— Сын мой, ты дал согласие не принуждать упорную в православии княгиню Елену войти в католичество, воссоединиться с Римской церковью. Что ж, мы не упрекаем и не осуждаем тебя за это. Но ты обязан убедить Богом данную тебе супругу, что за благо супружества с истинным католиком ей должно сделать вклад во имя Господа Бога в храм Святого Станислава. Да, мы бедны, в соборе голые стены, но мы не ропщем, мы живём с надеждой. Помоги же владыке виленской церкви получить вклад от твоей супруги, и мы вознесём молитву Господу Богу за её здравие.
Святой отец, я понимаю твою боль и постараюсь. Как только погасим распрю, мы сделаем щедрый вклад в твой храм, — ответил Александр беззаботно, как всякий бедный человек. — О, если бы мне её богатство, я бы половину отдал церкви, чтобы не страдала от нищеты!
Всё в руках Господа Бога, а он повелел тебе быть господином над рабой Божьей Еленой. Будь же таковым. Стань мужем справедливым и твёрдым, и она падёт к твоим ногам. Да убоится жена мужа, сказано в Писании.
Если бы так! — Александра вдруг охватило раздражение. Он и сам не мог понять, откуда оно пришло. — Если бы меня не держали в хомуте паны рады! Зачем они взяли надо мной верх и властвуют? Почему я тоже, как твоя церковь, живу в нищете? Это они лишили меня доходов! А ты, владыко, потворствуешь им! Призови их во храм, осуди за то, что обогащаются без меры. Тот же граф Монивид!..
Епископ Войтех не ожидал от великого князя такого острого нервного срыва и принялся успокаивать его: Церковь внемлет твоему гласу, сын мой. Всё будет, как было при твоём батюшке. А вельможи знали своё место, и тебе дано держать их в узде. А церковь вкупе с тобой постоит за полноту власти твоей. Да помни: отзовись и ты на её боли!
Запал в Александре как вспыхнул, так и погас. Он покорно сказал:
- Прости, владыко, твои слова отрезвили меня… Слава Богу. И свою руку я простираю над тобой, оберегу тебя от бесов и зелья.
Войтех взял кубок с вином из рук Александра. Но князь воспротивился, перехватил кубок:
— Прости, святой отец, ныне родительский день, так я уж пригублю, дабы ублажить моих матушку и батюшку. Царство им Небесное.
С этими словами князь опорожнил кубок и перевернул его. Епископ при этом взмолился: «Пресвятая Дева Мария, святой Станислав, помогите моему сыну уйти от соблазна до поры, пока храму не воспоможется от щедрот его».
Беседа великого князя и епископа ещё продолжалась, и к ней по–прежнему прислушивался один из придворных князя Александра. За стеной покоя, в тайной клетушке, о которой и сам Александр не ведал, стоял человек и, приложив ухо к щели между брёвнами, не пропустил ни одного слова с той самой минуты, как в комнату вошли епископ и канцлер. Он ещё не знал цены услышанному, но постельничему князя Ивану Сапеге всё шло в прибыток. Он копил тайны Александра, ещё не ведая, кому их продаст. На этот раз он знал, кто их купит.
В тот же день в поздние апрельские сумерки Иван Сапега с большими предосторожностями добрался до покоев князя Василия Ряполовского. Князю был ведом юркий шляхтич, который поспевал всюду, но каких- либо деловых встреч между ними не было. Однако проницательный князь Василий понял, что постельничий князя Александра появился в покоях княгини неспроста. Проведя Ивана в нечто похожее на келью, из которой и звука не могло улететь, князь усадил его на скамью так, что светец освещал лицо гостя, а сам сел напротив и спросил:
— Какая нужда привела тебя в покои княгини?
— Князь, я слуга великого князя и потому чту себя слугой его прекрасной супруги.
— В чём твоя служба?
— В преданности, мой господин. Вам лишь надо выслушать меня.
— Ну, так поведай, да как на духу, ибо ложь отличу от правды.
— Ни слова лжи, мой господин! — выдохнул Сапега и, подавшись вперёд, тихо повёл речь: — Сегодня я был свидетелем беседы трёх мужей. А говорили они о разных и очень важных вещах, о всех, кто с вами.
И Сапега рассказал Ряполовскому всё, что слышал во время беседы Александра, Адальберта и Влада, однако утаил то, о чём говорили епископ и великий князь — о приданом великой княгини. Сапега счёл, что сейчас нет нужды выдавать требования епископа.
Князь Ряполовский умел сдерживать свои чувства. Прикрывая лицо обширной бородой, спрятал глаза в монгольский прищур, сказал ровно и твёрдо, с сознанием того, что за его спиной государь всея Руси, с которым никому не дано связываться без встречной зуботычины:
— Тебе, пан, спасибо за помощь, и в службу великой княгине твоё радение будет вписано. Токмо паны рады ожгутся от своей вольности. Ежели сможешь, о том и передай великому князю.
— Передам, князь, если настаиваете. А по мне лучше умолчать о том, что вы знаете об их происках. Сам понимаешь, сановный пан, что они изыщут вам новые неприятности.
Князь Ряполовский улыбнулся и хлопнул Сапегу по плечу.
— И то верно. Пусть считают, что мы слепые. Тем пуще обмишулятся. Ну, а мы тут, само собой, укрепим свои рубежи.
Князь и шляхтич расстались. Проводив Сапегу из своих покоев, Василий вернулся в камору, опустился на скамью и долго думал о том, что рассказал ему постельничий Александра. Глава посольства был не на шутку озабочен. Вдруг паны и впрямь растопчут охранную грамоту и выдворят из Литвы всех русичей, кто при Елене? Как на то посмотрит Иван Васильевич? Не скажет ли грозно, что в этом повинны сами охранители великой княгини? Наказывал же всем придворным стоять за дочь, не щадя живота, как и дочери — за православие. Так выходит, что и им, приближенным великой княгини, нет иной судьбы. «Эх, Васюха, между молотом и наковальней ты», — пожалел себя князь, да, в молодости отважный и теперь не утративший этого достоинства, разве что умудрённее стал, он дерзко молвил:
— Ну, посмотрим, кто кого одолеет в этой справе! Нам ли убояться супостатов!
Утешив себя, Ряполовский подумал, что пора идти с докладом к свет Елене Ивановне.
Коротким был путь к покою великой княгини, но о многом успел подумать князь Василий. И думы привели его не к княгине Елене, а к князю Василию Ромодановскому: должно ему в первую очередь знать о происках вельмож Александра и панов рады, потому как он, князь Ромодановский, прислан государем досматривать–исправлять течение жизни дочери Ивана Васильевича. Встретившись, два князя сошлись во мнении, что пока следует умолчать о событиях текущего дня. По этой причине государыня Елена ещё долго оставалась в неведении о том, что происходило в дворцовых покоях Нижнего замка.
Глава пятнадцатая. ПРЕВРАЩЕНИЕ ИЛЬИ
Встреча князей Ромодановских случилась только в конце апреля, спустя два месяца после приезда в Вильно отца Ильи. Василию удалось найти сына по чистой случайности. Вначале князь объехал все окраины Вильно и посады близ него. Во многих русских домах говорили, что был у них на постое купец с холопом, да съехали. Побродил князь Василий и по рынкам, и там торговые люди сказали, что молодой купец со слугой уехал в село Поставы. Князь Василий поспешил туда, однако и в Поставах дух Ильи уже выветрился. Но здесь‑то и удалось князю Василию напасть на его след, который мог привести отца к конечной цели скитаний сына. Староста Филипп, у которого князь остановился на ночлег, узнав, чем он удручён, поведал ему за вечерней трапезой:
— Ты, князь–батюшка, не печалуйся, найдёшь своего блудного. Послушай, что скажу. В Вербное воскресенье, как быть мне с чадами во храме, пришли туда два человека, молодые и в силе. Выдали себя за торговых людей, да дьячок Савва, кому дано ясновидение, признал в одном господина, а в другом — слугу, о том до меня довели, и я вот, как с тобой, княже, толковал с тем молодым господином. Теперь вижу: твой облик в нём, князь–батюшка.
— И что дальше? Куда он подался из Постав? — поторопил князь.
— А то, батюшка, что твой молодец спрашивал, где тут поблизости мужской монастырь?
— Того не может быть!
— Да уж за сколько купил, за столько и продаю.
— И что же ты ему ответил?
— Как он спрашивал, так и ответил: «Иди, говорю, в Ошмяны. Там, в пуще, близ озера Ош обитель малая есть. Может, примут». Вот те крест, батюшка, а иного разговору и не было.
— Выходит, на том ваш разговор и оборвался? А не пообещал ли он, что схиму намерен принять?
— Нет, князь–батюшка, о монашестве он речи не вёл, но про работных людей спрашивал: не нуждается ли в них монастырь?
— А ты что ответил?
— Я сказал, что нуждается, ежели ремесло в руках хорошее есть.
— Спасибо, брат Филипп, — заключил князь беседу и выложил на стол пять золотых рублей. — Это тебе за радение ко мне. Завтра и проводишь меня до обители.
Наутро, чуть свет, князь Василий и староста Филипп покинули село Поставы и лесными дорогами ушли на Ошмяны. Приехали они в обитель, когда иноки завершили утренние молитвы и трапезу, расходились по кельям и на послушание. Появление в монастыре отца было для Ильи столь неожиданным, что он и спрятаться не успел и не знал, как поступить: то ли в ноги упасть, прощения просить, то ли убежать от отцовского гнева и расправы. Князь Василий погасил порыв сына доброй улыбкой:
