Новый судья – честолюбивый и исполнительный юрист лет тридцати пяти от роду – не мудрствуя лукаво, приговорил меня к десяти годам лишения свободы в колонии общего режима. Но к тому времени Дума внесла изменения в уголовный кодекс, и суд заменил мне лагерь на колонию-поселение. Так, после трех лет ожидания вынесения приговора в Матросской Тишине (правда, с перерывом в три дня) я и оказался здесь, в Новой Жизни.
Я попал сюда в начале сентября. Но лужи на вертолетной площадке уже подернулись коркой льда. Завывал промозглый полярный ветер, гоня по небу от Ледовитого океана косматые серые облака с дождем и снегом.
От барака метеостанции к нам навстречу выдвинулись две закутанные в армейские плащ-палатки фигуры.
Лейтенант внутренних войск, возглавлявший мой конвой из Красноярска, небрежно козырнул подошедшим и, стараясь перекричать шум вращающихся вертолетных лопастей, громогласно заявил:
– Принимайте пополнение. Вот документы. А мы полетели – до бури надо поспеть в Туруханск.
Не дожидаясь ответа, он быстро вскарабкался по лестнице в вертолет и дал пилоту команду на взлет. Стальная птица замельтешила лопастями, как стрекоза, подняв вокруг себя маленький ураган. Мои новые конвоиры подхватили меня за локти и потащили подальше, к метеостанции. Вертолет поднялся в воздух, покачав на прощание своим мощным корпусом, взмыл в небо и подался на юг.
– Давай знакомиться, новичок, – произнес старший. – Я здешний комендант, капитан Полеванов Иван Кузьмич. А это – мой помощник, сержант Севрук.
– Ланский, Михаил, – представился я, пряча руки в карманах телогрейки.
Не так чтобы они у меня сильно замерзли. Мне просто не хотелось акцентировать излишнее внимание на своем унизительном положении. Но комендант неожиданно протянул мне ладонь для рукопожатия.
– Будем знакомы. Нам еще долго предстоит жить вместе.
Я ответил на рукопожатие. Но сержант здороваться со мной не стал, а только поправил висевший у него на плече автомат.
От лейтенанта не укрылось это движение конвоира.
– Не обращай на него внимания. Севрук – парень идейный. Он на выборах постоянно за коммунистов голосует. Любой олигарх для него – классовый враг. А по мне все равно, сколько у человека денег и за какую он партию, справедливо его осудили или нет. Главное: приговорил тебя суд к поселению, будь добр прими это как должное. В России же, как говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Ладно, пойдем. Покажу тебе твое новое место жительства. Это тебе, конечно, не «Президент-отель», но жить можно.
Мы шли по ухабистой дороге, с трудом передвигая облепленные глиной сапоги. Повалил снег. Да еще какой! В Москве изредка такой случается, но не раньше чем под новый год. Видимость резко сократилась. За мутной и плотной пеленой снегопада скрылись сопки на противоположном берегу Енисея и корявые березки по сторонам дороги. Даже широкую спину идущего впереди Севрука и то было плохо видно. Комендант же, не обращая на каприз природы ровным счетом никакого внимания, рассказывал мне, как устроена жизнь здешних обитателей.
– Раньше у нас здесь был лесозаготовительный участок от леспромхоза, но со всеми этими перестройками всю технику разворовали. Пришлось закрыть производство. А зря. Говорят, оно приносило неплохой доход. Отсюда же рукой подать до Дудинки и Норильска, а там пиломатериалы – вообще на вес золота. У нас в округе деловой древесины, конечно, мало. Хороший лес давно уже весь вырубили. А вот ежели бы нормальный капитал сюда вложить, неплохую прибыль можно иметь. Я тут даже бизнес-план набросал. Надо купить где-нибудь списанную баржу и несколько легких трелевочных тракторов, чтобы их по притокам Енисея можно было перевозить. Буксир лучше в аренду взять в каком-нибудь порту. Загружаем, значит, технику на баржу и плывем куда глаза глядят. Увидели хороший лес, пристали, где удобнее, порубили и дальше поплыли. С рабочей силой проблем не будет. Это раньше к нам одних только алиментщиков ссылали. Помните, как в песне пелось: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз»? Сейчас у нас контингент сильно изменился. Со всего края теперь отправляют осужденных за экономические преступления. А теперь даже вас, такого известного всей стране человека, к себе заполучили! Подождите, то ли еще будет! А куда девать вас, бизнесменов? В колонию? Так с вашими деньжищами вас там махом коронуют. И получится, что с зоны вы выйдете, не перевоспитавшись, а наоборот – настоящим криминальным авторитетом. И таких дел потом можете нагородить, что предыдущие ваши художества покажутся детским лепетом. Стрелять без суда и следствия, как это делал товарищ Сталин, тоже сейчас уже несовременно, власть же хочет выглядеть гуманной в глазах мирового сообщества. Вот и вспомнили опыт царя-батюшки. Ссылка в отдаленные уголки Сибири. А чем не метод. Вы, вроде бы, отбываете наказание, но не в лагере, среди криминальных элементов. От общения с миром вы ограждены. У нас даже Интернета нет. Одна только рация на метеостанции да спутниковый телефон у меня. Условия здесь совсем не курортные, суровее, чем на любой зоне. Зато вы живете не в бараке, среди заключенных, а на квартире у обыкновенных граждан. И вам хорошо, и местным жителям, лишенным работы, копейка на ваше содержание перепадает. А убежать отсюда нельзя. Только по воздуху да летом по реке. А пока до Туруханска доберешься, вся милиция успеет на ноги встать. Попомните мои слова, Михаил Аркадьевич, за поселениями будущее. Я как-нибудь занесу вам свой бизнес-план, а вы как профессионал посмотрите его на досуге. Авось что-нибудь из этого и получится. Ну вот, кажись, пришли. Жить будете у деда Егора. Он у нас лагерный ветеран, еще при Сталине политических заключенных охранял под Норильском. Жена недавно умерла. Пенсия у него маленькая. Как старику на нее прожить? Вы для него сейчас прямо как курочка-ряба, будете нести золотые яйца.
Комендант усмехнулся вслух:
– Чудно жизнь устроена! С чего дед Егор начинал, тем и заканчивает. Видать, на роду ему написано с политическими дело иметь. Все возвращается на круги своя.
Полеванов оказался провидцем относительно блестящего будущего колоний-поселений. К концу первого года моей ссылки население Новой Жизни утроилось. Идею коменданта с рубкой прибрежных лесов в притоках Енисея зарубили экологи. Но он не очень из‑за этого расстроился. Я посоветовал ему сосредоточиться на не менее выгодном бизнесе: рыбной ловле, сборе дикоросов и народных промыслах. Я написал жене в Москву, какое нам нужно оборудование для рыбозавода и цеха по переработке таежных ягод. Она покопалась в Интернете и быстро нашла то, что нам требовалось. В начале навигации все завезли к нам в поселок и смонтировали в кратчайшие сроки. Теперь в колонии, кроме традиционной заготовки дров, заработали еще три артели, в которых вместе с заключенными рука об руку трудились и местные жители. С той лишь разницей, что они получали за это заработную плату, а наша получка поступала в доход колонии.
Теперь в каждой из двадцати двух поселковых семей проживало по двое-трое ссыльных. Даже к деду Егору, хотя он больше и не просил никого, Полеванов распределил на постой еще бывшего депутата Государственной думы. Хозяин покочевряжился перед начальством, но больше для видимости, чем всерьез, а потом все-таки согласился принять пополнение. Уж больно льстило его стариковскому самолюбию, что, кроме олигарха, у него теперь еще и свой депутат будет. Да не какой-нибудь там вшивенький, купивший себе мандат, а самый что ни на есть настоящий, от фракции коммунистов, лысая голова которого постоянно мелькала в телевизионных репортажах с первомайских и ноябрьских митингов в Москве. Звали новосела Иван Васильевич Кандыба. Колоритная личность. Правду-матку резал в глаза, невзирая на лица. Вот и дорезался.
Какие они политические диспуты с дедом устраивали, можно было умереть со смеху. Ни в какой цирк ходить не надо. Да и не было его в Новой Жизни. Как и кино, и театра, и даже телевидения. На весь поселок был всего один телевизор, и тот стоял в комендатуре у Полеванова. Даже здесь, в таежной глуши, телевизионный сигнал с горем пополам, но принимался. Первый и второй федеральные каналы и Красноярское телевидение при наличии хорошей антенны поймать можно было легко. Однако по договорам, которые администрация колонии заключала с местными жителями, при проживании в семьях ссыльных даже запрещалось иметь в домах телевизоры. Кто хочет получать денежное довольствие на арестантов, тот должен пожертвовать телевизором. А уж если совсем невтерпеж, пожалуйста, приходи в комендатуру и смотри себе ящик сколько кому вздумается. Но заключенным – ни-ни. Табу.
