А это что?! Еремин не мог поверить собственным глазам. Такого от Зины никак не ожидал!
Ткнув пальцем в страшный листок, спросил у Арсения: «Правда?», тот утвердительно кивнул.
— Сделаем так, — заявил Еремин, закончив просмотр материалов. — Вот это покажешь журналисту, а это нет.
— Простите, хозяин, — мягко забормотал Арсений. — Одна проблема.
— Какая?
— Если изъять последние листки, он не сможет разобраться в деле. Лучше уж ему вообще ничего не давать.
— Нет, — задумчиво ответил банкир. — Мы обещали. Значит, должны сдержать слово.
— Как прикажете.
Юрий Иванович внимательно посмотрел на Арсения, тот явно хотел сказать что-то еще, да боялся окончательно рассердить хозяина.
— Что там еще? — резко бросил Еремин.
— Получив только одну часть материалов, Горчаков не только не приблизится к убийце Зинаиды Петровны, наоборот, они собьют и дезинформируют его.
— Может, это хорошо? — с горечью воскликнул банкир.
— Зину уже не вернем, зато сохраним ее честное имя. А убийца. когда-нибудь да попадется. Избранная им дорога все равно приведет на эшафот.
Однако в душе Юрий Иванович не был в том уверен. Он начинал думать, что в деле Федоровской замешаны слишком влиятельные люди.
Люди, которым всегда удается избежать наказания.
В эту тяжелую душную ночь Корхову не спалось, он беспокойно и долго ворочался с боку на бок, пока дражайшая супруга Анастасия Ивановна что-то недовольно не забормотала сквозь сон. Чтобы не беспокоить ее, Анатолий Михайлович поднялся, вышел на кухню. Достал бутылку водки, налил до краев стакан, наполовину опустошил его. С оставшейся половиной сел у окна и глядел на ночную улицу. Недалеко — грохочущий центр, а здесь старинный тихий район, живущий по своим патриархальным законам. Редкая машина проедет тут ночью, редкий прохожий пройдет мимо. Но именно в такую ночь убийца направляется на поиски своих жертв.
Корхов отхлебнул еще водки, и задался другим вопросом: почему ночью?
Тихо, спокойно, мало шансов, что тебя заметят? Или ночью в нем просыпается необоримая сила к кровавым преступлениям?
Анатолий Михайлович прикрыл глаза, попробовал мысленно влезть в шкуру убийцы, прочувствовать его желания и устремления. И это у него. получилось. Сначала он будто бы шел с ним по ночному городу, заглядывал под большую, плотно облегающее лицо маску, вопрошал: «Объясни, зачем?!..». Затем убийца сам начал быстро приближаться к нему. Их тела бились одно о другое, точно тела ошалевших любовников, и, наконец, слились в одно целое. Две противоположных стихии соединились!
Зверь в человеческом облике рыскал по городу, заглядывал в рестораны, другие увеселительные места, или же просто останавливался на улицах со знакомыми, шутил, вел задушевные разговоры. Везде ЕГО принимали, как своего. Никому и в голову не приходило заподозрить в творимой в Старом Осколе кровавой бойне именно ЕГО. Мало того, люди вверяли ЕМУ тайны, приглашали в гости. Они были обнажены перед НИМ, а ОН испытывал от этого дикое удовольствие. «Они полностью беззащитны!»
Зверь ликовал! Твори безнаказанно свои дела! Упивайся собственными «поступками»!.. Жертвы ходят рядом, выбирай любую!
«Объясни, зачем?!» — вновь допытывался Корхов, но он не слышал ответа. Есть в этом бесконечном хаосе чувств главное — само желание убивать!
Анатолий Михайлович постарался выйти из единой с убийцей оболочки, разорвать страшную связь, да не смог! Жажда новых преступлений оказалась на редкость заразительной!
Он рвался, рвался из этой «звуконепроницаемой комнаты», отбивал руки о стену, но желания убийцы опутывали его, словно удав. «Хватит! Достаточно! Я больше не желаю находиться в плену его сущности!».
Он все же сумел выбраться наружу, и теперь кровавый ублюдок был не внутри него, а рядом. Таинственная связь рушилась на глазах, он быстро удалялся. И вот уже совсем исчез!
Корхов открыл глаза, все выглядело бы сном, если бы не ощущалось как реальность. «Так я был здесь или. там, в его теле?»
Он рассмеялся: что за нелепица? Но чем дольше размышлял, тем больше сомневался: «И здесь и там. Я являлся тем самым убийцей, хотя не помню этого?»
Шорох за спиной, вспыхнул свет. Его жена Настя.
— Почему не спишь?
— Да вот решил выпить чаю.
— Хорош чай! Ночью! Толя, остановись. Ты рехнешься. Посмотри, до чего довел себя! Поймаешь одного преступника, появится другой.
— Иди. Я сейчас приду.
В голосе начальника полиции громыхнул металл. Анастасия Ивановна прекрасно осознавала: в такие минуты лучше ему не перечить. Она вернулась к себе, стала ждать мужа. А он еще постоял у окна, пытался понять, что с ним происходит на самом деле. Чье-то лицо прилипло к окну со стороны улицы. Он узнал его. «Это же я!»
Посмотри, до чего довел себя!
«Ты права, Настенька, я довел себя до точки! Отсюда и разные нелепости. Ну какой я убийца!»
Он влил в себя остатки огненной влаги, нервы уже не гудели натянутыми струнами, которые рвут руки безжалостного музыканта. Он сказал себе, что распутает дело и уйдет на покой. Или нет, в длительный отпуск.
Он говорил это каждый раз, а потом очередное дело сменялось другим. «Сволочи, когда же вы прекратите творить зло?»
В такие минуты он готов был задушить преступников. И не только их! Он проклинал пороки всего человечества. Содом и Гоморру ему! Содом и Гоморру!
Лицо в окне удовлетворительно хмыкнуло: «Значит, у тебя нет сомнений, что ты не убийца?»
— Пошел ты!
Корхов плюнул, вернулся в постель. Жена сделала вид, что спит. Нет, она не спала, она переживала за мужа.
В тишине города вдруг послышалось пение. Анатолий Михайлович знал: это убийца прославляет свою находчивость и неуязвимость.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Лестница, по которой они спускались, закончилась. Валентина и Александр оказались перед большим круглым тоннелем. Горчаков удивился:
— Никогда бы не подумал, что у нас существуют катакомбы.
— Кто их прорыл? — так же, едва слышно, промолвила Репринцева. — Неужели сама Варвара?
— Верится с трудом. Возможно, древние люди.
— Какие древние люди?
— Примерно десять тысяч лет назад на территориях Белгородской и Воронежской губерний существовала Городищенская Русь.
— Я даже не слышала о такой. По Марксу Русь возникла.
— Тсс! — прервал Горчаков. — Маркс потом.
В беспросветной темноте они сделали несколько шагов. Похоже, здесь немалое пространство. И тут. оба услышали гул. Какие-то непонятные звуки, то ли голоса, то ли что еще? Журналисты переглянулись.
— Надо поворачивать направо, — шепнул Александр. Валентина согласилась, звуки доносились именно с правой стороны. Глаза постепенно привыкли к темноте, появилась возможность хоть как-то ориентироваться. Шли недолго, уперлись в стену. Ба! Да тут дверь.
Валентине опять стало жутко, она жалобно пискнула, что может повернуть назад? И Александру было не по себе. Однако тайна голосов превращалась в наваждение. Рисковать, чтобы у заветной черты остановиться и повернуть обратно?
Пытаясь успокоить спутницу, он сказал:
— Думаю, дверь закрыта. Вряд ли кто-то вот так запросто пустит нас туда.
Он толкнул дверь, и она. легко открылась.
Их ослепили огни. После непроглядной тьмы свет горящих повсюду факелов больно полоснул по глазам. Почти интуитивно журналисты сделали шаг вперед, и перед ними возникло существо в белом балахоне и скрывающей лицо маске. От неожиданности Репринцева закричала, но крик получился сдавленным, голос пропал.
Маска сделала жест, приглашая гостей проследовать за ней. Валентина схватила своего спутника за руку, боясь сделать шаг, который может стать роковым. Александр крепко сжал ее пальцы, ободряюще кивнул. И они двинулись за фигурой в балахоне.
Они прошли комнату, потом оказалась еще одна — с такими же горящими факелами, только более крупная. Но не размеры привлекли внимание искателей приключений, а совсем другое.
На диванах и в креслах разместились группы людей; мужчины — в смокингах, женщины — шикарных бальных платьях, однако лицо каждого так же скрывала маска. В центре комнаты круг с непонятными символами, в этом круге под сладостную музыку извивалась (конечно же, в маске!) обнаженная девица. Маски, как по команде, развернулись в сторону Валентины и Александра, их несколько секунд внимательно рассматривали. Затем опять всеобщее внимание поглотила нагая танцовщица. Время шло, никаких событий не происходило. Валентина не выдержала, бремя идеологических догм напомнило о себе.
— Фу, какая гадость! — осторожно кивнула она на танцовщицу. — Еще одно порождение буржуазного мира!
Горчаков позволил не согласиться:
— Внешне все выглядит слишком привлекательным и спокойным. Что и. настораживает.
