— Может быть, это лазер? — спросил сын и сел на корточки. Он снял перчатки, поднял голову волка, повертел ее и поднял большим пальцем веко.
— Малыш, а ты что скажешь? Это лазер?
— Здесь поблизости есть ловушка с лазером? — поинтересовался Лассе.
— Да, есть.
— Но он же не ляжет посреди дороги? — спросил отец.
— Нет.
Они опять замолчали.
— Можно я возьму?
Лассе протянул фонарь. Отец осветил ближайшие сосны. Потом он пошел вдоль дороги, направляя косой луч света вверх на кроны деревьев. Тем временем сын ковырял дулом ружья открытую рану волка.
— Какого черта? — он наклонился вниз. — Кто здесь жрал? Посмотрите, это какой-то проклятый гриб или нет?
Он дотронулся до того, что осталось от мускулов задних ног волка.
— Видите, здесь как мягкая резина, а по краям как твердый… камень!
Лассе быстро сделал шаг назад.
— Не трогай! — закричал он.
— Черт, оно прилипает, — сказал сын.
— Не трогай! — повторил Лассе.
Сын попытался вытереть пальцы снегом.
Вернулся отец.
— Едем, — произнес он, быстро дыша.
— Это почему?
— И отставьте ружья.
— Почему?
Отец посмотрел через плечо.
— Не знаю. Но здесь что-то не то.
Он посмотрел вверх на деревья.
— А что, если где-то здесь есть камера.
Он подумал и пнул снег.
— Полиция все время гадит. Они вполне могли установить здесь камеру. Они кладут на дорогу мертвого волка, а потом снимают четырех людей в масках, которые его находят. У одного из нас ружье, на видео это четко видно. Если мы не сообщим о находке самое позднее завтра, они наверняка догадаются, что мы из группы. Нам надо смываться отсюда.
— Жуть, — сказал сын и отпил из фляги.
Они начали ходить взад-вперед по дороге, все время всматриваясь в темноту, ругаясь и ойкая.
— Прекратите, — сказал Лассе, — так дела не делают.
Он обернулся и посмотрел на машину. Он не продолжал, пока не убедился, что снова полностью завладел их вниманием.
— Во-первых, я не думаю, что здесь установлены камеры. Во-вторых, у нас весь вечер был включен полный свет. И мы ехали только по неосвещенным дорогам. Если они что-то и увидят на видео, то все равно не смогут определить машину. Ни одна камера на свете не может различить номерные знаки, когда линзу ослепляет полный свет.
— А сзади?
— Нет, дорожная камера всегда направлена на переднюю часть дороги.
Казалось, отец с сыном размышляют над тем, что сказал Лассе.
— Идите садитесь, — сказал он, — а я здесь все уберу.
Они взглянули на него, а потом сделали точно так, как он велел, и сели в машину.
Лассе достал из кармана пару толстых кожаных перчаток и протянул одну пару Иде.
— Возьми вот это, — тихо сказал он, поймав ее взгляд, — что бы ты ни делала, не прикасайся к волку без перчаток. Меня этому научила Альма… Поняла?
Ида кивнула. Они подошли к зверю, стараясь не смотреть ни на рот, ни на пустые глазницы.
— Возьми его за заднюю ногу, и мы сбросим его в кювет.
Она крепко взяла волка за заднюю левую ногу. Она отвернулась, чтобы не видеть внутренности, которые вывалились из живота и тянулись за ними, пока они тащили волка к краю кювета. Но она рассмотрела, что края раны были такими, какими их описал сын: шерсть там была не то чтобы застывшей, а именно… более твердой. В отдельных местах шерсть выглядела почти как цемент.
— А что это?
Лассе опять посмотрел на небо и тихо сказал:
— Расскажу, когда придет время. Ты не можешь себе представить…
Они раскачали зверя, разбежались и перебросили его через сугроб.
— Это был всего лишь годовалый волчонок, — сказал Лассе немного громче.
Он достал фонарь и посветил на дорогу. Опять найдя радиопередатчик волка, сел на корточки рядом и крайне осторожно дотронулся до него перчаткой.
— Что это такое?
— Это датчик Управления по охране природы. Они вешают их на волков и других зверей, таких как медведи и рыси, чтобы следить за ними.
— Послушай, — затем сказал он, — когда будешь снимать перчатки, не дотрагивайся до тыльной стороны. Тебе нельзя ее трогать голой рукой.
Ида кивнула. Лассе поднялся и снова осветил землю. Свет фонаря упал на маленькие следы лап на снегу.
— Лиса? — предположила она.
Лассе кивнул и опять присел на корточки.
Она увидела в нескольких метрах от себя еще больше таких следов на снегу. Они меньше, и их очень много. След трех больших пальцев величиной в детскую ладонь с почти ненормально длинными когтями.
Значит, это птицы?
— Что это за птицы, которые пировали на трупе? — спросила она.
Лассе вздохнул и стиснул зубы. Вид у него был очень озабоченный.
— Все хуже, чем я думал.
— Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на небо и прошептал:
— На самом деле речь идет не о волках, Ида. Проблема не в них. Здесь что-то другое. Альма очень беспокоится из-за того, что происходит.
— Что? — Она тоже посмотрела вверх на плотные облака. — Если дело не в волках, тогда в чем?
— Послушай. Мы должны выкинуть перчатки. Мы идем обратно к машине, срываем с себя перчатки и только потом открываем дверь. Ладно? И эти двое в машине пусть не видят, что мы делаем. И не бери ни фляжку, ни вообще ничего, к чему они прикасались.
— Конечно.
Наверное, Лассе вытащил пальцы в перчатке по пути к машине, потому что когда они подошли к машине, он тряхнул запястьем так, что перчатка дугой перелетела через канаву. Ида поступила так же.
Они уже садились, как отец вышел из машины и стал заклеивать задние номерные знаки серебристым скотчем. Затем он сделал то же самое спереди. Они молча постояли и посмотрели в лес.
— А что с волком? — спросила Ида, когда отец сел обратно в машину. — Он так и будет там лежать?
— Волк? — переспросил Лассе, словно забыл о нем. — Да, волк, к завтрашнему утру от него не много останется.
Он долго смотрел на нее, а потом открыл дверь со своей стороны.
— Да и от лисы, которая его съела, тоже.
34
Микаель Маттсон стоял у своей входной двери и смотрел в глазок. Он как раз собирался выйти на лестничную площадку, чтобы выбросить в мусоропровод небрежно завязанный пакет с картонными упаковками из-под готовой еды, но услышал, что сосед напротив открыл свою дверь, и задержался.
Он быстро запер дверь и тихо выругался про себя. Из пакетов капало, он увидел, что это соус, наверняка из упаковки со страшно переперченным бифштексом фирмы «Фамильен Дафгорд», с этой мерзкой вязкой брусникой.
Нет, ни с кем не встречаться, не сейчас, нет сил…
Он понял, что стоит перед зеркалом. Серые волоски над ушами. Над макушкой все голое. Кожа в принципе немного румянее с тех пор, как он бросил курить.
Но глаза… нет, нет, только не глаза.
Он пошел на кухню и сел с чашкой кофе за маленький стол. Через окно, грязное от выхлопных газов, светило зимнее солнце. Вдоль улиц все еще лежали горы снега. Мимо проехал автобус 515 в сторону Оденплана, и засохшая фиалка затряслась на своем блюдечке. Из-за более мягкой погоды последнюю неделю стали видны горы собачьего дерьма, но потом опять вернулся холод и заморозил их. Может быть, подумал он, Рождество в любом случае будет белым.
Он развернул газету «Афтонбладет», которую нашел в мусорной корзине на улице. Для начала вырвал страницу с киноафишей и, не глядя на нее, скомкал и с размаху бросил на пол. Прекрасно, подумал он, никаких Пеппи или Эмиля или кого там еще, и в первую очередь никакого нового фильма о Карлссоне, который живет на крыше, — этот самодовольный толстяк в клетчатой рубашке, который летает над крышами домов с пропеллером на спине. Он как ни в чем не бывало продолжает летать, не думая о том, что умер ребенок. И Астрид Линдгрен, которая его выдумала, это тоже не приходило в голову. Разве этой Астрид и ее наследникам не хватало чумовой Пеппи Длинныйчулок, говнюшки Кайсы Кават, чертовых Братьев Львиное Сердце, Рони, дочери разбойника, и всех этих идиотских персонажей? Эксплуатировать в кино еще один персонаж для российского рынка и положить на счет еще несколько миллиардов! Жадюги из Смоланда, им всегда не хватает миллиона!
Он пустился в размышления. Взять этого старого нациста Ингвара Кампрада, который тайком уклоняется от уплаты всех мыслимых налогов с бабок за свою роскошную прекрасную ИКЕА. Налоговый рай, тайные фонды в Лихтенштейне, детский труд в Малайзии, забитый жеребенок в тефтелях и жалкий плагиат в виде мебели по эскизам уродливых и толстых датских дизайнеров. Черт бы побрал всех этих негодяев из Смоланда!
Он глубоко вздохнул.
Нет, ну вот, я опять. Разрушаю, только разрушаю… уже с утра пораньше, всеми своими проклятыми мыслями.
Микаель потянулся к транзистору на окне и со вздохом включил его. Проклятие! Нет таким мыслям! Не думать больше, злые мысли жалят, как осы в ботинке. Они стали моими врагами — все мысли об одном и том же.
