Он старался подняться, но ноги у него скользили по полу, а руки не держали. Изо рта шла кровь. Его очки валялись под столом. Штанины задрались, и я не мог оторвать глаз от его белых безволосых икр. Наконец старику удалось ухватиться за край стола, и он, с усилием подтянувшись, медленно встал на ноги. Взял салфетку и прижал ее к губам.
Мама плакала на диване. Брадобрей, словно прибитый гвоздями к двери, стоял с выражением ужаса в глазах.
Феличе сделал два шага к старику, несмотря на то что папа пытался удержать его…
— Ну как? По-твоему, это удар пидора, да? Только скажи еще раз, что я пидор, и клянусь, с земли никогда больше не встанешь.
Старик уселся на стул, промокая салфеткой огромную трещину на губе. Затем поднял голову, пристально посмотрел на Феличе и сказал твердым голосом:
— Если ты мужчина, докажи нам это, сейчас. — Ненависть читалась в его взгляде. — Ты сказал, что это по твоей вине, что ты не исполнил того, что должен был. Как ты сказал? Я вспорю его, как барана, мне раз плюнуть. Я десантник. Я то, я се. Болтун, вот ты кто на самом деле. Ты хуже собаки, ты был не способен даже караулить пацана. — Капля крови упала на стол.
— Дерьмо! — взвыл Феличе, оттаскиваемый папой. — Не буду я этого делать! Почему я должен, почему? — По его бритым щекам покатились слезы.
— Помоги мне! Помоги! — крикнул папа Барбариному отцу.
Тот набросился на Феличе, и им вдвоем с трудом удавалось удерживать парня.
— Я не сделаю этого, сволочь! — повторял Феличе. — Я не пойду в тюрьму за тебя. Даже и не думай!
Сейчас он его убьет, подумал я. Старик поднялся на ноги.
— Тогда я сам сделаю это. Но учти, если туда пойду я, ты тоже сядешь, отморозок. Я тебя уверяю.
Феличе вырвался из рук папы и Барбариного отца, стряхнув их, словно перхоть, и бросился к старику.
Старик вытащил из кармана пистолет и положил на стол.
— Ну, давай, сучонок, попробуй еще раз ударить меня. Давай, давай. Я прошу тебя, ударь…
Феличе застыл на месте, как в игре «раз-два-три, замри!».
Папа встал между ними.
— Хватит! Успокойтесь, наконец!
— Ну давай! — Старик засунул пистолет за пояс.
Мама сидела в углу, плакала и повторяла, держа руку у рта:
— Тихо! Прошу вас, тише! Прошу вас, тише!
— Почему он его хочет застрелить?
Я повернулся: Мария стояла у меня за спиной.
— Возвращайся в постель! — прошипел я. Она отрицательно покачала головой.
— Мария, вернись в постель!
— Мария сжала губы и покачала головой — нет. Я поднял руку, чтобы дать ей подзатыльник. Но сдержался.
— Ложись, ложись и не пытайся заплакать.
Она подчинилась.
Папе тем временем удалось усадить всех. Сам он продолжал ходить по кухне, блестя глазами, словно у него внутри включили свет.
— Хватит! Давайте решать. Сколько нас? Осталось только четверо. Самых идиотов. Ну и ладно. Кто проигрывает, тот его и убивает. Это не так трудно.
— И получает пожизненное, — сказал брадобрей, вытерев вспотевший лоб.
— Браво! — Старик захлопал в ладоши. — Наконец-то вы начали соображать.
Папа взял коробок спичек и высыпал их на стол.
— Вот так. Сыграем в игру. Вы знаете ее?
Я закрыл дверь.
Я знал эту игру.
В темноте я нашарил майку, штаны и стал одеваться. Куда задевались сандалии?
Мария села на кровати и смотрела на меня.
— Ты чего?
— Ничего.
Сандалии я нашел в углу.
— Куда ты собрался? Я застегнул сандалии.
— Куда надо.
— Хочешь, я тебе скажу одну вещь? Ты плохой. Очень плохой.
Я наступил на кровать, а оттуда — на подоконник.
— Что ты делаешь?
Я посмотрел вниз.
— Иду к Филиппо.
Отец, к счастью, припарковал грузовик прямо под окном.
— А кто этот Филиппо?
— Один мой друг.
Было высоко, я боялся, что тент грузовика не выдержит, он был почти гнилой. Папа все время говорил, что пора покупать новый. Если я прыгну ногами вперед, то он точно прорвется, и я шлепнусь на дно кузова.
— Если ты это сделаешь, я маме пожалуюсь.
Я посмотрел на нее:
— Успокойся. И спи. А если придет мама… Скажешь ей… Скажешь… Скажешь, что в голову придет.
— Она очень рассердится.
— Ну и пусть. — Я перекрестился, задержал дыхание, сделал шаг вперед и упал вниз, широко расставив руки.
Я приземлился прямо на спину в самую середину тента, без единой царапины. Тент выдержал. Мария высунулась из окна:
— Вернись сейчас же. Я тебя прошу.
— Скоро вернусь. Не беспокойся. — Я перебрался на кабину, а оттуда на землю.
Дорога тонула в темноте. Дома стояли темные и молчаливые. Единственные освещенные окна были в моем доме. Фонарь у фонтана был окружен роем мошкары.
Облака затянули небо, и селение было окружено мраком. И мне предстояло войти в него, чтобы отправиться к ферме Меликетти.
Я должен был найти в себе мужество.
Тайгер Джек. Думай о Тайгере Джеке.
Индеец мне бы помог. Прежде чем сделать что-нибудь, я должен думать, как бы в этом случае поступил на моем месте индеец. В этом весь секрет.
Я забежал за угол взять велосипед. Сердце колотилось в груди.
Яркий «Red Dragon» стоял, нагло привалившись к Бульдозеру.
Я собрался было взять новый велосипед, но остановился, я же не сумасшедший, куда я доберусь на этом драндулете?
Старик Бульдозер летел как птица.
— Вперед, Тайгер, вперед! — причитал я.
Я ехал сквозь чернила, едва различая дорогу, а когда ее не видел, то представлял в памяти. Порой острый лунный луч прорывался сквозь разрывы в облаках, затянувших небо, и на мгновение становились видны поля и очертания холмов по обеим сторонам дороги.
Я, сжав зубы, мчался вперед.
Раз, два, три, вдох…
Раз, два, три, вдох…
Шины хрустели по гравию. Ветер облеплял лицо, словно теплая сметана.
Пронзительный вскрик совы и далекий лай собаки. И вновь тишина.
Но я чувствовал их во мраке. Я представлял, как они стоят вдоль дороги, маленькие существа с лисьими ушами и красными глазами, следя за мной и говоря друг другу:
— Смотри! Смотри, мальчишка!
— Что он делает ночью в этих краях?
— Схватим его!
— Да, да, да, прекрасная мысль… Схватим его!
А позади них стояли властелины холмов, гиганты в земле и колосьях, не сводившие с меня глаз и ожидавшие, когда я остановлюсь, чтобы навалиться на меня и похоронить под собой. Я чувствовал их дыхание. Оно походило на звук ветра в колосьях.
— Филиппо, я скоро буду… Филиппо, я иду, — повторял я, дыша с трудом.
Чем ближе была ферма, тем сильнее
