создание машины как опыта, превращая вождение и автомобиль в разновидность образа жизни – для контроля стилизованной эстетики пребывания на дороге и соответствующего опыта. Такие стилизации получают дальнейшее развитие в автомобильных звуковых системах. Впервые они были установлены в машинах 1930-х – сначала в виде автомобильных радиоприемников; вскоре было замечено, что автомобиль создает не только пространство комфорта и мобильности, но еще и эстетику, стиль, а вместе с тем становится и средством для новых форм музыкального маркетинга[187]. Чем лучше качество звука и сложнее звуковая система, тем выше вероятность, что водители в свою очередь будут потреблять доступный медиаматериал. В разработке соответствующих рынков автомобили и радиоприемники шли рука об руку, пересекаясь с правительственной политикой в области связи и транспорта, где идея поездки была очерчена пересечением правил личного пользования и производства. Эта связь проявляется, когда автомобили становятся средством выражения определенных культурных групп, явно маргинальных или поддерживающих напряженные отношения с господствующей культурой.
Взять пониже
Автомобильная культура лоурайдеров в Лос-Анджелесе основана на истории культурной борьбы и экспрессии, тяготея к апроприации автомобиля как эмблемы классовой и расовой идентичности. В конце 1930-х и на протяжении 1940-х годов у мексиканоамериканцев часто не было средств на покупку новых автомобилей – так появились социальные группы, где автомобили были общей собственностью. В условиях столь интенсивной коллективной эксплуатации машины неизбежно требовали персонального технического обслуживания. В случае коллективных транспортных средств механический ремонт сочетался с эстетическими выкрутасами и стилизацией, что приводило к выражению групповой идентичности через автомобиль. Вскоре машина стала посредником в поиске трансформации, буквальным средством для решения проблем социальной маргинализации и для расширения культивации эмансипаторной эстетики. Стилизация автомобиля была равносильна созданию социальной и политической идентичности на колесах – транспортного средства, необходимого не только для передвижения, но и для публичной демонстрации жизни, ищущей свой собственный путь.
Лос-Анджелес всегда был местом апроприации и модификации автомобилей, что привело к появлению не только лоурайдеров, но и уличных гонщиков, хот-родов и автомобильных клубов, каждый из которых культивировал определенные формы кастомизации автомобилей, от нанесения декоративных полос на корпус до гидравлических подъемных систем. Эти способы выражения превращают автомобиль в пространство культурных взаимоотношений, где можно обнаружить конфликты, проходящие между доминирующими и маргинализованными сообществами. В то время как хот-роды и гонки стали культурным выражением преимущественно представителей белой мужской культуры, лоурайдинг, несомненно, был доминионом мексиканоамериканской молодежи. На протяжении 1940-х годов акт занижения автомобиля до самой низкой возможной точки над землей стал формой искусства, которая не только делала автомобиль культурно специфичным, но и прорабатывала эту специфику в сантиметрах. Такие модификации, согласно Бренде Джо Брайт, можно рассматривать как «перформансы самопридуманной идентичности, разыгрываемые на инвертированном фоне культурных стереотипов и расово маркированных переживаний»[188]. Для мексиканоамериканской молодежной культуры автомобили стали средством, позволяющим действовать в рамках предвзятой системы, создавая специфические послания с помощью конкретных альтераций. Занижение автомобиля, обивание его салона фальшивой леопардовой кожей, смешивание деталей различных моделей, добавление продольных балок и хромированных бамперов или раздевание машины до совершенно серого цвета (известного как «свинцовые сани») функционировали как акты присвоения, направленные на подстройку кодов предметов роскоши, досуга и публичного показа под простонародную идентичность чикано (pachucos). Автомобиль стал местом для самостоятельного труда, ценность которого приобреталась на улице, где размеренное катание стало важной социальной активностью, а соперничество способствовало формированию групповых ритуалов и кодов.
Занижение автомобиля дальше установленного законом предела также подготовило почву для конфронтации между мексиканоамериканской молодежью и на удивление белым полицейским управлением Лос-Анджелеса того времени[189]. Тогда машины оказались в центре битвы, происходившей в рамках социального устройства города, где способность к мобильности задавала культурную борьбу. Кроме того, она превратилась в способ опережать закон, поскольку хот-роды и другие гонщики использовали улицы для нелегальных гонок, в конечном счете набирая достаточную скорость, чтобы обогнать полицейских.
В ходе этого соревнования в 1931 году департамент полиции Лос-Анджелеса (Los Angeles Police Department, LAPD) стал первым полицейским управлением в Соединенных Штатах, разработавшим чрезвычайно эффективную систему радиосвязи[190]. Первоначально система состояла из одного радиопередатчика и восьми коммутаторов в здании городского совета, которые передавали информацию 44 патрульным машинам, но к 1938 году система позволила осуществлять двустороннюю связь. Оснащение полицейских автомобилей радиотехническими устройствами и создание первой системы вызова и диспетчеризации позволило полиции наблюдать за улицами, передавать информацию другим машинам и централизовать все это через систему коммутаторов, что в конечном счете привело к усилению контроля над улицами и соответствующими культурами[191].
Кастомизация автомобиля, таким образом, охватывает оба пути, обусловливая как больший контроль, так и выражение культур, пребывающих в конфликте с доминирующей системой. Напряженность, существовавшая в то время между мексиканоамериканскими иммигрантами и лос-анджелесскими властями, оказала действенное влияние на связанные с этим социальные волнения. Можно мельком увидеть, в какой степени машины были в центре культурных столкновений, вспомнив о беспорядках Zoot Suit в 1943 году, когда служащие ВМС США при содействии полиции (и их транспортных средств), а также таксистов, проезжали через центр Лос-Анджелеса, хватая наугад мексиканских американцев и жестоко избивая их, прежде чем увезти в тюрьму. Проистекая из всеохватывающей общественной паранойи «культурного вторжения», нараставшей по всей территории Соединенных Штатов во время войны, в данном случае полицейская инфраструктура мобильности и радиотехники позволила хулиганству возбужденных солдат с большой текучестью курсировать по городу в погоне за «чужаками»[192].
Звуковая идентичность
Экспрессивность автомобильной культуры охватывает весь земной шар, находя крайнее выражение в формах индивидуального дизайна и персонализированного использования. В культуре лоурайдеров это проявляется в модификации кузова автомобиля, включая гидравлические системы, позволяющие владельцу поднимать машину так, чтобы последняя «выглядела» законной (что быстро уступило место соревнованиям, известным как «подпрыгивание»), полную эстетизацию двигателей, систем подвески и всех остальных связанных с ними частей (которые подчас предстают покрытыми золотом и подвергнутыми иным хромированным отделкам), нанесение на корпус декоративных полос и других лакокрасочных покрытий. В дополнение к этим настройкам установка особых аудиосистем в автомобиле выполняется исходя из культурных словарей, которые автомобиль вводит в действие. Внедрение звука и связанных с ним технологий в стиль кастомизации лишь усложняет отношение, существующее между звуком и машиной. Как показывает аудиальный дизайн, автомобиль сам по себе является звукоиздающей машиной, а также звуковым потенциалом, ожидающим оживления: автомобиль создает шум и вибрацию за счет воздействия на дорожные поверхности и взаимодействия с ними, и в то же время он музыкализирует пребывание на дороге с помощью своих собственных развлекательных систем. В то время как ветровые стекла обеспечивают кинематографическую перспективу, в конечном
