И люди оказались правы. Но не совсем. Белая полоса жизни Бариновых закончилась черной раз и навсегда. Произошло это в дождливый июльский день. Почти такой, как тот, когда они отмечали свое поступление в вуз в ресторанчике на набережной (с тех пор оба обожали дождливые июльские дни), только на сей раз их было не двое, а трое. Сынок сидел рядом с мамой на заднем сиденье, Егор вел машину. Они оживленно что-то обсуждали. Кажется, очередную «пассию» Василька (мальчик уродился не в родителей, влюблялся ежемесячно). Надя с серьезным лицом просила сына не разбивать новой избраннице сердце, а Егор поддакивал ей и подмигивал – знал, что жена бросает взгляды на его отражение в зеркале. Зачем он обернулся назад, Егор потом так и не смог вспомнить. То ли Надя хлопнула его по плечу, то ли сын окликнул. А скорее просто соскучился по их лицам. Не тем, что видны в зеркале, а живым. Он так любил смотреть в смеющиеся Надины глаза и в похожие на них васильковым цветом глаза сынишки…
Закрылись они одновременно, эти васильковые глаза. Надя и Вася заметили грузовик первыми. И зажмурились! Мать и сын частенько совершали какие-то действия в унисон. И скончались в один миг. По крайней мере, прибывшие на место аварии врачи время смерти поставили одинаковое. И долго удивлялись, что Егор остался практически невредим. Твердили ему, что это чудо и он должен благодарить бога за то, что тот сохранил ему жизнь. Люди не понимали, что без Нади и сына жизнь ему не нужна! Лучше бы он погиб вместо них. Или хотя бы вместе с ними. Что ему делать теперь с жизнью, дарованной богом? Егору на ум приходило только одно – отказаться от нежданного ненужного чуда. Но было жалко мать. Видя, в каком сын состоянии, женщина умоляла его не наложить на себя руки. «Я уже потеряла внука и дочку Наденьку, – плакала она, глядя в застывшие глаза Егора, – похоронила родителей и твоего отца. Если и тебя не станет, для кого мне жить? И зачем?»
«А мне зачем? – думал сын. – Только чтобы ты не плакала? Этого мало…»
Но оказалось – достаточно.
Когда Егора выписали из больницы, он привязал веревку к турнику, на котором любил висеть Василек, и сунул голову в петлю. Но решил мысленно попрощаться с матерью. Представил ее добрые карие глаза в окружении мелких морщинок, появившихся из-за того, что она часто смеялась, и… заплакал. Впервые за многие годы, но, что важнее, впервые после смерти жены и сына. Мама твердила: «Поплачь, тебе легче станет!» Но Егор не мог. Сердце плакало, а глаза оставались сухими, и их постоянно резало, будто жидкость в слезных каналах превратилась в лед. И вот его прорвало…
Стоя на стуле с петлей на шее, Егор рыдал, как ребенок, впервые ощутивший нестерпимую физическую боль или боль утраты. Проплакавшись, Баринов сорвал с шеи петлю и спрыгнул со стула. Только легче ему не стало, напротив – было тяжелее. Потому что теперь Егору предстояло жить с собственным горем без всякой надежды на избавление от чувства вины.
Хотя нет, был один способ. Егор, более-менее придя в себя, отправился с Марком прыгать с парашютом. Ему не хотелось, но Штаркман настоял, думая, что это отвлечет друга. И Егор согласился, лишь бы тот отстал (у него сложилось впечатление, будто друзья взяли над ним шефство, но попросить их оставить его в покое не мог, знал, они желают ему добра) и в надежде, что парашют не раскроется. А что? Ведь в спорте всякое бывает. Говорят, кто-то разбивается, и Егора такой исход не пугал, совсем напротив…
Прыжок дался ему легко. Было абсолютно не страшно, но и не так уж увлекательно. Про то, что парашют раскрылся, и говорить не стоит. Все прошло как по маслу.
После приземления он отправился пить с мужиками пиво и узнал, что парашютный спорт не очень опасен. А вот аэросерфинг – да. Егор сразу вспомнил рекламный ролик, в котором лихой паренек, выпрыгнув из самолета, рассекал на доске по воздуху, а летящая рядом утка что-то ему крякала. Смертность среди тех, кто занимается аэросерфингом, выяснил Баринов, так высока, что данный вид спорта возглавил таблицу самых опасных (вроде бы тот лихой паренек, что снимался в рекламе, тоже погиб). Егор тут же решил им заняться. «Коли смерть не заметила меня там, на дороге, – размышлял Баринов, – то я буду мозолить ей глаза до тех пор, пока не надоем. Тогда она приберет меня, и это не будет постыдным самоубийством».
Но оказалось, что в России нет ни одного клуба, где можно обучиться аэросерфингу. Тогда Егор вновь изучил статистику и выяснил, что сноуборд мало чем ему уступает. И занялся им. Благо город, где он жил, находился не очень далеко от Мекки многих российским сноубордистов – Домбая. Можно было ездить туда на выходные. И Баринов ездил. И дразнил смерть, пока не понял, что он для нее – как невидимка.
Вот тогда Егор успокоился. Стал получать удовольствие от своих занятий сначала сноубордом, потом кайтингом. И все мечтал, когда то же самое чувство ощутит, находясь с женщиной. С ней, а не в ней! Но получалось так, что хорошо ему было только во время секса, а после тяготился обществом дамы, которая сделала его почти счастливым, и мечтал лишь об одном – чтобы партнерша оставила его, если не совсем, то хотя бы сегодня. Баринов решил, что эта кара пострашнее его непреходящего чувства вины, но смирился с ней. И настроил себя на то, что не сможет больше полюбить, создать семью, родить ребенка…
«Пожалуй, все правильно, – с обреченным смирением думал Егор. – Иначе я предам тех, кого погубил. Они мертвы, а я буду не только жив, но и счастлив? Разве справедливо? Нет, я должен страдать… – И финальным аккордом звучала мысль: – Тем более что таких васильков, как моя Надя, больше нет, а значит, не будет и таких детей, как мой Василек…»
Баринов смирился и давно ничего не ждал от судьбы. Зачем ждать, если та с госпожой смертью в сговоре и его участь уже давно решена? Но когда увидел Ульяну, вдруг испытал такое чувство, что посетило его за прошедшие годы лишь единожды – когда преодолевал опаснейший склон (тот самый, на котором едва не погиб Ветер) и сорвался с борда. Доска тогда полетела в одну сторону, а сам он в другую, и там, куда летел, стояло мощное дерево. Егор катился на него кубарем и, видя через белый снежный туман толстый ствол, думал: «Все, мне конец!», испытывая смешанное чувство радости и страха…
Но столкновения с деревом не произошло. Егора подбросило на ухабе, и к стволу он приложился плечом, а не головой. Теперь же Баринов получил настоящий удар. В самое сердце. И впервые за все годы вдовства подумал, что может еще стать счастливым…
Глава 13
Егор крепко спал, разметав в стороны мощные руки так, что Ульяна вынуждена была подвинуться к самому краю постели. «Привык находиться в кровати один, – сделала вывод она. – Я тоже обычно занимаю ее всю, ведь мои разбросанные руки и согнутые в коленях ноги никому не помешают вольготно раскинуться – ведь всю жизнь сплю одна! Даже когда замужем была, имела отдельную кровать. А за те несколько месяцев, что жила с Юрой, не успела привыкнуть к совместному спальному ложу – он слишком редко оставался у меня на ночь…»
Ульяна привычно подтянула колени к груди, но ноги свесились с кровати. Пришлось подтолкнуть Егора, чтобы тот немного подвинулся. Потревоженный Баринов приоткрыл один глаз, увидел Ульяну, улыбнулся, схватил ее за плечи, притянул к себе. И, подгребя под свое тело, снова уснул. А Ульяна не стала освобождаться, ощутив вдруг умиротворение и покой. «Находиться в объятиях мужчины все же очень приятно, – улыбнулась она неожиданным мыслям. – Хоть и неудобно – колени к груди не подтянешь и не раскинешь рук…»
Теснее прижавшись к теплому животу Егора, Ульяна закрыла глаза.
Дрема накрыла ее как-то вдруг. Вот только что лежала без сна, а в следующий миг сознание затуманилось, и тело перестало ощущаться. Перед мысленным взором побежали картинки. Неясные и быстро меняющиеся. Когда же Ульяна погрузилась в полноценный сон, изображение приобрело четкие очертания, и она увидела ворота «Ветродуйки» и два развевающихся флага, воткнутых в песок возле каждой из опор.
«Проснуться! – приказала себе Ульяна. – Немедленно проснуться!»
Но не вышло, и кошмар продолжался.
У ворот сидел мужчина, подложив под себя борд. Его светловолосый затылок с поредевшими волосами маячил перед глазами Ульяны. Почему-то смотреть на него было страшно, и она отвернулась. Но уже в следующую секунду вновь увидела перед собой мужскую голову, только теперь по белокурым волосам струилась кровь, а лысоватый затылок рассекала рана.
«Проснуться! Немедленно проснуться!» – повторила приказ Ульяна. Но мозг вновь ему не внял.
Мужчина уже стоял. Он вскочил, схватившись рукой за затылок, и между его пальцами текла кровь. Затем раненый обернулся. Ульяна увидела его расширившиеся глаза. Но веки тут же сомкнулись, и Иван-Дрозд рухнул на песок. Руки его разметались, как будто он на самом деле был птицей и собирался расправить крылья, чтобы пуститься в спасительный или последний полет. Когда Иван падал, с его шеи что-то слетело и, сверкнув, упало на песок. Ульяна хотела рассмотреть, что именно, но это же был кошмар, и картинка нарисовалась совсем не та, которую она планировала увидеть. Ее взору предстал лежащий на земле Дрозд. Из-под его головы вытек красный ручеек, песок сразу впитал кровь. Дрозд со стоном открыл глаза и попытался сесть, но Ульяна, стоявшая над ним, вместо того чтобы ему помочь, пнула мужчину в грудь…
