«Пойду к Катерине, — решила она, — расскажу ей…»
Насте почему-то казалось, что именно Катерина знает, как ей быть и как вести себя в такую тяжелую минуту, и что именно Катерина скажет ей самые нужные в такую минуту слова.
Около нового двора собрался народ — доярки, телятницы. Тут же стоял председатель Василий Степаныч и разговаривал с техником. А вот и Катерина вышла из телятника в накинутой на плечи черной жакетке — белолицая, сероглазая, с морозным румянцем на свежих щеках. Увидев Настю, она приветливо улыбнулась ей:
— Редко, редко навещаешь нас, дорогой шеф! Пора бы за работу как следует браться! Это что ж такое? Пионеров в колхозе не сочтешь, а животноводством никто не интересуется.
— Да нет, Катерина, — прервала ее Настя, и ее темные, как вишенки, глаза засветились, — у нас теперь животноводов много! Но только мы пока занимаемся теорией — читаем, доклады делаем. Мы хотим подготовиться как следует, понимаешь? Чтобы все знать…
— А практикой что же?
— А потом и практикой. И мы все бабушке доказали бы… Только вот, Катерина, как же теперь будет? — Настя заглянула в глаза Катерине: — Ведь бабушка-то ушла!
Катерина чуть-чуть нахмурилась. В словах Насти ей почудился упрек, словно это она выжила из колхоза старую телятницу.
— Ну что ж теперь делать? — возразила она. — Ушла так ушла. Напрасно ушла. Но ведь телята-то остались. К тетке Надежде приходите — теперь тетка Надежда вместо бабушки.
Телятница Надежда, услышав свое имя, обернулась. Худощавое лицо ее было озабоченным и как будто заплаканным.
— Ну что ж, приходите, — сказала она, — дела найдутся. А помощь, конечно, нужна. Трудно будет, ох, боюсь — трудно мне будет без Марфы Тихоновны. Твердая у нее рука была… А я — что там! Не знаю, и справлюсь ли!
— Ну, что ты, Надежда! — стараясь подбодрить ее, сказала Катерина. — Да разве ты одна? У тебя вон Паша — опытная работница.
— Вот еще затужила! — живо ввернула незаметно подошедшая Паша. — Подумаешь, нашла о ком плакать, тоже хороша была старуха — нашими руками работница. Да ты и при ней больше ее делала, душу отдавала!
Паша глядела Надежде в глаза, как еще вчера глядела в глаза старухе Рублевой, и каждая рябинка на ее лице светилась лестью. И неизвестно, чего еще наговорила бы лукавая Паша, если бы Катерина не прервала ее.
— А что, Надежда, как ты думаешь, не случится так, что Марфа Тихоновна к нам обратно вернется? Может, посмотрит, что у нас дела хорошо идут, может увидит, что неправа была, поверит нам, да и вернется!
У Насти заблестели глаза. Она взяла Катерину под руку и прижалась к ней.
— Вернется? — Надежда покачала головой. — Ну, нет! Марфу Тихоновну знать надо. Хоть и увидит, что неправа была, так и то не вернется: характер не позволит.
— А мне кажется, что вернется, — задумчиво сказала Катерина. — Уж очень она горячо свое дело любила. Неужели она может так вот все бросить и успокоиться? Не поверю не поверю. Она теперь вгорячах умчалась. А пройдет день-два, и начнет думать и начнет беспокоиться: а как-то там Белянка, а как там Атлас, а как там Звездочка? А ну как их во-время не накормят да не напоят?.. Ну что ты, Надежда, по себе посуди — разве сможешь ты от своего деля так вот взять да и отрешиться и все забыть?
— Я-то не смогу, — ответила Надежда, — а другие могут.
— Только равнодушные люди могут, — возразила Катерина, — а такие, как наша Марфа Тихоновна, нет. Такие не могут!
Настя, крепче прижав к себе Катеринину руку, снова заглянула ей в глаза:
— Катерина, ты правда думаешь, что бабушка вернется?
— Правда думаю, — твердо ответила Катерина, — да. Правда думаю.
Все замолчали, задумались…
— Ну так что ж, приходите, — обратилась Надежда к Насте, — приучайтесь, готовьте нам смену.
— Только не подумайте ко мне забраться! — Катерина, смеясь, погрозила пальцем. — Туда я даже и вас не допущу.
— А на что нам твои? — возразила Надежда. — У нас и своих хватит. Нужны нам твои молочники…
— Что ж мы тут стоим? — спохватилась Катерина. — Пойдемте же двор смотреть. Вон и дед Антон бежит, торопится.
Все собрались вокруг техника и председателя. Подошел и дед Антон. Подошел и стал: задохнулся, не отдышится. Василий Степаныч внимательно посмотрел на него:
— Что, старик, никак задыхаться стал?
— Еще чего! — ответил, бодрясь, дед Антон. — Давай наперегонки — кто кого? Пожалуй, километров на пять от меня отстанешь!
— Ну что ж, принимайте работу, Антон Савельич! — сказал техник. — Только вас и ждали!
Широкие ворота открылись, и все вошли в новый двор.
Длинное светлое здание, хорошо застекленные окна, кормушки, автопоилки, каналы для стока, подвесная механическая подача кормов… Тамбуры, кухня, котлы для кипятка и варки скоту овощных супов, сверкающая белизной приемная молока…
— Ну что, бабы, а?! — торжествующе закричал дед Антон дояркам, когда, пройдя двор, все вышли в другие ворота. — Ну, каково? Только работай! Только живи!.. Эх, эх, только живи!.. — прибавил дед, неожиданно понизив голос и покачал головой. — А жизни-то уж вроде и конец приходит. Обидно!..
— Ничего, ничего, старик! — сказал Василий Степаныч. — Ты на свою судьбу не обижайся. Мы еще с тобой поживем!
— Да, конечно, поживем! — встрепенулся дед Антон, но тут же голос его снова упал. — Но только, понимаешь, — обидно. Смолоду силы много было, а жизни не было, одна нужда? В лаптях, всем на смех, ходил… Трудно в люди выбивался, страсть как трудно! А теперь? Когда все у меня в руках, и дела идут у меня, и про нужду забыл, и, эва, радости сколько — на-ко тебе! — а тут и умирать подходит пора… Эх, жизнь! — вздохнул дед Антон, сдвинув шапку на брови. — И почему это так мало дано пожить человеку?
— Ну, что это ты! — непривычно мягким голосом сказал председатель. — Нам с тобой еще о смерти и подумать-то некогда. Еще поживем, еще поработаем! Ну, а настанет пора — что ж, мы на покой, а на наше место молодежь придет. Посмотри, молодежь-то у нас какая, разве они выдадут? Ну, что скажешь, Катерина?
Катерина ласково и светло посмотрела на деда Антона.
— А мы еще, дедушка Антон, умирать-то тебе и не позволим, — сказала она, — это ты и не думай и не собирайся. А что касается работы, то уж тут будь спокоен, не выдадим!
Примечания
1
Пошевни — маленькие выездные сани.
