голоса, и соответствующие телесные процессы, по мере того как вибрации распространяются обратно внутрь. Эти вибрационные ощущения формируют глубоко чувственный фон, массируя и лаская ребенка в течение месяцев роста. Это продолжается и после рождения, так как внезапная энергия внешнего мира окружает ребенка, и, в частности, голос матери появляется теперь в сопровождении глаз и губ, как целая одушевленная форма, наполненная зрением, осязанием, запахом и звуком. Ребенок, как предполагает Дидье Анзьё, воспринимает мать как «первичную кожу»[171]. Впоследствии тактильное восприятие существенно влияет на психическую форму индивидуальности, очерчивая тело как чувствующую поверхность, или «я-кожу», посредством которой встречаются внутреннее и внешнее. Кроме того, кожа постоянно реагирует на все экспансивные силы бытия в контакте, под воздействием которых она раскладывается или складывается, непрерывно сдвигая границу самости.
Восприятие звука как вибрационной, чувственной волны на коже хорошо прослеживается в развитии речи.
Слушая собственный голос, мы не только чувствуем, но и слышим его вибрации, ощущаем сложный, ласкающий самое себя танец языка, нёба и губ, вступающий в контрапункт с приятными мышечными ритмами вдоха и выдоха[172].
Как полагает Стивен Коннор, наслаждение, связанное с ощущением собственного голоса в груди, горле и на губах, будучи сложным резонансным переживанием, привносит динамическое удовольствие в производство самости: мы ощущаем силу голоса, модулируемого способностью тела распространяться и придавать значение посредством собственного реверберативного потенциала. Говорить – значит извлекать звук из глубин тела, как фундаментальную вибрацию – воздух, пропущенный сквозь множество каналов, – которая, в свою очередь, высекает реляционные фигурации и контуры произносимого: речь переносит волнообразные давления внутреннего вовне, чтобы вернуться обратно через слуховой канал с его реципрокной вибрирующей костной тканью. Таким образом, сеть осязаемого звука находится в непрерывном движении, превращая акустику в сложную феноменологию, выходящую за традиционные пределы пространства. Вибрация игнорирует материальные границы.
Богатое вибрационное восприятие в основании вокальности игриво раскрывается, когда дети обнаруживают способность урчать или дуть в поджатые губы, заставляя пузырьки наталкиваться на щеки, а родители отвечают тем же, трутся носами и вибрируют вместе с детьми – бррррррррррр… брррррррррррр… Вибрация доставляет удовольствие и участвует в развитии словаря ощущения и восприятия. Можно наблюдать, как плотскость речи, будучи первичным средством не только говорения, но и контакта с самим собой, распространяется по всему телу, превращаясь в мешанину крошечных событий: незначительные движения во время глотания, когда потоки слюны управляют целой хореографией мышечного действия, а возникающие в результате ощущения просачиваются из задней части рта и через горло; происходящее во время чихания вибрационное сдавливание, которое встряхивает голову в стремительном и приятном мгновении; треск костей, когда каждый щелчок и шорох – это вибрационная искра, проходящая через скелет; и разные необъяснимые спазмы, всплески и скручивания, неотделимые от самого движения и производящие крошечные артикуляции, которые дразнят и напрягают тело.
Я ищу здесь формы сенсорного закрепления, которые действуют ниже порога сознания, а также аудиальность, от утробы до движений тела и речи, и далее, к фундаментальному воплощенному чувству бытия на земле, где шаги вниз по бульварам или переулкам, по покрытым коврами лестницам или деревянным полам производят первичное склепывающее выравнивание тела и места. Такие примеры соприкосновения с миром могут придать структуру двусмысленности и напряженности бытия собой, способствуя артикуляции форм культурной практики.
Как было показано в предыдущей главе, ходьба как телодвижение может быть точкой для радикального размещения и смещения самости, фиксации и расшатывания идентичности в городских структурах, локальной политике и культурных формах, замыкания и размыкания полного обзора потенциальных горизонтов. Ходьба как фундаментальный ритм, как размеренная походка, как пульсионный пыл в свою очередь должна ощущаться по линиям вибрационного события, происходящего, когда нога ударяется о землю и ветер касается кожи. Вибрация – это энергия, которая часто остается незамеченной, нераспознанной в движениях шага, бытия в месте и среди поверхностей. И все же вибрация действует как ощутимая связь, ведь «именно вибрационная сущность приводит мир звука в движение и напоминает нам, индивидам, что мы живем, чувствуем и воспринимаем»[173]. Сделать первый шаг – значит войти в новое поле ощущения, где выдвижение в мир вызывает пульсацию, идущую от ступней ног через лодыжки и голени к коленям, которые абсорбируют эти ощущения в механике самопродвижения и выравнивания. Вибрационное действует как проводящая материя для генеративного производства связи, существующей за нижним пределом слухового восприятия и окружающей такое восприятие. Таким образом, вибрация есть первичное ощущение, которое разворачивает отдельное тело к «общей коже», порождая реляционную онтологию звука как глубинного грува.
Подкожные биения
Я хочу дополнить свои предыдущие размышления о ритме и проекте пешехода, изучив акустическую территорию улицы, определяемую движениями вибраций и порождаемую режимом автомобиля. Улица смещает ритмические координаты тротуара, как места контакта, в пользу полного продвижения автомобильного опыта, как вибрации под сиденьем. Таким образом, улица – это своего рода энергетическое поле, подавляющее социальный контакт скоростью, движущей силой и обещанием прибавить газу. Импульс автомобильной жизни дополняет тротуарное тело механическим избытком, который вгоняет в телесное ядро вибрационную акустику. В то же время этот вибрационный опыт и особенности автомобильной жизни переплетаются, формируя социальные выражения, столь же направленные, как и встреча лицом к лицу на тротуаре. Линия, опосредующая публичное пространство и частную жизнь, как ритмический коммуникативный канал, обнаруживаемый на тротуаре, переходит в другой регистр на улице, где автомобиль снабжает выразительность публичной жизни моторной тягой.
В этом сдвиге также четче заявляет о себе связь с музыкой. Как показывают мобильные устройства для прослушивания музыки, операции аудиального закрепления приобретают дополнительный ритм или точку соприкосновения, когда ходьба превращается в музыку, и нога постукивает по земле – следуя ритмам, потоку ударов, опуская ногу на поверхность, отмеряя время… Как полагает Тиа Денора, такие примеры аудиального закрепления создают формы зацикливания, благодаря которым воплощенное присутствие вступает в контакт через перкуссионный расчет времени. Постукивание по земле, барабанная дробь по столу и удар по колену – всё это жесты установления контакта, производящие персонализированное музыкальное время. Эти жесты дополняют более структурированное или упорядоченное время ежедневных телесных движений, вводя в него гибкость, переключение, интервал. Будь то конкретные песни или аудиальные воспоминания, это «музыкальное время» выкраивает вторичный ритм для движущегося тела.
Такие практики привносят музыку в тело и проносят ее через него, инкорпорируя в персонализированные движения – фиксации и искривления, которые выражают данную музыку: эта музыка – часть меня, она проникает внутрь; я подстраиваю свои движения под ее ритмы, ее форму и тем самым прикрепляю ее, как некую воображаемую часть тела, к потенциальным способам представления мною самого себя и отношения к
