находится в какой-то другой реальности. Всё, только что прочитанное,
кажется каким-то неправдашним. Приходится даже ещё раз пробежать глазами по строчкам и
убедиться, что слова действительно сообщают именно то, что он понял. Неужели всё это было на
самом деле? Или это лишь её сексуальная фантазия? Да какая тут, к чёрту, фантазия?! Ведь
написано-то в форме воспоминания. Только вот для кого? А для себя… Писала и грелась
впечатлениями, приятно было обо всём вспоминать…
«Ты даже не представляешь, дорогая, – почти равнодушно от полного бессилия думает Роман,
– как повезло всем нам, что я не наткнулся на эти мемуары раньше. Иначе выбора у меня бы не
осталось, и вся наша жизнь перевернулась бы вверх тормашками. Точнее, у тебя жизни не стало
бы вообще – ты сразу же стала бы трупом, я оказался в тюрьме, а дети – в детдоме или на крайний
случай у твоих родителей. А если бы в это время здесь были карачаевцы, то и им гореть бы здесь
ночью вместе с домом. Это случилось бы почти само собой, и я не был бы в этом виноват». Роман
думает об этом холодно и спокойно, без всякой самобравады. Пожалуй, тут бы он не сомневался,
ему бы даже думать не пришлось – решение пришло бы само, его душевный кариес и в самом
деле подсказал бы всё именно так. Это был бы случай, когда раздумывать излишне. Он не джигит,
какими были его черноусые и чернобородые гости – он голубоглаз и почти блондин, но такого
позора не переживёт ни один мужчина, даже если он прост, наивен и доверчив.
А сколько воспоминаний суетливым роем мельтешит в голове: он для них славянин, у него,
видите ли, московское произношение; они бренчат на его расстроенной гитаре, откуда-то зная о
новой, висящей в спальной; веселят свежими анекдотами и поют надрывные песни Высоцкого;
встречая, дружески похлопывают по плечам; угощают водкой; с некоторыми он здоровается за
руку; он строит плотину из плахи и дёрна, отводя воду от дома, а они наблюдают за ним из окон;
они над ним издеваются, а он, считая себя слишком умным, думает, что играет с ними в поддавки и
вроде как обыгрывает… Но обыграли они. Они друг для друга, сами между собой – мужчины, а он
для них – никто, и с ним позволительно вот так… Именно поэтому Алишер, дав ему своё «слово
мужчины» не захотел потом выполнить это слово. Потому что хозяин этого дома был для них уже
не мужчина. Жена этого бывшего мужчины попросту опустила его…
Но что остаётся теперь? Лишь одно: биться головой о стенку от стыда, унижения и позора,
скрипеть зубами и гореть, полыхать всей душой.
Начитавшись и надумавшись до больной головы, Роман, раскинув руки, уничтожено лежит на
полу – вот так бы и умереть… Чуден и странен этот мир. А он в этом мире полный дурак! Какой-то
поистине эпический профан, совершенно не понимающий жизнь. Какие ж тут могут быть сомнения
в отношениях жены со Штефаном? (Хотя эпизод со Штефаном теперь лишь пустяк – так,
единичный случай). Кстати, Штефан подходит чем-то под анонимное описание внешности одного
из незнакомцев. Конечно же, были у них свидания, был и тот овражек на горке, о котором говорила
Рита, и общее купе, и тесная полка на двоих… А он с умным видом толкует тут ей о тёмных
особенностях мужской психологии, пытаясь уберечь от мужиков! Толкует и не слышит, как она
умирает со смеху внутри себя! Конечно, он грешник и подлец, но ведь в ней-то подлого куда
больше. Хотя бы потому, что она от этой подлости не страдает, не изводит себя ей, а хранит в
форме ностальгических воспоминаний. Она просто лучше приспособлена, она хитрей. Он же со
своим откровением как мальчик для битья. Искренностью-то он и проигрывает, сам же ставя себя в
зависимость. Ну, с этим её замужеством – ладно. Она поехала, а он сказал: решай сама. Вот она и
решила, ничего не скрывая. А здесь? Здесь подлость такова, какой и меры нет! Оказывается,
подлость вообще не знает мер и границ! Она не признаёт ни друзей, ни жён – никого. Вот она
очередная бездна античная, не объяснимая ничем. Он всегда боялся собственной душевной
бездны, а сам жил рядом с ещё боольшим провалом. И это, пожалуй, не случайность. Одна бездна
всегда притягивает другую.
У людей неверное представление о противодействии друг другу. Им кажется, что в
противостоянии «сила-слабость» всегда побеждает сила. Но чаще происходит наоборот. Сила
самодовольна и неагрессивна, а слабость, судорожно отстаивая себя, не брезгует и самыми
грязными приёмами. Тем-то она и коварна. Они с Ниной уже как-то говорили об этом, рассуждая об
эмансипации. Все думают, что величие несравнимо сильнее ничтожества. Однако и ничтожество
выходит победителем. Это книжные романтические и благородные рыцари побеждают физической
силой, честностью и даже красотой. В жизни же сильным может быть всё. Человек противостоит и
борется с другими людьми теми качествами, которыми обладает. Любое качество, в которое
вложено достаточно агрессии, экспрессии или амбиций, становится силой-победительницей. Силы
517
в чистом виде не бывает, она всегда в доспехах какого-либо качества. И если уж, например, та же
Смугляна вооружена хитростью, то перед ней не устоит никакой гигант.
Но что она писала со своих сессий «официально»? Писем много – вон они испуганной
стопочкой припухли на книжной полке. Их она в печку не сунула – они безопасные, «чистые». Они
для него и для истории. Что ж, давай-ка заглянем и в эти конвертики.
Как же гладко и складно она пишет! Даже теперь перечитывая письма, трудно не попасть в
поток её ласковых словоизлияний. Письма её волнуют сами по себе. Уже знаешь, что она сволочь,
видишь, что врёт каждой строчкой, а письма всё равно будоражат душу. Перешли их другому
мужику, и тот втюрится в неё по одним письмам. Эти-то её бумажные чувства и казались ему
всегда доказательством её верности. Этими-то писульками она и создавала собственный миф, как-
то ни разу не проколовшись потом в реальности и ни разу его не подпортив. Приезжая с сессий,
смотрела такими тоскливыми, влюблёнными глазами, блестящими от слёз, что всякие сомнения
отлетали прочь. Можно ли было предполагать, что её слова, письма, сияющие, ласковые глаза
подогреты вереницей мужчин и ностальгической памятью о них? Да что там говорить о сессиях,
когда прямо тут, дома, через несколько минут после другого мужика он ни разу не поймал её
