Бывшая транспортная развязка — груда обломков из бетона, кусков железа, пластов асфальтового покрытия, сплющенных кузовов и клочья фюзеляжа истребителя.
Разрушенный взрывом склад…. Контейнера покорежены, раздавлены, разорваны, разваляны. Козловой кран ассоциировался со сторожевой собакой. Мост задран. Опоры со стороны кабины стоят на рельсах, вторые разъехались.
Улица. Садовая. Пустующие дома правой стороны в испуге смотрят выбитыми окнами через дорогу. Пирогель штука серьезная. Там где жили люди черное выжженное поле.
На месте бензоколонки огромная воронка. Согнутый столб с жестяным указателем направляет вниз. От ветра указатель гремит оглушительно и мерзко.
На бордюре висит внедорожник. В лобовом стекле дыры от пуль. Чили вытянула шею, поглядеть в кабину. Осколки и череп на приборной панели и ребра на рулевой колонке. Оторвавшаяся спинка переднего пассажирского сидения смяла детское кресло.
− Тут что война была?
− Нет, баловались, − сердится Паха на глупейший вопрос.
Чили вспомнила несколько фильмов. Действительность ужасней. Может, потому что видишь воочию, а при желании прикоснешься рукой, воспримешь чувством. Ведь развороченный взрывом гараж не декорация, а всамделишный. И войти можешь. Только что увидишь? Обрушенные полки, заполненную землей и хламом смотровую яму, сгоревшую на половину большую игрушку, свернутый в дугу детский велосипед?
Чили неприятно тут находится, и она буквально «дышит» Пахе в затылок.
− На шею не сядь, − ворчит он.
Перешли через бетонную трубу. Эхо громко гуляет в полой конструкции…
− Помнишь ты про зиму говорил… Это город?
− Нее…. не город. База военная.
− Название необычное…
− Там все необычное. Снег лежит не тает. Ни весной, ни летом. Потому так и зовут.
− Настоящий снег?
− Откуда настоящий. Хымческий.
«Хымческий… Химический», − передразнила Чили рассказчика, но не вслух. Обидится, перестанет рассказывать.
− И что там? Слалом и биатлон?
Паха не подал вида, что не понял, о чем она говорит.
− Еда какая никакая, пайки армейские, оружие, приборы, вещи необходимые, лекарства. За ними тюхалы и лезут. В нормальном уме туда никто не попрется, − впервые парень был столь многословен. — Вообще подобные места по разному называют. Кемпинги, гарнизоны, зимы, кладбища и кубышки. На кемпингах давно все растощили — ржавого гвоздя не добудешь. Если только случайно нычку. В гарнизоны трудней попасть, вкруг них минные поля, датчики, автономные огневые точки. Обычно ждут, когда кто-то тропу пробьет или техника откажет. Там много чего пригодиться может. В зимах все хымческой дрянью обсыпано. Порой ни травины не растет. Туда такие как тюхала ходят, за товаром. Сразу не околеешь, так болячек наживешь. Кладбища что-то типа свалки. Всякой хрени свезено и стаскано — горы! Если поискать, чего ценного надыбаешь. Как повезет. Кубышки, тут уж неизвестно что. В них входа нет. Сказывают можно попасть, если тоннель пробить. Так кто бить будет? Да неизвестно стоит ли вкладываться? Вдруг хуже зимы окажется.
Чили слушала и не слушала его. Как на уроке. Там много о чем говорят, а вот пригодиться ли? Она не уверена. Рано или поздно она вернется домой. Вернется. А там ничего нет. Ни кемпингов, ни кладбищ, ни зим.
− И много таких мест? — спросила она, не молчать. Раз уж сама завела разговор.
− Загнуться хватит, − Пахин бесхитростный ответ.
Выложенная плитами набережная частично съехала в воду. Плиты расползлись, в швах трава и сор. Дальше путь только хуже. Ивы макают ветки в воду. Лопухи застят землю. Как почетный эскорт вдоль изгороди стоит гвардия золотарника. Желтые конуса метелок качает ветром. Паха забирая вправо, лезет в кручу, обойти труднопроходимые заросли.
Чили здорово устала, но не теряет дистанцию. Паха на нее обернулся самое большее раз-два. Наблюдая кислый вид девушки, у которой нет-нет начинали блестеть глаза, парень сжалился.
− Эх, время поджимает… Ладно, пойдем, покажу что-то.
Что-то оказалось армейским вертолетом, лежащем неподалеку от берега кверху брюхом. Паха балансируя по хвосту машины помог взобраться Чили, и поддерживая за руку, провел к люку в корпусе. Откинув тяжеленную крышку присмотрелся к темноте, принюхался.
− Осторожно, не ударься.
Рюкзаки они побросали у входа и дальше пробирались налегке, сбивая колени и ладони об острые углы.
− Глянь-ка.
Чили обалдело уставилась. Даже рот от удивления открыла. За лобовым стеклом виделся пятачок подводного мира. Удивительного мира! Темно-зеленые стебли роголистника напоминали павлиньи перья. Полупрозрачные желто-зеленые листья стрелолиста похожи на узкие ленты. Они качаются и колыхаются в такт спокойному течению. Между иголок тонконогих хара шныряют верткие красноперки. В зеленой копне кладофоры маскируется щуренок. Небольшой, но зубастый. Девушка зачарованно коснулась рукой стекла. Так велико желание убедится в реальности происходящего. В ярко-зеленом нитчатом шелковнике игрались плотвички. Плавали парами, синхронно блестели серебристыми боками. А то разворачивались, вставая нос к носу, будто целовались. Рядом со стеклом лениво проплыл линь, в чьи жабры набились конские пиявки. Когда длиннющая нитка червя-волосатика прилипла к стеклу, Чили инстинктивно отдернула руку. Живая нить растянулась не меньше метра. Пролегла длинной трещиной по стеклу. Боковым зрением Чили увидела, мелькнула пятнистая саламандра, отгоняя от какой-то падали прудовника.
Девушка не могла насмотреться спрятанной от человека красотой.
− Пошли, − позвал Паха. — В другой раз долго побудем.
Он обманывает, как обманывают маленьких детишек. Обещает то, в чем не уверен. Будет ли вообще следующий раз. Но она ему благодарна и за его обман и за демонстрацию чудес. Настоящих. Всамделишных.
Потерянное время наверстывали быстрым шагом. Паха даже горошину съел, иначе бы выдохся через полчаса.
Противоположный берег, неприветливый и мусорный постепенно приближался. Много руин, много покареженного металла, достаточно разбитых машин. Русло долго державшее дистанцию берегов, стало сужаться и мелеть. В воде хорошо видны перистые листочки урути и мелкие листики элодеи. Между ними снуют рыбки и рыбы. Рыбки это шустрые серебрянки размером с ладонь, рыбы − здоровенные увальни в локоть.
− Здесь перейдем, − выбрал Паха место для переправы. Донного ила меньше, заплески шире, гальки больше.
Он скинул понягу, оглядел берега во все стороны. Обычно и с пристрастием в бинокль.
− А почему здесь? — спросила Чили, роняя с плеч свой рюкзак. Надоел хуже горькой редьки. А ведь весу всего ничего.
Вслед за Пахой подобралась к воде. Он дно просмотреть проверить, она на отражение глянуть. Ей нравилось. Боевое отражение! Самое что ни есть сталкерское!
− Мелко. По пуп, не выше, − определил Паха глубину.
− И искупаться можно? — завела старую песню Чили. Странно. Воды полно, а лишний раз не подступись. И не говорит почему.
− Не здесь точно, − звучит категорический отказ.
Паха завязал узел на рубахе и поддернул повыше. Разулся и стянул штаны. Полез в понягу достал банку с вазелином и пленку.
− А ты чего? Особое приглашение?
− Объяснений достаточно будет.
− Объясняю, шкеры снимай.
− А в них нельзя?
− Было бы можно, уже бы перебрались, − Паха указал на противоположный берег. — Здесь не щитени или волосатики. Планарии. Они на любой темный предмет кидаются. Брезент проедают, − рассказывал Паха, занимаясь собой. — Гидрокостюм подсовывали, в марлю превратили.
Чили неохотно последовала его примеру. Разулась, стащила брюки. Босым ногам горячевасто стоять на разогретом камне.
Дальше творилось удивительное и это мягко сказано. Паха стащил трусы и (хоть бы в сторонку отошел!) принялся намазывать ноги, пах и ягодицы. Густо и тщательно.
Чили кашлянула. Вроде он тут не один, массажем и умащением заниматься.
− Не кашляй. Скромность свою прибереги для другого случая. Видишь, как делаю? Вот и не стой столбом!
− И мне белье снимать? — уничижительно произнесла она, разглядывая худосочный пахин зад. На иллюстрациях мужики посимпатичней выглядят. И впечатляют больше.
− И тебе. И поживей.
− Не вижу необходимости.
− Увидишь, − заверил Паха, тоном человека понимающего, о чем говорит.
Иногда нашими поступками движет желание кому-то что-то доказать. Иногда это не очень плохо.
Чили рассердилась. Раз так! Ну и хер с тобой! Махом стянула стринги и принялась намазываться. На всякий случай стала боком. В профиль все-таки не так фотогенично. Мазала осторожно, двумя пальчиками.
− Ты что? Безрукая? — не выдержал Паха.
Немало не стесняясь (мужики все такие − ни стыда, ни совести!) подошел, сунул в банку пол-ладони и довольно быстро извазюкал её вазелином. Сверху припорошил пылью и песком.
