грязные футбольные носки, что абсолютно забыла о том, чтобы смотреть в окно и наслаждаться видами.
Зато теперь я вид оценила. Отель как минимум двадцатиэтажный, если не больше. Вся передняя стена покрыта стеклом, и в нем отражается вся улица. Из огромного фонтана в центре каждые десять секунд или около того высоко в воздух выстреливают несколько струй воды.
Два швейцара в цилиндрах и фраках ждут у мраморных ступеней, ведущих к ресепшен, чтобы поприветствовать нас. Я умираю со стыда, видя свои потертые полусапожки, отчаянно нуждающиеся в полировке, и видавшие виды удобные джегинсы. Я взглядом ищу ободрения у Эйвы. Она сидит со скрещенными ногами, нисколько не смущенная роскошным окружением, и попивает шампанское, словно дива.
На ней простой темно-синий спортивный костюм, наверняка пошитый в единственном экземпляре одним из известных дизайнеров, о котором я никогда не слышала. Ее наращенные ногти лучатся наманикюренным совершенством, и ни один волосок не выбился из гладкого конского хвоста, несмотря на то что она только что сошла с самолета. Хотя мы покидали Ирландию в слепой панике, Эйва все же выглядит так, будто сошла со страниц Vogue.
Я трясусь, потому что начинаю подозревать, что мы забыли о том, что хотели сперва забросить багаж, и, очевидно, решили сразу пойти обедать в этот до оскорбительного дорогой отель. Сэм открывает дверцу лимузина, и я, выходя, благодарю его в надежде, что остальные поспешат присоединиться ко мне.
– Добрый день, сэр! Отличная сегодня погода, – говорит один из швейцаров с настолько фальшивой ухмылкой, что мог бы зажать перо в зубах и оно бы не пошевелилось, пока он говорит.
– Может, для белого медведя и отличная, но я всю задницу себе отморозил, – шутит Найджел.
Лицо мужчины приобретает ярко-красный оттенок, и на какой-то миг он выглядит так, будто подавился своим гипотетическим пером.
– Из-за тебя меня однажды вызовут на ковер к начальнику, Найджел, – говорит он в перерывах между смехом и фырканьем.
– Нонсенс, – настаивает Найджел. – Если у старых пердунов, владеющих этим местом, нет чувства юмора, я больше не хочу здесь жить.
– Разве эти старые пердуны не твои родители? – дразнит его Эйва.
Я изумленно оглядываюсь. Найджел нахально подмигивает мне. Я не могу понять, это какая-то странная шутка или он правда наследник этого огроменного здания. Впрочем, это бы объяснило состоятельность Найджела.
Я прохожу мимо стойки регистрации, медленно повернувшись вокруг своей оси несколько раз, чтобы мысленно запечатлеть все это великолепие.
Идеально отполированные мраморные полы сверкают, ловя мое отражение. Бледные фарфоровые статуи прячутся в изысканных альковах, расположенных через каждые несколько метров вдоль стен.
Совершенная уродливость этих произведений искусства позволяет мне осознать степень их дороговизны. Ковер в лобби настолько толстый, что у него почти получается отполировать мои полусапожки, когда я шагаю по нему. Немного резкая запись, играющая в колонках над лифтом, желает нам приятного дня. Интересно, как быстро это начинает действовать тебе на нервы, если слушать каждое утро?
– Вот мы и на месте, – объявляет Найджел, когда лифт с легким толчком останавливается, достигая верхнего этажа.
Я плетусь за Эйвой и Найджелом.
– Вот сюда, – говорит Найджел, поворачивая ключ в замке единственной двери в конце длинного коридора. Неужели номер Найджела занимает целый этаж? Я чувствую себя решительно не в своей тарелке, оказываясь изолированной в номере отеля с чужим мужчиной. Если Найджелу и известно о моих опасениях, он определенно отлично это скрывает. Он просто эксперт в вопросах вежливости.
Несмотря на полное отсутствие ажиотажа с моей стороны, Найджел все так же свеж и полон энтузиазма, когда открывает дверь и отходит в сторону, чтобы пропустить Эйву вперед.
– Все в порядке, – говорит она через плечо, теряя терпение оттого, что я не тороплюсь войти. – Он не кусается, знаешь ли.
Найджел молча следует за Эйвой внутрь и оставляет дверь приоткрытой, чтобы я могла войти, когда буду готова.
Решив, что остаться в одиночестве в коридоре еще страшнее, я быстро иду за остальными внутрь и закрываю за собой дверь.
– Это пентхаус, – охаю я, застигнутая врасплох откровенной роскошью номера.
– Ну да, а что еще, по-твоему, может находиться на верхнем этаже? – спрашивает Эйва, ныряя головой в большой двухдверный холодильник, стоящий в открытой кухне.
– Здесь так красиво! – признаю я.
Найджел не произносит ни слова. Неужели моя реакция его забавляет? Он явно привык к тому, что его всю жизнь окружает роскошь.
Уверена, большинство женщин реагируют почти так же, как я, когда заходят внутрь, так что мой шок, наверное, для него не новость. Здесь просто невероятное количество свободного места. Мебели в номере мало, но она подобрана со вкусом. Весь потенциал свободного пространства используется с умом, и номер не кажется пустым. Несколько различных жилых зон обозначены разноцветной напольной плиткой или одной-двумя ступеньками, ведущими в другую комнату. Единственный дефект в девственной красоте апартаментов – громоздкие металлические пандусы. Они грубо и уродливо искажают каждый угол пола, где есть подъемы, располагаясь по крайнюю правую сторону от ступенек. Они яркого темно-серого цвета, и явно выбиваются из привычных черт обыкновенно величественного декора.
– Пандусы, – говорю я почти с отвращением.
– Ах да, чуть не забыл. Их установили недавно для тебя, но, похоже, в итоге они нам не понадобятся, – радостно объясняет Найджел.
Я до боли растеряна. Эйва явно уделила немало времени тому, чтобы многое обсудить с Найджелом. Ей удалось организовать все так, чтобы мы могли у него погостить. Она когда-то успела сообщить ему, что я прикована к инвалидному креслу. Но я ужасно разочарована, что ни разу, даже когда нам было трудно подобрать темы для бесед во время долгого перелета, она не упомянула даже имени Найджела.
– Ничего, если я пойду освежусь? – невнятно бормочу я, пытаясь скрыть свой гнев.
– Конечно, – нежно произносит Найджел. – Твою сумку скоро должны прислать. В ванной есть чистые полотенца, и я могу оставить твои вещи в комнате для гостей, когда они прибудут.
Я улыбаюсь и киваю. У меня просто нет слов. Я боюсь, что любые фразы, которые сорвутся с моих запинающихся губ, прозвучат глупо. Я иду прямиком в ванную. Ванная – одна из немногих комнат в пентхаусе с открытой планировкой, на которой имеются двери.
Должно быть, я провела в душе около часа. Как замечательно стоять прямо и чувствовать, как плечи нежно массирует легкая, шелковистая вода. Впервые за много недель я моюсь без посторонней помощи. Я уже и позабыла о том, как освежает обычный душ. Принимать ванну здорово, но тот факт, что тебя нужно при этом класть в нее и вытаскивать обратно, лишает ее
