послужил одной из основ для создания образа Царя Демонов[708]. Как считает Ж. Дюшен-Гюйимин, верховным божеством митраистского культа был Ахриман, отождествленный адептами этого религиозного течения с Кроносом-Зерваном[709].
А. Мейе, рассматривая древнюю индоевропейскую религиозную терминологию, пришел к выводу, что устойчивость древних понятий религиозной лексики в индоиранском мире, видимо, объясняется тем, что коллегии жрецов, составляющие замкнутые группы, сохранились на территориях распространения этих языков, и только на них[710]. Это утверждение вполне применимо и к Коммагене, где засвидетельствован древний термин «беспредельное время», возможно, употребляющийся в доктринах магов. Это аргумент в пользу существования в Коммагене жреческих корпораций (см. далее).
Еще одной теорией, касающейся коммагенского пантеона, можно считать гипотезу Ж. Дюмезиля о трехфункциональной системе в пантеонах древних индоевропейских божеств. Согласно Ж. Дюмезилю, Зевс-Оромазд и Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес представляют религиозно-юридическую функцию; Артагн-Геракл-Арес – военную, а богиня Коммагена – функцию плодородия и обеспечения людей, подданных царя[711]. Это остроумное наблюдение Ж. Дюмезиля выглядит, по нашему мнению, несколько надуманным и искусственным. В эту систему не входят другие божества центров царского и династического культов Коммагены, кроме Нимруд-Дага: Аполлон-Гелиос, Артемида Диктинна, богиня Аргандена, богиня Гера Телейя. Поэтому она статична и не отражает изменения в коммагенском пантеоне. Более того, некоторые из названных божеств почитались одновременно с нимруд-дагскими. Примером может служить сосуществование в начальный период правления Антиоха I двух царских культов: Аполлона-Гелиоса и Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса.
Очень важно отметить определенное сходство (или родство) коммагенского царского пантеона «классического» образца – на горе Нимруд-Даг – с позднеахеменидским, о составе которого говорят строительные надписи последних Ахеменидов – Артаксеркса II и Артаксеркса III, правивших в V–IV вв. до н. э. В надписях из Суз времени Артаксеркса II (404–359 гг. до н. э.) главными покровителями царя выступают три божества: Ахура-Мазда, Анахита и Митра. Всех трех царь призывает защитить его от всяческого зла: …Auramazdā, Anahata utā Miθra mam pātuv hačā vispā gastā[712]. В одной из строительных надписей Хамадана (Экбатаны) царь Артаксеркс, построив очередное дворцовое строение, говорит, что сделал это благодаря Ахура-Мазде, Анахите и Митре: …imam apadāna vašnā Auramazdā, Anahata utā Miθra adam akunām[713]. В другой – он призывает Митру защитить его праведного: …Miθra mam pātuv[714]. В надписи из Персеполя времени Артаксеркса III царь призывает уже только двух богов Ахура-Мазду и Митру защитить его и все то, что он, царь, сделал:..Auramazdā utā Miθra baga pātuv imam dahyaum utā tya mām kartā[715]. В Коммагене персидским богам династии Ахеменидов соответствуют Зевс-Оромазд, Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес, богиня Коммагена, ряд черт которой восходит к Анахите. Единственное формальное отличие между двумя пантеонами состоит в том, что в царском пантеоне Коммагены присутствует божество Артагн-Геракл-Арес. Возможно, это объясняется тем, что на формирование пантеона Коммагены повлияли неканонические течения маздеизма, в конечном счете восходящие к авестийским первой половины I тыс. до н. э., в системе которых Веретрагна играл роль бога войны. Заметно, что у Ахеменидов все три божества выступают как равные, хотя, конечно, известное преобладание остается за Ахура-Маздой. Но необходимо признать, что и Митра выступал в качестве не менее важного божества в религии Ахеменидов[716]. И в Коммагене Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес был наиболее близок к Зевсу-Оромазду: его статуи на Восточной и Западной террасах Нимруд-Дага расположены по правую сторону от изваяния верховного божества, да и в царской идеологии и царском культе эти божества являлись наиболее значимыми[717].
Как можно заметить из надписей ахеменидских царей, три упомянутых божества покровительствовали царю, его династии и его царству. И в Коммагене мы видим то же самое: божества в надписях Антиоха называются «царскими» – βασιλίκων (βασιλικός) (OGIS. I. 383). Очевидно, что этот эпитет восходит, в конечном счете, к ахеменидским традициям, к ахеменидской царской идеологии[718]. В то же время сцены божественной инвеституры, представленные на рельефах обеих террас Нимруд-Дага, Арсамеи-на-Нимфее, Сейлика и других царских святилищ Коммагены времени Антиоха I, имеют параллели в авестийском «Видевдате». Во втором Фрагарде описывается царствование одного из прародителей и культурных героев иранцев – Йимы, которому Ахура-Мазда передает светскую и духовную власть: «И дал я, Ахура-Мазда, ему (Йиме. – Прим. авт.) орудия: золотую стрелу (?) и золотом украшенную плеть» (Vid. 2.6–2.7). В.Ю. Крюкова пишет, что сюжет передачи Ахура-Маздой власти Йиме напоминает сцены инвеституры на сасанидских скальных рельефах. По ее словам, «…возможно, именно такую сцену представляли или взяли за образец жрецы, составлявшие второй Фрагард Видевдата»[719]. Нельзя исключить того, что похожими соображениями руководствовался сам царь Антиох и коммагенские жрецы в отношении сцен рукопожатия на барельефах. То есть царь символически выступал в роли нового Йимы, устроителя и гаранта процветания своего царства. Интересно отметить смысловое различие между инвеститурными сценами Антиоха I Коммагенского и царей-Сасанидов: на коммагенском барельефе Антиох держит в руках переданный ему царский посох, символ царской власти у иранских народов. На сасанидском рельефе передача посоха царю еще только началась (посох в руках Ахура-Мазды). Можно предположить, что композиция коммагенского рельефа задумана c целью возвеличить царскую власть в лице Антиоха I (посох и венок у него в руках), а на новоперсидских рельефах лишь подчеркивается готовящееся вступление царя во власть, принимаемую от бога[720] (посох и венок в его руках, либо это сцена рукопожатия?). Можно согласиться с Д. Шлюмберже, который писал, что «памятники Коммагены свидетельствуют об усилиях царя возвыситься в ранг богов и занять среди них прочное место»[721].
С другой стороны, истоки сцены рукопожатия богов, либо царей и божественных персонажей фиксируются задолго до эллинистического времени, а именно – в новоассирийскую эпоху. Так, на барельефе (IX в. до н. э.) из Кальху изображен царь Салманасар III, пожимающий руку богу Мардуку[722]. Смысл этой сцены, по-видимому, состоял в прокламировании покровительства высших сил земному владыке, т. е. ассирийскому царю, который, однако, в отличие от Антиоха I Коммагенского, не обожествлялся, так как в Месопотамии после падения III династии Ура (к III тыс. до н. э.) концепция царя-бога фактически сходит на нет. Сцены с рукопожатием засвидетельствованы и в римской нумизматике, особенно императорского времени. Сюжеты этих монет, в основном сестерциев, в общем-то, сходны со сценами на барельефах из Коммагены времени Антиоха I. В обоих случаях мы видим земного властителя, пожимающего руку одному из божеств соответствующих пантеонов – римского и коммагенского. Основная масса римских монет со сценой рукопожатия относится ко времени династии Антонинов (II в. н. э.), когда происходит постепенный процесс усиления императорской власти, и она начинает приобретать божественный характер. В свою очередь, изображения на монетах иллюстрировали небесную сущность власти императоров, как и сюжеты на барельефах Коммагены эпохи Антиоха I (и Митридата
