— Надеюсь, мне и не придётся. Знаешь, тебе нужно будет что-то сделать со своим акцентом. Не обижайся, но, когда ты говоришь по-нашему, кажется, будто у тебя не хватает зубов или куска языка.
— Приму к сведению, Таринор, — сухо ответил Драм, и вновь воцарилась тишина.
Драм то и дело поглядывал на небо. Оно отражалось в его грустных глазах, делая их совсем бесцветными.
— Опасаешься дождя? — спросил наёмник, — Скоро по пути должен быть постоялый двор. Их всегда хватает, когда идёшь торговыми трактами. Можем переждать непогоду там.
— Нет… Я жду, пока кто-нибудь из богов подаст мне знак.
— Чего? Каких ещё богов? — Таринор подумал, что если бы он ел в этот момент, то обязательно поперхнулся. Ему вспомнился ночной разговор.
— Раз я начинаю новую жизнь, мне нужен кто-то, кто будет вести меня, указывать путь. Уларун на поверхности не властен над судьбами своих детей. Теперь мне нужен новый, как вы говорите, путеводный огонь.
— Не говорим мы так, — неуверенно проговорил Таринор. — Слушай, а это обязательно? У меня вот нет никаких покровителей, я сам по себе. И, знаешь ли, прекрасно себя чувствую.
— Это не так, — эльф неожиданно посмотрел на наёмника из-под капюшона. — Если ты не знаешь о нём, это не значит, что его нет. Ты можешь не видеть дороги, по которой идёшь, но ты всё равно будешь идти по ней. И ты обязательно оступишься, если будешь продолжать не замечать её.
— Если я не вижу дорогу, это значит, что наступила ночь и мне стоит найти ночлег, — рассмеялся Таринор. — Может быть, это потому, что у вас там не видно дорог.
— Я уверен, что ты меня понял, — холодно ответил эльф.
— Ладно, не обижайся. И кто же должен дать тебе знак? Как он должен выглядеть?
— Я не знаю. Но когда я увижу его, я точно пойму. Это может быть дикий зверь, видение или упавшая звезда. Когда-то давно, когда народ эльфов был единым, у него было множество богов, но мы теперь чтим лишь нескольких из них. Уларун, защитник и покровитель etheldiar, Шесарран указывает путь заблудившимся в жизни и в Подземье, Ирумия направляет руку мстящего. Увы, боюсь, они отвернулись от меня ещё до того, как я вышел на поверхность. Из прежних богов мы чтим лишь верную сестру Уларуна, Селименору, — последнее имя Драм произнёс особенно таинственно и благоговенно, полушёпотом.
— Сели… Чего? — переспросил Таринор.
— Некогда она носила имя Селимэ — сестра Аларо. Она не последовала за ним в Бездну после изгнания, когда он стал Уларуном, но сохранила сестринскую любовь к нему, несмотря на запрет Иллании и Элеадара, их родителей, старших эльфийских богов. За это её нарекли Селименора, Селимэ ночная. Из всех hiraid sar, старых богов, etheldiar наиболее благосклонно относятся к Селименоре, принцессе лунного света, среброокой госпоже.
— Ну, теперь всё понятно, — сказал Таринор, сдерживая улыбку.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты сам выбрал себе покровителя. Вот как это будет. Наступает ночь, от избытка свежего воздуха тебе кажется, что луна подмигивает тебе, и ты считаешь это знаком. Потом ты одеваешься в серый балахон и поёшь гимны во славу среброокой и луноликой, или как там её.
— Если Селименора сочтёт нужным подать мне знак, так тому и быть, — раздражённо ответил эльф. — И не стоит тебе так пренебрежительно отзываться о богах, Таринор. Кара за насмешки может быть очень жестокой.
— Да? И что же мне грозит.
— Тебе — не знаю. Но вот, что произошло с братом моей матери. Для etheldiar нет большего счастья, чем рождение первенца-сына. Но богам было угодно, чтобы первой в этот мир пришла моя сестра. Когда об этом узнал мой дядя, он был так недоволен, что позволил себе грубо высказаться о моей матери и Уларуне.
— И что с ним стало? Заболел и умер? Несчастный случай?
— Не думаю, что произошедшее с ним было несчастным случаем. Мне рассказали так. На следующий день во время семейной трапезы он вдруг замер, посинел и схватился за шею. Все решили, что он подавился, ринулись на помощь, но замерли, как вкопанные: у него изо рта вылез паук. Потом пауки полезли из ушей, глаз и носа. Их становилось всё больше, они покрыли всё его тело, пожирая его заживо, пока, наконец, от него не осталась только одежда. Только тогда они исчезли, словно их и не было. И то были не простые пауки: на их чёрных брюшках сияли четыре красные точки. Аrun echain — священный символ Уларуна, самый ядовитый паук Аркобанда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да уж, жутковатая история, — проговорил Таринор. — Но не думай, что я вот так сразу уверую в ваших богов. На верность Уларуну я не присягал, значит мне ничего не грозит. Верно?
— Попробуй оскорбить его. Если из ушей не полезут пауки, значит не грозит. — с улыбкой ответил Драм.
— От твоего подземного юмора мне не по себе.
Эльф рассмеялся.
— На поверхности ведь тоже есть свои боги? Наверняка у людей их не меньше, — сказал Драм, ещё раз взглянув на небо.
— Ага. Иногда мне кажется, что их даже больше, чем следовало бы. И ни один из них не сделал мне ничего хорошего. Плохого, в общем-то, тоже. У меня с ними, так сказать, нейтралитет. Я не трогаю их, они — меня. И все довольны.
— Мне этого не понять. С самого детства и все эти годы меня учили, что всё в мире подчиняется богам, поэтому…
— А меня некому было этому учить. Так что я научил себя, что сам выбираю дорогу и смотрю под ноги, чтобы не оступиться. Такова моя, если угодно, жизненная философия, — нарочито высокопарно произнёс наёмник.
— Мы из разных миров, Таринор, — пожал плечами эльф после недолгого молчания. — Однако боги влияют на всех, хотим мы этого или нет. И это — моя жизненная философия.
— Ладно тебе, не кипятись. Каждому бродяге своя дорога. И каждая может привести к чему-то интересному. Кстати! — Таринор вспомнил о странном браслете, что показал ему гном Агдаз в «Белом дубе», и решил сменить тему, — Откуда у гнома торговца редкостями мог бы быть браслет работы тёмных эльфов?
— Если он не лгал, и это действительно браслет etheldiar, то он мог купить или выменять его у кого-то. Быть может, ему доводилось побывать в подземном городе или он торговал с гоблинами, ограбившими поселение etheldiar.
— Значит гоблины и вам досаждают?
— Досаждают ещё как. Они жили под землёй ещё до нас, и там их куда больше, чем у вас на поверхности, — улыбнулся Драм. — Скажи, он надевал браслет при тебе? Или может быть ты сам примерял его?
— На его руку эта штука просто не налезала, а я, знаешь ли, поостерёгся. Вдруг застрянет, а я снять не смогу? Пришлось бы покупать.
— Это самое меньшее, что могло произойти с тобой, Таринор. Такие вещи нередко создавались не только в качестве украшения, но и как ловушки. Так был убит Асирион Диар. Ему прислали в подарок браслет, внутри которого были крошечные отравленные иглы. Асирион умирал в своём поместье долго и в страшных мучениях. Ты выгодно отличаешься от него отсутствием привычки надевать на себя незнакомые вещи, — заметил Драм. — Проживёшь долгую жизнь.
— И на том спасибо. А много ли за такой браслет можно было бы выручить? — задумчиво спросил Таринор. — Если, разумеется, он не был отравлен.
— Выручить? Смотря, из чего он сделан.
— Допустим, он был чёрный, блестящий и с какими-то закорючками с внутренней стороны.
— Обсидиан, подземное стекло жара глубин. Скорее всего, метка мастера-ювелира. Возможно даже самого Риссенара из дома Этель Арун! Тогда это могла быть реликвия, редкая и бесценная вещь. Продавать такое — это просто кощунство, — внезапно Драм осёкся, поймав на себе укоризненный взгляд наёмника. — Уверен, дом Этель Арун не пожалел бы за него ни молодых рабов, ни толстых сквойлов.
— Кого-кого?
— Сквойлы… — эльф пытался подобрать слова. — Это такой скот у etheldiar. Похожи на слизней поверхности, но гораздо больше. Как ваши коровы.
— Отвратительно. Ладно, мне это ни о чём не говорит. Серебра бы много заплатили? Или, чем чёрт не шутит, золота?
