало понятно, что приключившееся все еще беспокоит Хрума, как беспокоят познавшего немало битв воина зарубцевавшиеся, но продолжающие напоминать о себе приглушенной болью раны.
— Про старшего из них ничего плохого не скажу, уважительный муж и жизнь познавший, а вот про младого... Больно горяч да несдержан в желаниях своих молодецких был. С бурлящими соками своими, видать, совладать не мог, оттого и в голове мутилось, и законы гостеприимства попирать стал... — Помолчав, Хрум со скрежетом в зубах промолвил: — На Желань мою заглядываться удумал! — И здесь-таки прорвался сдерживаемый ранее рык.
— Так девка у тебя — загляденье... — сказал Чеслав, вспомнив, какие шальные да жгучие мысли у самого возникали при виде Желани. — Слепому разве что не глянется.
Соглашаясь с ним, Хрум даже крякнул.
— Эк! Глядеть-то запрета никому нет, на то и красой ее цветущей божественная Лада наградила, а вот трогать тот цвет не каждому дозволю! — Произнесено это было с таким убеждением и угрозой, что и сомневаться не стоило: Хрум любого переломит, кто посягнет на его волю. Но тот уже миролюбивее продолжил: — Дорога она мне, как любое желанное дитя отцу, и доли ей счастливой хочу. И не с черноволосым пришлым, что шатается по чужим землям любопытства ради, а с наших племен мужем. Чтобы обычаи наши чтили, богов Великих, защитников наших славили, предков, от которых пошли, помнили и своим потомкам то завещали. Потому как не все одно мне, с чьей моя кровь смешается, кто продолжит мой род и память обо мне хранить будет.
— И тогда ты решил чужинца припугнуть, чтобы от дочери отвадить? — предположил Чеслав, почти уверенный, что именно так оно и было.
— Знаешь про то уже?
— Знаю, — подтвердил юноша и невольно оглянулся.
У него отчего-то зародилось смутное ощущение, что то,
о чем говорят они с Хрумом, слышит еще кто-то. Сперва почти безотчетное, это чувство все росло и укреплялось, хотя вроде как ничто не выдавало чьего-либо нежеланного присутствия. Так бывает, когда соринка, настолько малая, что и разглядеть трудно, угодит в глаз и донимает его, и сколько ни стараешься, а достать ее не можешь, потому как почти не видна. Чувствуешь, а не видишь. Так и Чеслав чуял, что где-то неподалеку от них, в темноте, притаился неизвестный и внемлет их беседе.
