счете заключая водителя в его или ее собственное драматическое представление, аудиосистемы обеспечивают необходимый саундтрек к миру, проносящемуся мимо. Как уже упоминалось ранее, автомобиль допускает повышенную стилизацию для появления на публике, где тело с помощью расширенной машинерии автомобиля может пересекать границы дозволенного, вступая в конфронтацию с доминирующей культурой. Как часто машина участвует в преступных действиях, что приводит к тем бесчисленным сценам автомобильной погони, в которых полицейские и грабители проверяют навыки вождения, а городские улицы превращаются в головокружительный лабиринт! Все это находит большее звуковое усиление в тренде на установку в машинах мегабасовых звуковых систем, которые разрушают изоляцию и аудиальный дизайн автомобиля.
Автомобили – это вибрационные машины, которые обеспечивают не только формы тональности, но и глубокий бас, который скорее тактилен, чем сонорен: автомобиль – это проводящий механизм, и, если оснастить его 15-дюймовыми сабвуферами в багажнике – который сам по себе является резонирующей камерой, – этот механизм сможет производить частоты в диапазоне ниже 20 Гц и децибелы значительно выше законных пределов. В Лос-Анджелесе такая звучность приобретает потрясающие пропорции, целиком превращая автомобиль в звуковую технологию. Возникнув главным образом в условиях мексиканоамериканских и афроамериканских молодежных групп, вовлеченных в культуру рэпа и хип-хопа, мегабасовые звуковые системы продолжают традицию модификации и кастомизации, встраивая автомобиль в производство культурной идентичности, которая в данном случае является не только визуальной, но и в значительной мере звуковой.
Приватность жилища, которую Булл считает характеристикой автомобиля, и связанные с такой приватностью слушательские привычки опрокидываются звуковой утечкой, которая бесповоротно ведет автомобиль в направлении его окончательной публичной передачи – автомобиль буквально грохочет вниз по улице. Мегабасовые звуковые системы напрямую объявляют о стилизации – их слышат до того, как увидят. Таким образом, подобно чистому холсту, допускающему символическое выражение через краски и росписи (на что указывает Брайт), автомобиль-лоурайдер является еще и звуковой машиной, придающей культурной идентичности глубокую форму амплификации. Грохот баса и бита, которые в основном ощущаются и слышатся как поразительные вибрации, звуковое давление и осциллирующая волна, пульсация, выступают составной частью идентичности автомобиля и его водителя или экипажа, направляя, согласно ритмическому пульсу, массу энергии на всех, кто невольно ее слышит. Автомобиль, таким образом, есть сцена производства биений, которая расширяет кожу – барабана, тела, а теперь и машины – вплоть до резонирующей формы улицы. Влезая в машину и врубая музыку, водитель передает мощное послание, которое находит свою энергию в объединяющем пульсе этой звуковой вибрации; автомобиль создает общую кожу для всех тех, кто занимает его интерьер, объединенный общим грувом, растекающимся и пульсирующим по всему телу, делая автомобиль машиной для изготовления глубокой энергии в самом сердце культуры – пробуждая глубокий пульс, жаждущий выразительной формы. Разложить, раскроить и попрать заданное социальное и городское окружение – автомобиль в буквальном смысле выступает средством для зондирования того, что лежит впереди; его звуковой грохот – эхолокационное устройство, используемое в поисках открытой дороги или переполненной улицы. Нельзя ли услышать, как мегабасовая вибрационная энергия этого машинного звукового тела вновь отбивает насилие, которое улицы выплеснули на мексиканоамериканскую и афроамериканскую молодежь города – как отклоняющий щит, превращенный в басовую культуру?
Оснащение автомобиля мегабасовыми звуковыми системами может эхом откликнуться на радиофонических нововведениях департамента полиции Лос-Анджелеса; отдельный полицейский получает протезный потенциал, который порождает эффективное схождение человека и машины. Обеспечивая связь между транспортными средствами, полицейские звуковые системы также снабжаются средствами амплификации – на сей раз голоса, раздающегося изнутри автомобиля; благодаря внедрению мегафонов, прикрепленных к крыше или бокам машины, этот голос может обращаться к вам прямо из-за руля. Автомобиль превращается в расширение авторитарного тела, и это проявляется, когда вы слышите, как из машины раздается голос полицейского, чьи телесные пропорции тем самым увеличиваются, а раздающийся голос есть голос команды. Такой потенциал, впрочем, сворачивается обратно благодаря его применению рабочими-мигрантами с лос-анджелесской фермы, где под руководством Сесара Чавеса они совместно создают «автомобильные караваны», – в 1960-х годах Чавес заручился поддержкой лоурайдерских автомобильных клубов, чтобы сигналить клаксонами и вещать через громкоговорители: распространять слово. В этом смысле автомобиль буквально оккупирует улицу с двусторонним движением, перемещаясь между официальными и неофициальными сценариями; подобно пешеходу, водители прокладывают собственный маршрут сквозь городскую сеть.
Бум-бум-бум
Хотя сама практика существовала задолго до этого, термин «лоурайдер» был придуман лишь во время Бунтов в Уоттсе в 1965 году для обозначения курсирующих по городу молодых людей, которые не только занижали свои автомобили, но и стремились оставаться вне поля зрения полиции, то есть «не высовываться». С момента своего зарождения в конце 1930-х годов и по сей день лоурайдинг пробуждает образы банд и молодежного насилия, превращая сам вид автомобиля-лоурайдера в угрозу мейнстримной культуре[193]. Полевые исследования банд представителей среднего класса, проведенные Говардом и Барбарой Майерхофф в Лос-Анджелесе начала 1960-х годов, подчеркивают сплавление автомобилей и гангстерской идентичности:
Машина, по сути, проникала в каждый аспект социальной жизни этих молодых людей. Размер собирающихся групп, как правило, ограничивался числом мест в автомобиле… Радио в машине никогда не выключалось… (и) после школы и по выходным многие из этих молодых людей могли быть замечены медленно курсирующими в своих автомобилях… Машина была местом почти всех общественных мероприятий, в которых участвовали эти молодые люди… Она была одновременно и местом действия, и символом большей части подростковой девиантной и недевиантной социальности и сексуальности[194].
Автомобиль становится пространством для сборищ как среди тех, чье поведение отклоняется от нормы, так и среди тех, чье поведение норме соответствует; такое пространство обрастает ворохом интерпретаций в разных культурных перспективах. С точки зрения культуры белого среднего класса, образ машины, фигурирующий в культуре чикано, легко идентифицируется и приравнивается к культуре банд, представая в качестве угрозы, тогда как в самой культуре чикано автомобиль постепенно ускользает от банды к негангстерской практике, в свою очередь выступая пространством для производительного труда и позитивного выражения культурной идентичности – в частности, становясь альтернативой гангстерской культуре. Интересно, что в культуре чикано машина также может превратиться в зону безопасности – воплотить образ жизни, альтернативный «нации банд». Как показывает Брайт, формирование автомобильных клубов и проведение соревнований служит альтернативой участию в бандах, позволяя мексиканоамериканской молодежи уйти от бандитского насилия к продуктивному творческому обмену и социальному взаимодействию.
И все же, с обеих сторон модификации автомобилей и манипуляции с ними говорят об определенной форме классового и культурного сознания в том, что касается специфики мексиканоамериканской идентичности. Как отметил журналист Тед Уэст, на протяжении всей своей истории лоурайдерская культура была пропитана политической энергией,
