4 глава
Едва прозвучало приглашение, дверь настежь распахнулась. Вампир с девушкой в руках отчаянно застонал: не успел. Засомневался, замешкался на долю секунды!
— Филипп, — со сладкой укоризной проговорил новоприбывший, беспрепятственно переступив порог квартиры.
Филипп попятился, выпустив из рук девочку. Он знал, на что шел, придя сюда за ее жизнью, верил, что был готов к заслуженной каре, но теперь, когда столкнулся с угрозой немедленного наказания, храбрость изменила ему.
— Измаил, я…
— Шш, — оборвал его Измаил, приложил палец к губам. — Не шуми. Мы же не хотим потревожить ее, правда?
Филипп бросил короткий взгляд на неподвижно лежавшую Еву. Сверхъестественный слух уловил слабое сердцебиение, но с каждым мгновением удары становились тише и неувереннее. Она все-таки умирала. После всей той борьбы, что она ему оказала…
Филипп запутался в своих чувствах и мыслях. Он пришел сюда убить Еву Брянцеву, он знал, что так будет лучше, и все же теперь страшился мига, когда это маленькое отважное сердце остановится.
В наступившем безмолвии Измаил опустился рядом с девушкой, снял с шеи ненавистную Филиппу цепочку с подвеской в виде паука из белого металла, двумя пальцами ухватил тельце, аккуратно расположил его на левой груди Евы, там, где едва билось умирающее сердце, и надавил, пока проклятый жучок ни ожил, запустив лапки-иглы глубоко в плоть девушки.
В воздухе витал запах крови — живой и горячий, и к нему примешался другой — тяжелый, насыщенный древностью веков и силой. Два запаха поднялись и переплелись, как и их источники в жилах смертного тела.
С тихим, несчастным вздохом Филипп отступил еще на шаг и, привалившись к стене, закрыл глаза. Он слышал, как замедлялось сердце смертной, слышал, как редкие капли воды ударялись о дно мойки на разоренной кухне, слышал в одной из двух комнат четкие, жесткие щелчки секундной стрелки настенных часов. О, как много он слышал! И на фоне всего этого сердце девочки отчаянно терялось.
«Неужели умерла?»
Вампир прислушался. Да, вот оно: робкие, краткие удары сердца.
Духх… Ду-духх… Духх…
Но вдруг:
Духх! Ду-дух, ду-дух, ду-дух, ду-дух-ду-дух-ду-дух-ду-дух!
Филипп неверяще распахнул глаза. Измаил по-прежнему сидел на корточках рядом с девушкой и улыбался улыбкой мягкого торжества, так же, как и Филипп, прислушиваясь к сильному, бешеному биению сердца единственного в квартире живого существа.
С хрипом Ева выдохнула, выгнулась дугой от неведомого жара, зашлась в тяжелом, натужном кашле, прочищая легкие, раздувая их и жадно глотая кислород. Скрюченные пальцы ее заметались по полу, скребя старый линолеум. Но в сознание девушка так и не пришла.
Вскоре приступ окончился, Ева затихла. Измаил поднял ее, жадно прижал к груди. Прикрыл глаза, глубоко вдохнул воздух над ее лицом.
— Прочь с глаз моих, — сказал он с темной, пугающей дрожью. — Ступай к Палачу и получи сто ударов.
— Да, князь, — ошеломленно пробормотал Филипп, не смея верить, что так легко отделался. Сто ударов плети от Палача — это адская боль, от спины останутся одни ошметки, и все же это ничто по сравнению с тем, что с ним мог сделать князь за попытку вмешаться в его планы.
И лишь покинув квартиру Евы Брянцевы, Филипп задумался: а случайно ли он узнал о планах своего повелителя?
…
Окинув прихожую беглым взглядом, Измаил безошибочно определил комнату своей маленькой ноши. Миниатюрная Ева и правда выглядела в руках высокого вампира, словно ребенок. Опустив ее на кровать, Измаил на какое-то время застыл, молча вглядываясь в открытое, утомленное лицо девушки. Раздраженная, в мелких прыщиках кожа, маленький аккуратный рот с полными сухими губами, узкий прямой нос, едва заметная родинка на левой щеке, темнеющий кровоподтек с шишкой на виске, шоколадно-каштановые волосы в поникшем, растрепанном пучке на макушке — Ева выглядела далеко не в лучшем виде, но для Измаила она была желаннее прекраснейших из женщин. Он смотрел на нее с жадностью одержимого до тех пор, пока девушка не дернула ногой во сне. Это привлекло его внимание к ее стопам и пальцам ног с небрежно обрезанными ногтями. В памяти всплыла сцена давно минувших лет. Поддавшись мимолетной прихоти, Измаил прошелся по крохотной комнате, заглянул в шкаф с одеждой, скрупулезно изучил корешки книг на полке и, наконец, остановился перед туалетным столиком, где в самодельным коробочкам была разложена косметика. Избрав для своего развлечения маникюрный набор и прозрачный лак, он повернулся к спавшей и ничего не подозревавшей пока Еве.
…
В темноте время тянулось томительно долго. Еву тревожили смутные ощущения — призрачные и неуловимые, чтобы опознать их, но пугающе бесчисленные, чтобы их можно было не заметить. Что-то происходило с ней, с ее телом — где-то там, снаружи, и здесь, внутри.
Ей чудились голоса и прикосновения. Она даже слышала ток собственной крови. Каждая клеточка ныла притупленной, обезличенной болью, и это было почти терпимо.
Время в темноте тянулось долго, слишком, слишком долго. Но не бесконечно.
Ева возвращалась в сознание, словно всплывала с глубокого дна моря — навстречу свету, звукам и невообразимому чувству свободы, когда ты, наконец, можешь вздохнуть полной грудью, открыть глаза и просто пошевелить руками.
Она лежала на спине. В кровати. С мягкой подушкой под головой. И странной щекоткой в пальцах ног.
Ева открыла глаза, и холодок ужаса омыл ее с головы до кончиков пальцев, над которыми склонился человек.
Она не знала его.
«Еще один незнакомец в моем доме».
Сердце ухнуло куда-то в район желудка.
Была глубокая ночь и никакого света, кроме уличного фонаря за окном. В черно-белых тенях ее собственной комнаты неподвижное молодое лицо незнакомца почти светилось иномирной белизной. Серые глаза, словно редкий хризоберилл, мерцали, отражая свет, но жизни в них было не больше, чем в том же камне. Волосы темные, но не черные, с призрачным намеком на какой-то более теплый оттенок. Зачесаны назад, открывая высокий лоб. И рот изумительной формы, бледно-красный, уголки изогнуты в слабом намеке на улыбку.
Поразительная красота и пугающая. Такова красота хищного зверя — ты видишь ее и воспринимаешь еще более остро, когда осознаешь, что между тобой и хищником нет спасительных прутьев решетки.
Ева едва дышала, захваченная этой страшной красотой. Захвачена настолько, что на какое-то время лишилась дара речи и способности соображать.
Свой взгляд, будто примагниченный к незнакомцу, она с почти физическим сопротивлением перевела ниже — с его лица на собственные ноги. Они лежали на подушке, взятой, похоже, из комнаты Алисы. Ногти на пальцах блестели влажным блеском, ровные и аккуратные настолько, что она их с трудом узнавала.
В педикюре Ева не разбиралась, а позволять кому-то их обработать страшно стеснялась.
— Ты недостаточно ухаживаешь за своими ноготками, — произнес незнакомец голосом глубоким, с богатыми переливами, от которого у нее забегали мурашки по коже.
В руке у мужчины она вдруг увидела кисточку от лака для ногтей.
«Он, что, делал мне педикюр, пока я валялась в отключке после нападения вампира? — подивилась девушка абсурдной реальности. — И где тот вампир?»
Она окинула комнату быстрым взглядом. Никого.
Вспомнила, как холодные руки душили ее в прихожей — ладонь сама собой легла на шею. Почувствовала легкий дискомфорт: кожа казалась чувствительней, и было немного неприятно глотать, но не более.
«Разве я не умерла?»
Она еще не забыла то мерзкое ощущение от нехватки кислорода, когда носоглотка горит от непереносимого давления, а из тела утекают все силы и сама жизнь.
Помнила Ева и голос, как по ту сторону двери кто-то требовал пригласить его. И она, кажется, все же пригласила.
— Ты вампир?
Теплая рука мягко, почти невесомо обхватила ее левую стопу, вызвав рефлекторное желание отдернуть ногу, пальцы пробежались по пятке в намеке на поддразнивание. Он дунул, склонившись над ее мизинцем и, подняв взгляд к растерянному лицу, широко улыбнулся. Показались кончики клыков.
У Евы испуганно дрогнуло сердце. Вот тебе и ответ.
Облизнув сухие губы, она снова спросила:
— А тот, другой вампир… ты его прогнал? — получилось неуверенно, почти жалобно. Ненормальный вампир пугал ее даже больше того, что напал.
— Прогнал, — едва заметно пожал плечами ее собеседник и вдруг прильнул щекой к ее стопе, не отрывая пристального, будто звериного, взгляда.
Жутко.
Его дыхание опалило ей кожу, проникло в кровь и, словно жидкий огонь, разлилось по венам.
Ева судорожно выдохнула и потянула ноги прочь от него. Мышцы спины мгновенно воспротивились попытке пошевелиться, хотя для избитой девушка чувствовала себя не так уж и плохо.
