затрясся всей утробой, словно в лихорадке. Машина, видно, была хорошо налажена, и Федя легко тронул ее с места. Поначалу натужно, а затем все легче и легче мотор понес железную громаду трактора по новой борозде. На удивление податливой оказалась машина на скорости. Первая... вторая... третья... Будто и плуга нет за трактором и под гусеницами не земля, а облака плавучие — так холосто и урывисто понесло машину вперед.
Нет, хоть и неопытен Федя, а знал, что так не побежит трактор, ежели по-настоящему впряжен в плуг. И не обманулся, когда остановился и вышел из кабины к плугу. Тот мелко сидел в почве, и на четверть не скрывая лемехов.
От своей борозды Федя кинулся к жидковской пахоте. Обманутый, он заметался от одного следа к другому, совал руку в прохладную мякоть земли, становился сапогом на дно борозды, по-стариковски вершками мерил пахотную глубину. Не набиралось и половины той, что наказывали председатель и агроном, отправляя трактористов в поле. Ничтожной точкой мельтешил Жидков на подходе к деревне — не вернуть и не дозваться его. И Федя скорее с недоумением, чем с укоризной смотрел вслед, пока тот не пропал с глаз.
Пришли сменщики и к другим трактористам. Надо бежать бы к ним и все рассказать. Но Федю не осилила новая обида. Он сел за рычаги и зло крутнул трактор к изначальной борозде клина...
Лишь к утру, когда дотлевали последние звезды на блеклом небе, трактор выполз на то самое место, где вечером остановил его Жидков. Машина стала, а зоревой сон тут же угомонил молодого парня.
* * *
Будто никто и не будил Федю, а не проспал он и четверти часа.
Серега, пришедший снова на смену, стоял спиной к трактору, немо пялил глаза на перепаханный клин. Самокрутка в руке густо дымила, и росный холодок забавно вил из того дымка сизоватые кудели вокруг головы и плеч Жидкова. Чудным показался он в этих завитухах.
— Не «по-научному», что ли? — хлестнул первым Федя, видя, что не по нутру пришлась Сергею его перепашка.
— Ты пахать приехал или газетную сознательность тут разводить? — не оборачиваясь, притворно-спокойно и независимо парировал Жидков.
Но это уже была не сила его, а лукавый отход. Видно, он подбирал слова поувесистее и больнее. Не думал он до этого, что так непросто придется ему разговаривать с этим парнем.
Не сразу, а потоптавшись с пяток минут, еще раз осмотрел заново перепаханный клин и подошел к трактору. Потная и разгоряченная, машина стояла в борозде. Легкий, еле видимый туманец льнул к ее бокам и уже не мог подняться, а собирался в седоватые капли на капоте. Утро разгуливалось вяло, и Феде не хотелось вылезать из нагретой кабины. Он испытующе, без прежней боязливости следил за Жидковым, ждал, что скажет еще.
Тот, подойдя, сбил рукавом серебристый налет с угла капота, облокотился и прямо посмотрел на Федю.
— А што, если я насчет курочек ворохну, а? — сказал Серега тихо, но басовито и с явной угрозой. — Участковый, он и в твои мозги вправит сознательность. Вот так-то, писаный красавчик... Мы, кажись, квиты?
Серегас нехорошим торжеством засмеялся, словно Федю уже вели на допрос.
— Спасибо за ватник, — Федя скинул фуфайку Жидкова и бросил ее на капот. — До вечерней смены!
Чем-то еще хотелось уязвить этого молокососа, но не успел Жидков. На лупоглазой бокастой кобыленке прискакал Гриша Топориков, учетчик тракторной бригады. Подъехав, он прытко соскочил с лошади и подошел к трактористам. До самых его колен с плеча свисал изрядно потертый планшет — отцовский трофей. Важно поставив ногу на трак, принялся за расспросы.
— Сколько махнул, Сергей Ильич? — обратился он к Жидкову. — Сколько, значит, запишем в актив? — Гриша послюнявил огрызок карандаша, вынул тетрадку из планшета и приготовился писать. В своей серьезности он был так смешон и забавен, что Федя не стал торопиться домой, хотя усталость валила с ног. Федя смотрел на Гришу и прикидывал, насколько он моложе его и умеет ли вообще считать гектары.
— Вот что, «актив», пиши — семь и копыть отсюдова, покуда кобыла твоя не ожеребилась, — грубо и непонятно для Гриши ответил Жидков, заглядывая под крышку капота и готовя к заводке мотор.
— Я сурьезно с вами, — заершился учетчик. — Мне нужны последние данные. Вон уже сеяльщицы едут, — паренек ткнул плеткой на дорогу, что вилась-кралась в балочке неподалеку от распаханных участков.
— Семь, говорю, голова два уха! — уже легче ответил Жидков.
— А у новенького сколько? — Гриша назвал фамилию Феди, но спрашивать продолжал у Жидкова.
— Ему и пиши все! — снова вдруг заорал Серега. — Вишь, я только на смену пришел.
— Мне-то что, — худеньким голоском и с обидой протянул Гриша, — вы же заваливаете сев...
— Запиши пополам, поровну чтоб вышло, — попросил Федя растерявшегося учетчика.
— Жидков сказал — крышка! Себя воспитывай, а меня не... Серега гадко выругался на Федю и стал заводить трактор. Но не успел. Подъехал грузовик. Привезли семена. Женщины-сеяльщицы, стыдливо придерживая подолы, поскакали с машины.
— Эй, милай! — закричала одна из них на Федю. Подошла к нему и хитровато затараторила: — Ты, кажись, у меня курей покупал? Это хорошо, а кошелочку-то возвернуть надобно бы. Мне наседку в нее сажать еще придется. И опять же — она целый рупь стоит. Дешевле у нас их не плетут...
Федя, не зная что делать, засовестился, растерянно зашарил по карманам. Нашел рубль и протянул женщине.
Жидков, словно впервые, непонимающе разглядывал свою глуповатую соседку Маруську. Та, довольно бубня себе под нос, достала из-под фартука носовой платок и завернула в него Федину рублевку.
— Не смущайся теперь, милай, — по-бабьи утешала устыженного Федю Маруська, — плетенка-то не ахти какая была, потерял, и бог с нею. На твой рупь я и другую заведу, поновее.
Маруська сунула меж грудей узелок и принялась вместе с бабами сгружать мешки с семенным зерном...
Уже порядком раздневилось, когда Федя оглянулся на Серегин трактор. Тот, вгрызаясь в зачерствевшую землю, казалось, мерился с нею силами: кто кого.
1965г.
ПОВЕСТЬ О СОЛДАТСКОЙ
