а
теперь нет и сожаления. Одна лёгкая пустота. Пустота – как освобождение. Кажется, сейчас вот так
же спокойно можно сжечь вообще всё, что вокруг.
«А запали! – тут же тихо, но коварно подхватывает что-то изнутри. – Вот уж будет потеха! И
ничего из дома не выноси. Стой и смотри со стороны. Ты испытаешь такое, чего не испытывал
никогда. Ну, что тебе терять? Ты думаешь, так не бывает? Думаешь, никто вот так ничего не
сжигал, казалось бы, не из-за чего? Бывает такое, бывает. Запалит, а потом сам ничего не может
объяснить ни себе, ни другим. Брось спичку в траву под сухой штакетник, проверь: загорит или не
загорит? Неужели не интересно? Ведь тебе-то легче, чем другим. Ты найдёшь, чем всё это
объяснить. У тебя такие причины, что не стыдно…»
«Ну да, – желчно отвечает Роман себе, как неизвестно кому, – а потом психбольница и рубашка
с длинными рукавами… Нет уж, извини, я ещё не спятил. Это не моё. Здесь росли мои дети, здесь
мы жили с этой сучкой, и в жизни этой (даже в этой) тоже были хорошие моменты. Нельзя
вычёркивать всё».
Чёрное дерево, которым стал Насмешник, похоже на дерево с пожарища родителей и на
черноту в собственной душе. А в душе сейчас такое громадное, просто великолепное одиночество,
которое уже не угнетает, а даже придаёт какую-то знаочимость. Вот и всё. Теперь уже ничто, совсем
ничто не страшно. Как важно, оказывается, иной раз убить то, чем жил, словно убить часть себя.
Пожертвовать перед тёмным чем-то дорогим и освободиться. Что ж, примите, мама и папа, мой
521
подарок – часть меня. Да и ты, Серёга, забегай к ним как-нибудь посмотреть на фигуру, всё-таки
мне удалось отправить вам её «срочной почтой». Можешь убедиться – и я не лыком шит.
Как же всё-таки погано устроена эта жизнь! Оказывается, женщина, так долго жившая рядом,
была совсем другим человеком. Он жил с мифом. Он создал не только идола Насмешника, но и
миф собственной жены, видя в ней лишь то, что хотел видеть. Он придумал её, наделив
привлекательным для себя. Оказывается, своё внутреннее содержание мы всегда стремимся
распространить вовне, условно одевая людей в свои одежды. Так создаются мифы.
Впрочем, это, пожалуй, лишь одна сторона мифостроения. Человек не способен всюду
оставаться самим собой. Ему хочется быть принятым другими. И поэтому для каждого другого
человека он создаёт отдельную маску, отдельную свою вариацию, отдельный шлюз, удобный для
контакта с ним. Вот и выходит, что вокруг нас сплошные мифы, а сами мы – мифы для других.
«А если прямо, то все мы просто заврались, – думает Роман. – Нина обманывала меня в одном,
я обманывал её в другом, хотя прежде, чем обманывать, я пытался, чтобы моя правда была
принята. И обманывал, если этого не происходило. Я был потрясён письмами Смугляны, а если бы
она нашла моё длинное письмо Лизе?! Она была бы потрясена не меньше. И все равно она знает
обо мне больше. Я же не знаю, например, того, что было у неё со Штефаном, который, в свою
очередь, тоже такой миф, который не разгадать. Что у него было на уме? Какие тайны он увёз с
собой? Ложь и неискренность – это главные принципы нашей жизни. Взять хотя бы того же Матвея
– прямой, резкий человек. Но кто знает всю правду о нём? Немного знаю лишь я, он передо мной
расшифровался, но для других он так и останется мифом».
Грустно, что люди не просто создают мифы из самих себя, не просто живут рядом с такими же
созданными ими мифами других людей – они и мыслят пустыми мифическими фразами,
шаблонами, даже не вникая в их смысл, о чём когда-то говорил Иван Степанович. Ну, вот, твердят
все к месту и не к месту фразу Достоевского «красота спасёт мир». Эта фраза уже просто
автоматически всплывает, когда звучит слово «красота». Увидел человек красивый закат и
«глубокоумно», по выражению Мити Ельникова, говорит соседу: «Мир спасёт красота». Пишет
журналист о конкурсе парикмахеров, описывает причёски конкурсантов и выдаёт, как ему видится,
убойный заголовок «Мир спасёт красота». Ведущий, рассказывая по телевизору о выставке какого-
нибудь художника и полагая, что сообщает что-то сокровенное, заканчивает репортаж «выводом»:
«Красота спасёт мир».
Но кто задумывался что стоит за этой фразой? Если б задумались, то не стали бы совать её
всюду, куда только возможно, потому что Фёдор Михайлович имел в виду именно красоту
духовную. Жаль, что он не выразился тут конкретней. Ведь мир-то, на самом деле, может спасти
лишь искренность и отказ от всякой лжи. Что, собственно, и есть базис духовной красоты.
Мы заврались настолько, что даже самим себе не позволяем быть естественными. Редко кто
дерзнёт настоять: я всюду буду таким, как есть. Но почти каждый думает: таким, каков я есть, мне
быть непозволительно, таким меня никто не примет, никто мне этого не разрешит, мне проще быть
в этом месте таким, в том – совсем другим. И всё у нас так, всё на лжи. А если верить Ивану
Степановичу, так и жизнь всей страны – сплошное враньё. Самый большой грех нашего мира – это
ложь. Мир надо в первую очередь освобождать от этой заразы. Потому что именно ложь – мать
всех пороков. Именно она самый сильный тормоз, самый большой затратный механизм любого
развития хоть человека, хоть страны.
* * *
В начале осени приходит, как ни в чем не бывало, необычное радостное письмо от Нины,
которым она извещает, что выходит замуж за какого-то молодого русского архитектора и даже сама
работает где-то в его конторе. Всё у них прекрасно, и потому ей (как они и договаривались)
требуется письменное согласие на развод. Кроме того, так уж случилось, что сейчас они с новым
мужем испытывают материальные затруднения, и поэтому пусть уж Роман будет готов к получению
исполнительного листа для выплаты алиментов. А ещё будет замечательно, если он вышлет ей по
указанному адресу вещи согласно прилагаемому списку.
Матвей, привезший письмо на подстанцию, на этот раз не спешит, а сидит, наблюдает, как
Роман читает его. Покончив с письмом и не найдя там ни строчки о детях, Роман равнодушно
пробегает глазами список запрашиваемых вещей и, не удивляясь тому, что в листок переписано
всё, что они имеют, с усмешкой протягивает его Матвею.
– Ну она и даё-ёт, – удивляется тот. – Один только мотоцикл и пропустила. О, так она даже
коромысло вписала. Она что,
