— Большое вам спасибо, Борис Михайлович, за такой инструктаж. Вот уж не думал я о Коридзе в таком плане.
— Я говорю это только вам, Андрей, потому что знаю — вы правильно поймёте всё. А Кирзонян или даже тот же Горшков вряд ли поймут. Виталий хотя и молодой, но тоже с гонорком.
— Да, — протянул Андрей. — Ещё раз повторю — как жаль, что вы уезжаете.
— Знали бы вы, как мне то жаль отсюда уезжать, но вам этого не понять.
— Почему не понять?
— Вы это поймёте гораздо позже, когда будете тоже возвращаться в Союз после трёх или, наверняка, четырёх лет работы здесь в ГСВГ. И чем дольше вы здесь проработаете, тем больнее будет отсюда уезжать. Вам пока что неведомо такое чувство, как ностальгия. Но не обычная, а несколько странная ностальгия. Ведь слово "ностальгия" трактуется как тоска по Родине. А здесь тоска по чужой стране. Странно, да? Но, тем не менее, это так.
Лукшин как-то горестно скривился и умолк, а Морозевич подумал о том, что он уже вторично слышит упоминание о такой ностальгии. Первый раз после рассказа жены Леонида в школе в июле прошлого года, и вот теперь от майора. Но там речь шла больше о детях, и их можно было понять, а здесь уже всё более серьёзно.
— Знаете, Андрей, — продолжил Лукшин, — я до ГДР служил в трёх местах на территории СССР, но ни в одно из них мне возвращаться не хочется, и не потому, что там плохо было жить или плохие были климатические условия. Просто ничем мне эта служба не запомнилась, хотя и друзей там у меня было побольше, нежели здесь. А вот отсюда мне просто не хочется уезжать. И, повторяю, дело совсем не в том, что условия жизни здесь значительно лучше, чем в том же Приморском крае. Дело в том, что это совершенно другие ощущения — знакомство с жизнью и бытом ранее совершенно незнакомой тебе станы, её познание, привыкание к ней, к её людям, неоднозначное порой общение с ними и прочее. Эти года невозможно так вот просто вычеркнуть из памяти. И это свойственно всем, кто здесь служит или работает. Я видел, как уезжали в Союз мои коллеги по службе, и все они испытывали нечто похожее. Ещё не уехав, они уже хотели вернуться сюда. А ведь не у всех здесь служба шла гладко. Но это забывалось, а вот тоска по службе здесь оставалась. А с годами, как мне говорили, да и сам я это понимаю, это чувство будет только нарастать. Это и тоска по сослуживцам, которая почему-то в Союзе не так ощущалась, и, главное — это совершенно новые эмоции, ощущения, приятные воспоминания. Даже те, которые на самом деле не были такими уж приятными: они уже смотрятся совершенно через другую призму — призму времени и кажутся тебе просто небольшими приключениями, а все неприятности забываются. Жёны офицеров вообще рыдают, не желая уезжать. Но мы то все едем на свою Родину. Понимаете, на РОДИНУ! А тоскуем совсем о другой. Странное это чувство, Андрей. Но и вы его познаете, я в этом уверен.
— А вы сами то откуда, Борис Михайлович?
— Я сам волжанин, из Куйбышева.
— И куда же вас теперь пошлют? Союз то большой.
— Союз, действительно, большой. Но не так всё страшно. Я уже служил на Урале, в Приморье и в Средней Азии. Ну, и здесь, разумеется. После таких служб обычно продолжают служить уже в европейской части СССР, тем более что это будет уже моё последнее место службы. В большие чины я не выбился, не знаю даже, получу ли подполковника без какой-либо учёбы, возможно, так и уйду в отставку майором. Я ведь не предполагаю служить дальше, хотя будущая моя должность подполковничья.
— Но, если вы знаете должность, на которую вас посылают, то должны, вроде бы, знать и куда именно посылают.
— Подловили всё-таки меня, — рассмеялся майор. — Ладно, Андрей, давайте допьём нашу водочку, и я вам расскажу.
Они допили водку, закусили, и Лукшин сказал:
— Да, я знаю место своей службы. Мне, так сказать, тихонько шепнули. Хотя и говорю всем, что окончательное предписание получу в Союзе, после моего отпуска. Буду я служить в полку истребительной авиации, полк большой, потому и должность более высокая. И будет это под Николаевом.
— Под Николаевом!? На Украине?
— Да, теперь на вашей Украине.
— А в каком Николаеве? Львовской или Николаевской области?
— Под областным центром Николаев. А что у вас на Украине есть ещё один Николаев?
— Есть, городок под Львовом. Так это же хорошо. Это же у Чёрного моря. Я рад за вас, Борис Михайлович! Я надеюсь, что там вам будет хорошо служиться, а уж отдыхать то и тем более. Тогда это ещё не факт, что мы больше не увидимся. Я не помню, какое расстояние от Полтавы до Николаева — наверное, 500–600 километров. Но для СССР это же такая мелочь, не Приморский же край — несколько часов на поезде или машине. Возможно, что кто-нибудь из нас ещё побывает в городе другого.
— Это хорошо, что вы такой оптимист, Андрей, — засмеялся Борис Николаевич. — Но мне тоже хотелось бы с вами ещё увидится. И всё может быть — мир, как говорится, тесен.
Они расплатились, вышли из кафе и очень тепло, по-дружески распрощались. Андрей возвращался домой теперь уже в приподнятом настроении, которое тотчас было замечено Валерией:
— Что это ты такой весёлый пришёл?
— Не только весёлый, но ещё и выпивший, — улыбнулся муж.
— Ещё этого только не хватало! С чего бы это?
Андрей подробно рассказал Лере о встрече с Лукшиным и о беседе с ним в кафе.
— Хороший он, наверное, человек? — вздохнула Валерия.
— Очень хороший, побольше бы таких, — подтвердил Андрей.
А с понедельника он уже начал работать под командованием старшего лейтенанта Коридзе. В принципе пока что никакого вмешательства в работу служб КЭС с его стороны не ощущалось. Но это было понятно — работа в них в принципе была налажена, срывов в работе не было, поэтому Коридзе разбирался со службами, которые имели более непосредственное отношение к военной подготовке. Он проводил со служащими планёрки, но было понятно, что отношение к ним у него менее заинтересованное, нежели у его предшественника. Они были очень короткими и какими-то суховатыми — что запланировано сделать, есть ли какие-то проблемы, и какие к нему есть просьбы, заявки. И всё. Коридзе, вероятно, считал это пустой тратой времени — каждый начальник службы, по его мнению, должен чётко знать свои обязанности и так же чётко их выполнять. Чего зря то сотрясать словами воздух. Более детально, как это делал Лукшин, старший лейтенант пока что в работу эти служб не вникал.
Но не успел Морозевич оправиться от расставания с Лукшиным, как уже в среду, его размышления по поводу работы с новым заместителем командира батальона по тылу затмила другая ошеломляющая новость — прошёл слух о том, что из Борстеля уезжает Александров. И не в Союз он уезжает, а просто переводится с женой в другую часть, на новое место работы. Но до этого подобных случаев не наблюдалось — не меняли так просто служащие место своей работы. На первый взгляд для Андрея как раз это не должно было быть чем-то таким уж удивительным — он ведь и сам после шестидневного пребывания в Цербсте, переехал в Борстель. Но, всё же, разница была огромная — в Цербсте Андрей не проработал и дня, а вот Александров пробыл в борстельском гарнизоне более полутора лет. Кроме того, из Цербста Морозевич уехал потому, что там не было места работы, на которое он ехал в ГСВГ. Но вот почему и, главное, как это его тёзке удалось переменить место работы, Морозевичу было непонятно. И Андрей в тот же день разыскал Александрова.
— Привет! Я тут краем уха услышал одну новость и решил свериться с первоисточником. Я думаю, что ты понял, о чём я говорю. Так это слухи или правда?
— Правда, — как-то грустно и одновремённо удовлетворённо промолвил Александров.
— И что произошло, почему ты уезжаешь?
— Ничего такого не произошло. А уезжаю потому, что не устраивает меня работа здесь. Это не работа, а потеря квалификации.
Морозевич знал, что, как и его жене, его тёзке не очень-то нравится работа в санчасти — Андрей как-то обмолвился об этом. Но он то не был врачом-педиатром и был более знаком с болезнями взрослых пациентов.
— И когда ты это понял?
— Да почти с самого начала, как вошёл в ритм этой работы. А твоей жене нравиться работать здесь?
— Куда уж там. В этом ты прав. И куда же ты уезжаешь?
— В Кёнигс, есть такой город наподобие Стендаля, где-то в 20–25 км от Берлина.
— Во как! Поближе к Берлину, значит. Да, это неплохо. И там санчасть получше?
— Там не санчасть, а что-то подобное медсанбату в Стендале. Но, главное, работа по прямой специальности.
— Да, это важно. Но как тебе это удалось? — удивился Морозевич.
— Ездил в Вюнсдорф, правда, там мне ничем не помогли. Только схлопотал нагоняй от начальства за обращение без разрешения командира в высшие инстанции. А он бы дал такое разрешение? Как бы ни так. Тогда я связался со своими некоторыми друзьями, точнее друзьями родителей, и они мне, наконец-то помогли. Длилось это, конечно, достаточно долго.
