Когда они выехал из дома Ренальди и Кальяри, у Волкова заметно улучшилось настроение, а у Ёгана за пазухой лежала большая, тяжёлая, чёрная от старости имперская марка, отчеканенная ещё в прошлом веке. И он поехал искать кузнеца, чтобы сделать то, что делал им умелый кузнец из деревни Рютте. Почему-то кавалеру казалось, что это может пригодиться ему в будущем деле.
Тот огромный котёл, что купил Виченцо Пилескт для выварки селитры, пришёлся кстати. Его вывезли за ворота города, поставили у большого ручья, налили его почти до верху водой и стали её греть.
Всем этим руководил молодой монах Ипполит, более зрелый монах отец Симеон выступал его помощником. Люди капитана Пруффа сначала не знали, что затеял монахи, и шутили, но когда монахи предложили им снять всю одежду, кинуть её в котёл и поварить, как следует, солдаты заупрямились. Но к тому времени к этому месту приехал сам кавалер и всё объяснил:
– Делайте, что велят монахи, то не блажь, а совет умного мужа, учёного! Коли хотите, чтобы язва вас миновала, делайте что велено. Сказано варить одежду – варите, скажут монахи бриться на голо – брейтесь, мыться – мойтесь, на вас ни одной вши, ни одной гниды быть не должно. А кто откажется, того вычеркну из похода, не допущу, чтобы из-за одного, все от язвы сгинули.
Теперь перечить никто не осмелился, солдаты раздевались до гола, кидали одежду в огромный чан, сами же раздобыли где-то щёлок, шли к ручью мыться.
А кавалер заказал у трактирщика свинины, пива, хлебов хороших. Всё это приехало с ним. Кашевар Пруффа затеял огонь, стал варить бобы в солдатском котле, жарить мясо на углях. Бочка с пивом была огромной. На пять вёдер. Солдаты видели всё это, радовались. А Вшивый Карл стоя у ручья голый, перемазанный щёлоком и глиной, с пучком травы в руке кричал громко:
– Господин рыцарь, никак завтра выходим, раз сегодня нам такое угощение готовите?
– Ты, Вшивый Карл, сделай так, чтобы все твои вши остались на берегу этого ручья,– отвечал кавалер,– а когда нужно будет выходить, ты узнаешь.
Солдаты посмеялись, а капитан Пруфф был серьезен, он подошёл к Волкову и спросил тихо:
– Так, что завтра выходим?
– Да, – отвечал кавалер, – до зари будьте со всеми у «Трёх висельников», погрузимся и пойдём, чтобы к рассвету быть у ворот.
– Виват!– Капитан отсалютовал пивной кружкой.
– Виват!– Отвечал ему рыцарь.– Пруфф, а почему вы не проварили свою одежду?
– Потому что нет у меня никаких вшей,– чуть раздражённо отвечал капитан. Ему явно было не по вкусу, что кавалер ставит его, капитана, на одну доску с солдатнёй.
– Ну, тогда виват, – ещё раз поднял свою кружку Волков.
На кровати лежали два сюрко в цветах лазури и серебра, в его цветах. Ёган съездил к художнику забрал пока он был за городом. И рядом, тут же на кровати, лежали болты с серебряными наконечниками и главная вещь. Его штандарт. Это был небольшой штандарт, большой ему был не нужен, но удивительно красивый. Он уселся на кровать, взял его в руки стал рассматривать герб. Пришла Брунхильда:
– Звали, господин?– Спросила она без обычного вызова.
– Утром ухожу,– просто сказал Волков.
Он думал, что она опять начнёт канючить, что-то просить, выторговывать, злиться и причитать. Но девушка ничего не сказала, стала снимать с себя платье, и рубаху скинула, села на кровать рядом с ним голая, обворожительно красивая и, поглядев на его штандарт, произнесла:
– Красота какая, синенький цвет такой яркий, и белый тоже.
– Они называются лазурь и серебро.
– А у птички глаз, какой алый! Страшная птица у вас.
– Глаз называется рубиновый.
– Рубиновый,– повторила она.– Как будто глядит на меня.
– Я оставил вам деньги, если не вернусь, через месяц пойдёте в банк Ренальди и Кальяри. Вам с Агнес дадут по пять монет.
– Хорошо,– просто сказала красавица.
И больше ничего.
Её поведение всё больше удивило кавалера.
Он смотрел на неё и не узнавал, до тех пор, пока рука сама не потянулась к её груди. Грудь была тяжёлая и твёрдая как камень, только тёплый камень. Так он и держал её грудь, словно взвешивал.
– А за месяц я за вашу комнату заплатил, и за конюшню заплатил, двух коней дорогих брать с собой не буду. Если не вернусь – продадите. Они пятьдесят талеров стоят.
Он замолчал, ожидая слов благодарности, а она смотрела на него и молчала, а потом скинула штандарт, что лежал на его коленях, на пол, обхватила его шею руками, притянула и поцеловала в губы так, как никогда его ещё не целовала. Нежно. И не выпускала долго.
Была уже ночь, в трактире никого не было, Волков сидел один, да ещё трактирщик сидел за соседним столом – маялся. Про себя проклинал постояльца. Проклинал, да не уходил, жадность не позволила бы ему лечь, пока постоялец пьёт его самое дорогое вино. А постоялец вторую бутылку пил. Сидел один и пил. Он не мог понять, почему девица так спокойно воспринимала его отъезд. Словно ей было всё равно, словно он ехал в соседнюю деревню купить корову. Видно она нашла кого, может это пекарь. А может ещё кто. Гадать кавалер не хотел. Ему было не до того, ведь помимо странного поведения девицы, ему нужно было завтра вести людей в город, съедаемый моровой язвой. И как только он об этом вспоминал, тут же на ум ему приходили слова Агнес:
– Сгинете вы там.– Повторил он невесело вслух слова девочки в который раз.
И эти пророчества его совсем не удивляли. Он допил вторую бутылку, он был уже пьян. Скоро нужно было уже вставать. Скоро солдаты его должны были прийти и начать грузить подводы, запрягать лошадей, завтракать плотно в дорогу. А он ещё не ложился. Он встал и пошёл в свои покои где в тёплой кровати спала красивая молодая женщина. И трактирщик пошёл, не понимая до конца рад он, что можно лечь спать или не рад, что больше не сможет продать сегодня такого дорогого вина.
Глава 6
Солнце первыми лучами едва осветило туман, что клубился у ручья, как южные ворота славного города Ланна распахнулись. И из них выехал рыцарь Божий, Иероним Фолькоф, за ним двое людей его в лазури и серебре, цветах его. Один из них тот, что выше, вез штандарт его, с чёрным вороном на лазури и серебре, с глазом рубиновым и факелом в лапах, пламенем на восток. А за ними ехал капитан Иоган Пруфф в белом доспехе, а за ним шли люди его, тридцать два человека, а за ними катились четыре подводы, полные припасов и бочек, в коих были ещё и два монаха, и старый увечный на ногу солдат Игнасио Роха, по кличке Скарафаджо. А уже последними шли два юноши добрых, Вильгельм и Хельмут, взятых рыцарем в люди свои, и несли они мушкет, рогатину под него, огненное зелье и пули. Всё то, что солдатам положено нести самим.
То есть, оружие своё. И оба были тем горды.
И двинулся отряд на северо-запад, до реки Эрзе, и по берегу той реки идти на запад до самого Фёренбурга.
– Дрыхнешь, господин то уже уехал,– трепала Агнес сонную Брунхильду,– вставай, где твой пекарь?
Конец ознакомительного фрагмента.
