Сальваторе:
— Пойдем?
— Нет, я не хочу. — Сальваторе потряс головой. — Барбара права — это далеко.
— А я пойду. Там мы можем устроить нашу секретную базу… — Череп взял велосипед, прислоненный к трактору. — Кто хочет, за мной. Кто не хочет, остается. — И спросил Ремо: — Ты как?
— Я иду. — Ремо поднялся и спросил Барбару: — А ты?
— Если только никаких соревнований.
— Не будет соревнований, — заверил ее Череп и снова спросил Сальваторе: — Ты точно не едешь с нами?
Я молча ждал.
— Я — как Микеле, — ответил тот и, глядя мне в глаза, спросил: — Ты что решил, едешь туда?
Я поднялся на ноги и сказал:
— Да, еду.
Сальваторе спрыгнул с трактора:
— Ладно, поехали.
Мы опять ехали в сторону холма, все вместе, как и в прошлый раз, вытянувшись в цепочку. Недоставало только Марии.
Атмосфера давила, небо было неестественного пунцового цвета. Облака, висевшие прежде над горизонтом, были теперь прямо над нами, огромные и мрачные. Мутно, словно сквозь ширму, светило солнце. Было ни жарко, ни холодно. Дул ветер. По обеим сторонам дороги и по полям, словно шашки на доске, стояли рулоны соломы. Участки, где не прошли комбайны, переливались волнами растрепанных колосьев.
Ремо с опаской посмотрел на горизонт:
— Сейчас хлынет.
Чем ближе был я к холму, тем хуже себя чувствовал. На желудок давила тяжесть, в животе перекатывались остатки завтрака. Не хватало воздуха, пот ручьями стекал по шее.
Что я делаю? С каждым оборотом колеса на кусочек уменьшалась моя клятва.
«Слушай меня, Микеле, ты не должен больше ходить туда. Если ты вернешься, они его убьют. И в этом будешь виноват ты».
«Я никогда туда больше не вернусь».
«Поклянись моей головой».
«Клянусь».
«Скажи, клянусь твоей головой, что больше никогда туда не вернусь».
«Клянусь твоей головой, что больше никогда туда не вернусь».
Я нарушал клятву, я ехал к Филиппо, и, если кто-нибудь об этом узнает, они его убьют.
Я от души желал вернуться, но ноги сами крутили педали, и непреодолимая сила влекла меня к холму.
Далекий гром разорвал тишину.
— Надо возвращаться домой, — сказала Барбара, словно услышав мои мысли.
— Да, давайте вернемся, — выдохнул я.
Череп, ухмыляясь, проехал рядом.
— Если вы так боитесь размокнуть от капли дождя, валите домой, от нас не убудет.
Мы с Барбарой переглянулись и продолжили путь.
Ветер усиливался, поднимая в воздух пыль с полей. Было трудно удерживать руль: порывы ветра сдували велосипеды с дороги.
— Вот и приехали. А вы все: далеко, далеко! — сказал Череп, съезжая на щебенку.
Тропинка, ведущая к дому, лежала перед нами. Сальваторе посмотрел на меня и спросил:
— Едем?
— Едем, — выдохнул я.
Мы поехали в гору. Мне стоило усилий не отставать от всех. «Красный дракон» оказался полным дерьмом. Как бы мне ни не хотелось признавать это, но так оно было на самом деле. Если ты наклонялся вперед, то втыкался носом в руль, если пытался переключить передачу, слетала цепь.
С поля, лежащего справа от нас, поднялась стая ворон. С оглушительным карканьем они, расправив крылья, скользили в воздушных потоках.
Серая мгла поглотила солнце, и, казалось, внезапно наступил вечер. Послышался раскат грома. Еще один. Я посмотрел на тучи, мчащиеся по небу и наползающие одна на другую. Одна из них постоянно вспыхивала, словно внутри ее взрывались огни салюта.
Приближалась буря.
А если Филиппо уже умер?
Белый труп, скорчившийся на дне ямы. Покрытый мухами и распухший от личинок и червей, с высохшими руками и серыми губами.
Нет, он не умер.
А вдруг он меня не узнает? Или больше не захочет разговаривать со мной?
«Филиппо, это я, Микеле. Я вернулся. Я же тебе обещал, что опять приду».
«Ты не Микеле. Микеле умер. И лежит в такой же яме, как эта. Уходи».
Заброшенный дом появился перед нами. Он был темен и тих. Молчали цикады и птицы.
Когда мы вошли в дубняк, крупная тяжелая капля ударила меня в лоб, другая — по руке, сразу же еще одна — по спине, и ливень пролился на всего меня. Дождь хлестал густо и сильно. Вода лупила по дубовым листьям, ветер свистел между ветками, почва, словно сухая губка, мгновенно впитывала влагу, и капли прыгали по пересохшей земле и исчезали, а на поля сыпались молнии.
— Прячемся! — орал Череп. — Бежим в укрытие!
Мы, уже промокшие до нитки, понеслись в сторону дома. Я замедлил бег: если увижу 127-й или что-нибудь странное, сбегу.
Но ни машины, ни чего-то странного не было.
Мы влетели в конюшню. Яма была рядом, за развалинами. Мне хотелось побежать туда, открыть ее и увидеть Филиппо, но я боялся, что все последуют за мной.
Они, возбужденные грозой, носились по конюшне. Затем сняли рубашки и стали выжимать их. Барбара была вынуждена оттянуть майку вперед, чтобы мы не увидели ее грудь.
Все нервно смеялись, растирали захолодевшие руки и выглядывали наружу. Казалось, в небе появились дыры.
С каждым раскатом грома огненные вспышки соединяли облака с землей. Площадка перед домом в несколько минут стала огромной лужей, а по стенкам ущелья потекли грязные потоки красной земли.
Филиппо должен был умереть от ужаса. Эта вода может заполнить всю его яму, и, если ее быстро не выкачать, он утонет. Грохот дождя по крыше стал оглушающим.
Я должен пойти к нему.
— Там, наверху, я видел мотоцикл, — услышал я собственный голос.
Все повернулись ко мне.
— Да, да, мотоцикл…
Череп вскочил на ноги словно ужаленный.
— Мотоцикл?
— Да.
— Где он?
— Этажом выше. В последней комнате.
— А что он там делает?
— Откуда я знаю, — пожал я плечами.
— Ты думаешь, он еще там?
— Не знаю. Может быть.
Сальваторе посмотрел на меня с понимающей улыбкой.
— Почему ты об этом нам раньше не рассказывал?
Череп замотал башкой.
— Действительно! Почему ты все время молчал об этом?
Я сглотнул.
— Потому что не до того было. Я исполнял наказание.
Казалось, что Черепа это убедило.
— Пойдем посмотрим. Может быть, он в порядке…
Череп, Сальваторе и Ремо выскочили из хлева и, прикрывая голову руками, помчались прямо по луже.
Барбара дернулась им вслед, но остановилась под дождем:
— А ты чего не идешь?
— Приду. Ты иди, иди.
Вода намочила ей волосы, которые стали похожи на свисающие грязные спагетти.
— Тебя подождать?
— Нет, беги. Я скоро приду.
— Ну, как хочешь. — И убежала.
Я выскочил за угол дома и побежал среди развалин. Сердце стучало в висках, и ноги подгибались. Я выскочил на площадку, ставшую настоящим болотом.
Яма была открыта.
Нигде не было видно
