«Боюсь, что нет, – сказала Полина Адамовна. – Наберитесь терпения, Константин Геннадьевич. Вы без пяти минут начальник хозяйственного департамента концерна ‘‘Одоевский’’». И повесила трубку.
«Да, – сказал Костя в гудки. – Умывальников начальник и мочалок командир...»
Вечером, когда он изложил ситуацию Оксане, она вновь подумала: «Ты был чертовски прав, Санчо. Он притягивает неприятности. Его так и хочется обмануть».
Она чуть было не сказала это вслух.
* * *
Стас не помнил, как дотащил эту сумасшедшую ведьму-самоубийцу до мели, где доставал до дна ногами. Он наглотался соленой морской воды, мышцы болели; пока нырял, выискивая ее на глубине, в кромешной тьме, потерял кроссовки. На камнях несколько раз оскальзывался и все-таки порезал левую ногу обо что-то острое на дне.
«На хрена я ее тащу? – пару раз возникала предательская мысль. – В ней столько воды, что наверняка не откачать». Но он все равно тащил.
До каменных ступеней с перилами – подъема на платный пляж – оставалось метров десять, а он все никак не мог их преодолеть: бьющая о пирс волна рикошетом относила их назад. Он то и дело встряхивал девку, не давал ей погружаться, и выгребал сильными руками к берегу, но усталость прошедшего дня и количество чудо-пива Олежи давали о себе знать: Стас слабел.
Ведьма не подавала признаков жизни. «Брось ее, – сказал голос в голове в который раз. – Ей хана, она в нирване. Ты сделал все, что мог. Выбирайся сам».
И почему-то именно это настолько разозлило Стаса, что он в пять сильных гребков, подтаскивая утопленницу, преодолел расстояние до берега, подхватил ее, неподъемную, перекинул через плечо и пополз по ступеням наверх, как альпинист-новичок на Монблан.
Зрелище было жутковатое, в чем-то даже инфернальное: по темной дороге от пляжа к городу странной кривой, спотыкающейся походкой (не мог нормально наступить на раненую кровоточащую ногу) шел огромный босой мокрый человек и нес на плече... куль-не куль, человека-не человека...
Где-то далеко на востоке еле заметно светало.
Напарник Олежи стоял у ворот, просунув свою крысиную мордочку между прутьев ограждения и с выражением панического ужаса на лице глядел на Стаса.
– А где... Олежа? – из последних сил выдавил Стас, чувствуя, что вот-вот упадет.
– Спит, – пробормотал напарник. – Не велено будить. Стас, это ты?
– Нет... тень отца Гамлета... Ворота открой, бена мама...
– Стас, это точно ты? Мы тебя уже не ждали...
– Ты, сука, ворота открой, – задушевно попросил Стас, – а там мы разберемся, я это или не я...
В этот момент ведьма на его плече шевельнулась, закашляла, и ее вырвало.
– А-а, б... – выругался Стас и, собрав остатки сил, сделал шаг вперед. Заорал: – Быстро ворота, гнида!!!
...Тело ее сотрясали конвульсии, в горле клокотало; ее то и дело тошнило морской водой с остатками пищи.
– На бок, на бок поверните, – слабым голосом произнес сидящий на полу у стены Стас. – Захлебнется...
Олежин напарник захихикал:
– По второму кругу... – и тут же словил затрещину от Олежи.
Они едва успели перевернуть девку на бок – из нее хлынуло потоком; она кашляла, тряслась, выгибалась дугой и харкала. В помещении повис смрадный запах.
– Бормочет что-то, – сказал Олежин напарник.
– Убирать кто будет? – спросил Олежа, сверля злобным взглядом Стаса. – Навязался на мою голову... Говорил вчера – домой поезжай...
– Лондон... Лондон... – сказал Олежин напарник, вслушиваясь. – Англичанка, что ли?
– Джек Лондон, – сказал Стас. Он почти лежал на полу, не в силах даже сидеть. – Писатель американский. Его герой тоже топился.
Словно в ответ на его слова девка хрипло заорала, выгнулась – и из нее вновь хлынул поток воды. Олежа отскочил, сплюнул и повернулся к напарнику:
– Чего замер, придурок?! Тащи ведро и швабру! Успеть бы до утра убраться... Б...ди, навязались на мою голову...
Проходя мимо Стаса, Олежин напарник задержался и спросил:
– А ты откуда знаешь? Ну... про Джека Лондона? Стас, лежащий в полуобмороке на полу, открыл глаза и осмысленно поглядел на него.
– Не всегда же я был... грузчиком мебели, – сказал он.
Глава 11
Декабрь и январь стали для Кости временем потрясений и открытий – в основном неприятных и драматических. Словно таинственный «кто-то» продолжал испытывать его на прочность. Впрочем, среди более-менее житейских происшествий закралось одно, не укладывающееся в эти рамки. Но – все по порядку.
Седьмого декабря днем, когда Оксана была на работе, а Костя работал над романом, перечитывая главы первой книги, шлифуя их, доводя до совершенства, раздался звонок в дверь.
На пороге стояла Елизавета. Костя был так поражен, увидев ее, что замер у двери.
Она сняла шапочку, отряхнула ее тут же, на лестнице, от снега, отворачивая холеное лицо от ледяных брызг, и начала расстегивать шубу.
– Снегопад на улице – дороги не видно... Такой бы в новогоднюю ночь, – сказала Елизавета и посмотрела на Костю. – В квартиру-то пустишь или на лестнице будем разговаривать, на радость соседям?
– Извини, – промямлил он и отступил. – Просто я не ожидал...
Она вошла, энергично разделась, развесила своего песца на плечики, погладила и поворковала с Фолиантом, который крутился здесь же, под ногами, и, кажется, был рад ее видеть.
Костя был растерян и совершенно не понимал, как себя вести.
– Э-э... Чаю? – неловко предложил он.
В него уперся жесткий взгляд зеленых глаз сестры.
– Развлечения потом, – сказала она. – Сначала дела.
Она прошла в комнату, огляделась, поставила сумочку на диван и села.
– Как с работой?
– Так себе, – пожал плечами Егоров, не желая посвящать сестру в подробности взаимоотношений с «Русским кондитером». – Ищем.
– Шансы есть?
– Шансы есть всегда.
– А это? – Она кивнула на экран компьютера с заставкой на «рабочем столе» большой фотографии первоклассника Вани Егорова. К счастью, файл с романом был свернут.
– Рыскаю в Интернете... Чем обязан, Лиза? – Он сел на стул у стола напротив нее.
– Я приехала мириться, – сказала она.
Костя подумал, что ослышался. Он слишком хорошо знал характер сестры, чтобы поверить в это.
– Мы все были не правы, – продолжала она, – но я знаю, что папа не хотел бы нашей ссоры, по какой бы причине она ни произошла, пусть и по столь... трагической. Помнишь, сколько мы воевали и дрались в детстве, когда были живы родители?.. – Лицо ее порозовело, на глазах выступили слезы. – Они всегда мирили нас. Мы родные люди, Костя, и должны держаться друг друга. Прости меня, пожалуйста. Не сердись. Смерть отца... Это было такое горе, что я не отдавала отчета...
– И ты меня прости, – деревянным голосом сказал Егоров. Он все еще сомневался.
– У меня с собой кое-что есть... – Лиза открыла сумочку и извлекла плоскую блестящую металлическую фляжку.
– Пьешь втихомолку? – спросил он с улыбкой.
– Ну тебя, дурак! Давай-ка дернем мировую. – Она шмыгнула носом, успокаиваясь. – Здесь хороший армянский коньяк.
– Ты всегда была неравнодушна к лучшим представителям этой замечательной нации. – Он поднялся и пошел к серванту за рюмками. – Я помню, как, впервые увидев по телевизору Левона Оганезова – тебе тогда было лет десять, – ты завопила: «Батюшки-светы, какой мужчина!»
Лиза за его спиной затихла. С рюмками в руках он повернулся и посмотрел на нее. В руке у сестры вместо фляжки с коньяком были какие-то бумаги.
И выражение ее лица... Совершенно изменилось.
Он вернулся к столу и поставил рюмки рядом с клавиатурой.
– Что это?
– Прочитай и подпиши. – Она протянула ему бумаги.
Костя сел и пробежал глазами текст.
«Я... Егоров Константин Геннадьевич... дата рождения... адрес места жительства... безвозмездно отчуждаю в пользу... Фомичевой Светланы Николаевны... часть загородного дома, расположенного... договор вступает в силу с момента подписания...»
Он поднял на нее глаза:
– Что за бред, Лиза?
– Дарственная, – сказала она спокойно. – Ты же прочитал.
– А кто такая эта Фомичева Светлана Николаевна?..
– Моя дочь, Костя. Твоя племянница. Ты совсем того? Надо чаще встречаться.
– Нет, это ты того, – сказал он, осторожно откладывая бумаги. – С чего ты решила, что я подарю вам свою половину дома? У меня, вообще-то, есть наследник, да я и сам пока... никуда не собираюсь.
– Иван последние несколько лет на дачу не ездит, – сухо сказала Лиза.
Он вздохнул с облегчением и откинулся на спинку стула: теперь ясно, зачем она приехала! Костя посмотрел на сестру веселым взглядом.
– Плохой из тебя делец, – сказал он. – Нужно было сперва напоить меня, уболтать, глядишь – я бы и подписал. А на трезвую голову я пока еще слишком хорошо соображаю.
– Подпиши, Костя, – сказала Лиза угрожающе, – это мой дом.
– Половина – конечно. Она всегда твоей и была.
– Весь.
– С каких пирогов, сестренка? Кто же это тебе присоветовал? Небось, и нотариусу заплатили за составление? Но он вас плохо проконсультировал. Слушай, вы вконец обнаглели с твоим... не помню имени... Даже не продать, а подарить!
