равнодушная реакция Адама на ее выражение чувств. Он слишком пристально наблюдает за мной, чтобы уделить Эйве хоть какое-то внимание. Он даже не целует ее в ответ. Но она этого не замечает, и я борюсь с порывом высказать свое непрошеное мнение. Я надеюсь, что это всего лишь гиперкомпенсация. Я понимаю, что он беспокоится. Это любому ясно. О стрессе кричат напряженные морщинки у него на лбу. Его попытки вести себя хладнокровно в итоге оборачиваются надменностью и высокомерием.
– При первых же признаках беды… – предупреждает он. – Просто возьми трубку.
– Я знаю, малыш. Обещаю, я позвоню, если будет о чем беспокоиться, – улыбается Эйва.
– Я прослежу, чтобы она вела себя хорошо, – шучу я в надежде, что Адам примет мою попытку разрядить атмосферу.
Адам закатывает глаза.
Я не могу винить его в том, что он беспокоится. Я отрываю от него беременную невесту в безумной попытке сбежать от своего мужа с преступными наклонностями. Я чувствую себя эгоисткой, требующей к себе чересчур повышенного внимания.
– Береги себя, – говорит Адам и, хватая меня за локоть, крепко обнимает. Этот жест застает меня врасплох. Мои ноги даже слегка отрываются от земли, теряя равновесие, но руки на автомате обхватывают его в ответ, и мне приятно его обнимать. Я так долго была поглощена безразличием по отношению к Адаму, что даже не позволяла себе полюбить его и понравиться ему. Теперь это кажется таким глупым. Его объятия такие искренние, такие теплые, и я никогда раньше не чувствовала, чтобы Адам был так честен со мной. Именно такого Адама любит Эйва. Этот Адам прошел длинный путь от мерзкого бабника, коим он был в прошлом. И на миг мне начинает казаться, что Адам – мой друг. Настоящий друг, который заботится обо мне, а не просто парень моей лучшей подруги, который вынужден мириться с моим существованием.
Глава восемнадцатая
Эйва настаивает, чтобы на время посадки я села обратно в инвалидное кресло. Мне не хочется, но искушения пройти вне очереди оказывается достаточно, чтобы меня убедить.
– Я проеду в нем до выхода на посадку, но по лестнице хочу подняться сама, – настаиваю я. – Для меня это станет приятным подвигом.
– Меня устраивает, если только ты не станешь слишком перенапрягаться, – по-доброму улыбается она.
Я понимаю, что Эйва желает мне добра, но я полна энергии. Сомневаюсь, что снова устану еще когда-либо в жизни. Однако я чувствую острое покалывание в задней части бедер, правда, отказываюсь уступить ему. На самом деле я даже почти получаю удовольствие от этого неприятного пощипывания. Сколько бы дискомфорта оно ни доставляло, это в миллион раз лучше, чем не чувствовать ничего.
– Ваше кресло будет ждать вас, как только мы приземлимся, миссис Кавана, – говорит стюардесса, когда мы оказываемся на борту огромного самолета.
Я улыбаюсь. И не говорю ей, что надеюсь больше никогда не увидеть этот неповоротливый кусок металла.
– Спасибо. Отлично.
Мы с Эйвой ждем взлета в полной тишине. Обе слишком заняты тем, что обдумываем изменения, произошедшие в жизнях каждой из нас, чтобы вести беседу. Я наблюдаю за тем, как стюардесса машет руками, стоя в проходе, и рассказывает об обычных мерах безопасности в полете, а также указывает местоположение выходов. Я не обращаю на это особого внимания.
Меня переполняет чувство вины: вины за то, что впервые за много месяцев я чувствую себя счастливой. «Я не должна чувствовать себя счастливой, если со мной нет моих детей», – говорю себе я. Но я не могу перестать улыбаться, ведь я вернула себе свое тело.
Следующим моим завоеванием будут дети, и тогда я снова стану собой целиком и полностью. Теперь осталось только набраться терпения.
Нас немного трясет в креслах, когда самолет катится по взлетной полосе и мягко отрывается от земли. Это точка невозврата. Я официально сбегаю. Я пытаюсь занять свой измученный мозг тем, что гляжу в иллюминатор и пытаюсь угадать, что за земли раскинулись под усеянным облаками небом.
– Что-то не так, – вдруг говорю я, резко вырывая Эйву из мечтаний.
– М-м-м? – бормочет она, обращая на меня мало внимания и крутя в руках ремень безопасности.
– Что-то не так, – повторяю я.
– С самолетом? – пронзительно кричит Эйва. Ее ноздри внезапно раздуваются, а глаза так расширяются, будто кто-то пытается запихнуть в нее зонт с тыла.
Я тут же извиняюсь за то, что неверно подобрала слова, вспоминая, что Эйва боится летать.
– Черт возьми, нет. Прости. Я имею в виду со мной, что-то не так со мной, – с запинкой произношу я, к собственной досаде чувствуя, что к глазам подступают слезы.
Эйва не отвечает. Ее глаза закрыты, но я знаю, что она слушает.
– Я изменилась.
– Все мы время от времени меняемся, Лаура. Такова жизнь. Тебе в последнее время довелось пережить немало дерьма. Но посмотри… – Эйва показывает в иллюминатор. – Мы улетаем. Вскоре тебе станет лучше.
Эйва, похоже, вполне убеждена, что мои проблемы можно так легко разрешить. Хотела бы я относиться ко всему так же позитивно.
– Нет, – качаю я головой. – Все гораздо хуже. Я толком не помню, какой я была, но знаю, что уже не та. Меня больше нельзя назвать нормальной.
– Что? Что ты имеешь в виду? Разумеется, ты нормальная. Не глупи.
– Нет. Вовсе я не нормальная. Нормальные люди не встают внезапно с инвалидного кресла и не начинают снова ходить. В реальной жизни такого не бывает. Ты либо парализован, либо нет.
– Чудеса случаются, Лаура.
– Брехня. Не бывает такого, чтобы ты проснулся однажды утром, решил, что хватит отсиживать задницу, и тут же снова напялил свои танцевальные туфли.
Я перестаю говорить лишь потому, что у меня кончается воздух. Я судорожно наполняю легкие и уже хочу продолжить свою речь, но тут вижу недоумение на лице Эйвы. Полет предстоит долгий, и я понимаю, что сведу Эйву с ума, если буду ныть всю дорогу через Атлантику.
Мы пролетели уже полпути, и я сжевала большую часть второй упаковки Pringles с солью и уксусом, когда наконец решаю прервать эту неприятную тишину. Что-то мешает Эйве поздравить меня с тем, что я снова могу ходить, и я должна знать, что именно.
– Ты не рада за меня? – спрашиваю я.
Эйва игнорирует вопрос и продолжает глядеть в иллюминатор. Смотреть там особенно не на что, кроме мякиша больших белых пушистых облаков и редких проблесков синего моря, раскинувшегося под нами, но Эйва смотрит, не отрываясь, будто где-то там ангелы написали краской из баллончиков ответы на все жизненные вопросы.
– Эйва! – зову я,
