— наконец выпалил Пашка.
— А на другой сколько?
Пашка усердно принялся считать на второй гусенице. Даже на колени опустился, чтобы точнее пересчитать нижние звенья.
— Тоже сорок два, — удивился Пашка, глядя на Андрея и его товарищей, подошедших полюбоваться затеей двух «математиков».
— А всех сколько будет?
— Мно-о-го! — не задумываясь, ответил Пашка.
— Вот и здорово. Молодец! Зря тебя, видно, на осень оставили...
Пашка не понял, почему засмеялись трактористы. Но ему тоже стало весело.
Скоро бабка позвала к обеду. Трактористы пригласили и Пашку. Тот, как бы спрашивая, посмотрел на бабку. Она погрозила пальцем, и Пашка, поддернув штаны, убежал к лошади. Хромой пасся стреноженным на меже. Косясь чернильным глазом на подбежавшего Пашку, он выбирал тяжелыми губами зеленую травку из жесткой щетины прошлогоднего сухостоя. Пашке казалось, что губам Хромого очень колко. На нижней даже пупырышки вздулись. В подол рубашки он нарвал зелени, поднес коню. Тот фыркнул, есть не стал. Должно быть, овес вспомнил. Позвякивая удилами обороти, сердито замахал головой. Пашка тоже обиделся на Хромого. Отошел немножко, лег на межу и стал смотреть на обедающих трактористов. Дядя Андрей, опершись локтем обрубленной руки на землю, полулежал на боку и ел, то и дело кладя ложку на край миски, чтобы откусить хлеба. Обедать он кончил быстрее товарищей — видно, устал держаться на локте. Отблагодарив бабку, закурил. Потом взял недоеденный кусок хлеба и, подойдя к Пашке, протянул ему:
— Ты вот чем угости его, — кивнул Андрей на Хромого. — Иной оборот дела будет.
И верно: на обратном пути Хромой вел себя куда послушнее. Несколько раз по своей охоте даже на рысь переходил. «Хитрый этот дядя Андрей», — вспомнив про хлеб, подумал Пашка.
С того дня завязался узелок дружбы Пашки с дядей Андреем...
Об этой дружбе знала одна бабка. Сам Пашка боялся рассказывать о ней. Узнает мать — все пропадет. Не забыл он сердитых глаз, какими она смотрела на Андрея, вырывая у него хворостину.
* * *
В рабочую пору всех трактористов, кроме Андрея, перебросили на уборку. А ему поручили подъем залежи на берегу Локны. Много лет эта земля протосковала по крестьянским рукам. Председатель сдержал слово — выделил материной бригаде трактор. Пашка обрадовался, и мать тоже повеселела. Она даже на работу стала ходить в новом сарафане и в цветастой косынке, что купила на ярмарке.
Бабка начала возить обед на другие участки, а для Пашки выпросили у деда Максима лодку, чтобы он ездил на ней по Локне с обедом к Андрею.
Дружба их крепла. Андрей стал помогать Пашке готовиться по арифметике. И тот каждый раз вместе с кастрюлями захватывал с собой задачник и тетрадку. А мать очень удивилась, когда услышала от учительницы, что сын исправно готовится и наверняка перейдет в следующий класс.
Все бы шло хорошо, но Бузуй, как всегда, подвел Пашку. Прибежал как-то и, ничего не говоря, потащил его в клуб. В пустом коридорчике, где обычно висела районная газета, они остановились, и Бузуй тыкнул пальцем в снимок. У Пашки дух перехватило, когда увидел знакомое поле, трактор на нем, а повыше, в овале, портрет дяди Андрея. Тут же вспомнилось ему, как совсем недавно в поле приехали двое в плащах. Один заставлял тракториста то сесть за рычаги, то выйти из кабины и стать у капота, то взять землю в горсть и смотреть на нее. А второй, поменьше, юркий, у которого нос был горбинкой, поминутно щелкал фотоаппаратом. Он и приседал, и становился на цыпочки, смешно выворачивал руки. И вот этот чудак так здорово сфотографировал дядю Андрея. Пашка глядел и удивлялся.
Бузуй осмотрелся по сторонам, сорвал газету и сунул ее Пашке за пазуху.
— Бежим!..
Дома Пашка бабушкиными ножницами вырезал из газеты снимок и спрятал его в задачник, чтобы потом обрадовать дядю Андрея.
Радость его, однако, была недолгой. Вечером, когда мать возвращалась с работы, к ней подошла тетя Луша, клубная уборщица, и пожаловалась:
— Твой пострел, сказывают, газету стянул в клубе...
Мать вошла в избу, взяла у сына газету, попросила показать, что он вырезал, и долго смотрела на поле, на трактор, на портрет в овале, на самого Пашку. Потом вдруг обняла его теплыми, шершавыми от прополки руками и поцеловала. Ее глаза были совсем не сердитыми, только смешно как-то моргали. И пришлось матери их прикрывать косынкой...
* * *
Полдень. Нещадно жгло добела раскаленное солнце. Умаялась, притихла Локна. Понуро дремали кусты над водой, умолк вечный шептун-камыш. Птицы и те притаились в гнездах. Лишь неугомонные кузнечики тянули свою бесконечную трескотню да тракторы без устали бороздили поле.
С полей на короткий отдых шли люди. Проходя мимо огородов, Пашка услышал голос матери:
— Кончай полоть, бабоньки! Обед!
С узелками в руках Пашка шагал по тропке, что проходила на краю перелеска, петляя меж запыленных кустов, и видел, как огородницы, переговариваясь, заспешили ко дворам — подоить коров, накормить ребят и мужиков. Мать не пошла с ними, а побрела в другую сторону, туда, где одиноко тарахтел трактор дяди Андрея. Туда шел и Пашка. Лодка сегодня оказалась занятой, и пришлось идти пешком.
— Надо поглядеть, как он там землицу готовит нам, — не замечая Пашки, как-то между прочим, бросила мать товаркам.
— Надо, конечно, присматривать, — послышалось в ответ. Ничего не сказав больше, огородницы поглядели вслед Анне, уходившей под изволок к берегу. Лишь Наталья, самая шумная из всех, крикнула ей вдогонку: — Да пусть поглубже пашет-то, мужик он молодой! — и почему-то расхохоталась.
Мать свернула на тропинку, по которой шел Пашка. Ему пришлось замедлить шаг, чтобы не нагнать ее. Она шла не спеша, теребя уголок выгоревшей на солнце косынки. О чем она думала, идя к дяде Андрею? Чем он еще рассердил ее? Пашке не догадаться. Не узнать ему, что в это время в материнской памяти, одна за другой, мелькали картины ее нескладной жизни... «А как ее устроить во второй раз, если первой отдано все — сердце, любовь, молодость?» И только приблизившийся трактор сбил мысли, перепутал их. Анна заторопилась и скоро была уже на участке. Пашка остался на конце перелеска, не смея показаться ей на глаза. Ему-то все видно — и ладно. Он
