Солдат молчал, смотрел на Роху всё ещё желая ему врезать.
– Ну, чего ты, садись, скоро люди придут, расскажу тебе о деле.
Волков сел, ему не хотелось знать, что за дело затеял Скарафаджо.
А тот стал есть, да так, как будто не ел пару дней.
– Не подавился бы так жрать,– холодно заметил солдат, которого Роха просто раздражал.
Тот усердно жевал, и, вместо того чтобы ответить Волкову, стал размахивать рукой, привлекая к себе внимание. Солдат взглянул.
У двери стояли двое бродяг. Ну, почти бродяг. Один невысокий южанин в замызганной одежде, а один явно местный, высокий, рыжий, тоже не богатый на вид. Они завидели Роху, подошли к столу. Скарофаджо звал их сесть, даже подвинулся на лавке, но эти двое кланялись и стояли, ждали приглашения от Волкова. А тот не торопился их звать, разглядывал беззастенчиво.
– Вот, Фольков,– заговорил Роха,– это наши друзья. Пригласи их за стол, и мы разъясним тебе наше дело.
– Никак собрались зарезать купчишку какого, на мосту, что у южного леса, там место удобное, – предположил солдат с усмешкой.– Я согласен, зарежем мерзавца, пол талера у него хоть будет? Резать будем сегодня ночью. Роха мне всё рассказал.
Двое пришедших отчаянно затрясли головами. Смотрели на него с ужасом.
– Да не пугай ты их, чёртов головорез,– серьёзно сказал Скарафаджо,– у честных людей от твоих шуток живот скрутить может, за стол их лучше позови, они, не знаю, когда ели.
– Садитесь, господа бюргеры.– Волков жестом пригласил их.– Угощайтесь, иначе этот колченогий один всё сожрёт.
Двое пришедших скромно присели на лавки.
Роха хотел их представить:
– Это…
– Пусть сами скажут,– перебил его солдат.
Рыжий, длинный, откашлялся, волновался заметно, и сказал:
– Яков Рудермаер, кузнец оружейных дел, и столяр. Немного.
– По тебе не скажешь, что ты оружейник.– Заметил Волков, разглядывая его.– Ты местный?
Оружейники всегда и везде народ зажиточный. А этот не то что бы…
– Нет, я из Вильбурга.
– А что в Вильбурге не сиделось? Там оружейники не бедствуют.
– Я из подмастерья вышел, стал мастером, хотел свою мастерскую ставить, а цеховые старшины запросили двести талеров.
– Ясно, ты, понятное дело, отказался платить.
– Не отказывался я, просил на десять лет, а они сказали пять и точка. Я вспылил, ругал их свиньями и крысами, они выгнали меня из цеха, и пожаловались в магистрат, и меня из города выгнали. Велели пять лет в город не ходить.
– Ну, а тебя, откуда выперли?– спросил солдат у второго незнакомца.
– Меня зовут Виченцо Пилески,– заговорил второй, постоянно моргая карими глазами.
– Из Фризии?– Уточнил Волков.
– Да, а откуда вы знаете?– Удивился Виченцо.
– Дурья ты башка,– сказал Скарафаджо,– я ж вам говорил, что мы с господином Фольковым там воевали, в твоей Фризии, три года. Уж ваш акцент ни с каким не спутаешь.
– Ну, а тебя, что сюда привело.
– Ну, я повздорил с отцом невесты.– Невесело сказал фризиец.
– Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что он ей не ровня, отказывал. Последний раз начал его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать.– Рассказал Скарафаджо.
– Да,– сказал Виченцо Пилески.
– Значит, за пару тумаков папаше пообещали прирезать?
– Да,– опять кивнул Виченцо.
– Он бил его поленом, старик две недели валялся.– Добавил Роха.
– Да,– снова сказал фризиец.
– Ну, ясно,– сказал солдат невесело,– если мне нужно будет кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. Ешьте, добрые люди.
Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.
– Да стой ты, Фолькоф, мы тебе сейчас всё расскажем.
– И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?
– Сядь,– тянул Роха, он глянул на фризийца,– ты принёс?
– Да,– опять сказал тот и полез под одежду.
Он достал оттуда кожаный кошель, и высыпал из него черный порошок, протянул его солдату на просмотр.
– Ну, – сказал Скарафаджо, глядя на Волкова,– знаешь что это?
– Зола с помойки,– отвечал тот.
– Зола, говоришь, – оскалился Роха, и приказал Винченцо Пилески.– Давай!
Тот насыпал золу на край стола, поднёс свечу и…
Порошок загорелся ярко, быстро и сильно. А белый дым целым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул.
А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на них трактирщик.
– Ну,– улыбался Роха,– а теперь-то знаешь, что это?
Теперь Волков знал что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.
Это был порох, только тот порох, что он видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не чёрный порошок.
– Ну, и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? – Спросил солдат у Скарафаджо.– Порох я последние девятнадцать лет нюхал.
– Это новый порох, понимаешь? – Горячился Скарафаджо.– Такого ты ещё не видел. Он выглядит по-другому, от него другой дым, видел сколько дыма.
– Новый порох, старый порох, суть одна – никакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистоли и вовсе безделица.
– Теперь всё будет по-другому, верь мне, брат-солдат.– Роха говорил со страстью, он готов был уже драться за свою правоту.
– Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться и они налетели на фронт, я оказался с арбалетом, в первом ряду, они остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колёсики у них на пистолях, как вылетали искры из них, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули были мои, одна в кирасу, одна в шлем,– солдат сделал паузу,– видишь, Скарафаджо, я сижу перед тобой. Они не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошёл на два пальца, рейтар уезжал и болтался в седле из стороны в сторону, и его поддерживали товарищи.
– Это было раньше, раньше, брат-солдат, аркебузы – дрянь, пистоли – дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох – это дело, новое оружие – это дело.– Не сдавался Роха.– Мы покажем тебе новое оружие. Порох – это дело, Фолькоф.
– Чушь, – не верил солдат,– что ещё за оружие с порохом. Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы, то это безделица. Пушки да, все остальное – баловство.
– Послушай, Фолькоф…
– Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, я угощаю,– прервал его Волков.
Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был не весел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и чуть подумав, сказал:
– Из своего оружия, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Все перестали есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.
– Из какого – такого своего оружия ты пробьёшь мою кирасу? – Чётко выговаривал он слова с заметным раздражением.
– Он сделал мускетту,– сказал Роха.– Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, они мало у кого были. А сейчас стали появляться и здесь.
– Я сделал мушкет,– сказал Яков Рудермаер твёрдо и при этом глядя в глаза солдату.– И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
– Ты ж не видел мою кирасу,– произнёс Волков.
– Пробью, какая бы не была.– Продолжал упрямствовать рыжий мастер.
– Готов побиться об заклад?– Улыбался нехорошей улыбкой солдат.
– Готов, – твёрдо говорил Яков Рудермаер.
– Ты ж нищий, что поставишь?
– Поставить мне нечего,– молодой мастер вздохнул.
Солдат поднёс к его лицу кулак:
