– Я впервые столкнулся с горем, – продолжил Клайв Робинсон. – Я вырос в тепличных условиях: счастливая семья, уютный дом, братья, сестры и бабушка, которая жила на той же улице. Я даже ни разу не ходил на похороны, пока не стал полицейским. Впрочем, потом их было с лихвой.
Он нахмурился, глядя на что-то за плечом Сэди и вспоминая.
– Тот дом, люди, их беспомощность, выражение безысходности на лицах… Казалось, даже воздух в комнатах знал об утрате. – Он повернул чашку на блюдце, подбирая слова. – Для меня это было впервые.
Сэди понимающе улыбнулась. Никто так близко не сталкивается с ужасами жизни, как полицейские. Разве что работники «Скорой помощи».
– Значит, сначала вы предположили, что Тео Эдевейн заблудился?
Короткий кивок.
– Да. В те дни о похищениях никто не знал. Ну, было за год до этого дело Линдберга в Америке, но оно попало на страницы печати именно из-за своей исключительности. Мы не сомневались, что найдем мальчика в считаные часы, в силу юного возраста он просто не мог зайти далеко. Искали до самой ночи, прочесали поля и лес рядом с поместьем, но ничего так и не нашли. Ни одной зацепки. На следующее утро вызвали водолазов, чтобы проверить озеро, а когда и там ничего не обнаружилось, стали думать, кто мог забрать малыша.
Сэди перешла ко второй группе вопросов, составленных накануне вечером. Обычно она старалась избегать вопросов, начинающихся с «почему», особенно в самом начале расследования. «Мотив – это для писателей, – часто ворчал Дональд. – А еще для киношных сыщиков». Как обычно, грубовато, зато точно. Полицейским нужны улики, нужно найти ответы на вопросы – как было совершено преступление и кто мог его совершить. «Почему» отвлекало внимание, а зачастую могло увести в сторону.
Впрочем, Сэди решила, что для нынешнего случая, когда улик почти не осталось, а со времени совершения преступления прошло семьдесят лет, можно сделать исключение. Кроме того, карта с планом дома в корне изменила ситуацию. Таинственный альков в стене, возможно, еще один туннель, который соединяет дом со внешним миром, давно исчез с большинства карт, и о нем почти все забыли. Если туннель существует, то тогда, вероятно, ответ на самый трудный вопрос – «как?» – найден. А вместе с ним, будем надеяться, и ответ на вопрос «кто?» – наверняка о существовании туннеля знали немногие. С той минуты, как Сэди договорилась о встрече с Клайвом Робинсоном, у нее в голове вертелась строчка из книги «Блюдо, которое подают холодным»: «Диггори всегда начинал с семьи. Ошибочно считать, что горе и вина взаимно исключают друг друга». Эта строка предшествовала первой встрече Диггори Брента с бывшей женой и дочерью покойного.
– Вы допросили родителей? – спросила Сэди.
– Первым делом. Против них не было никаких улик, и у обоих нашлось убедительное алиби. Особенно у матери – как хозяйка приема, она постоянно была на виду. Почти всю ночь провела у лодочного сарая – там гостей катали на гондолах. Мы проверили алиби родителей, все совпало. И неудивительно, зачем им похищать собственного ребенка?
Сэди пока не торопилась снимать подозрения с Эдевейнов, даже несмотря на то, что ощущала в Элеонор Эдевейн родственную душу.
– В книге Пикеринга говорится о трехчасовом промежутке между тем, когда закончился праздник, и тем, когда обнаружили, что ребенок пропал. Что родители делали в это время?
– Одновременно пошли спать. Никто из них не покидал спальню до восьми утра, когда горничная зашла сказать, что мальчика нет в кроватке.
– Есть ли основания думать, что кто-то из них лжет?
– Никаких.
– Может, они действовали в сговоре?
– Вместе выкрали ребенка? После того, как попрощались с тремя сотнями гостей?
Да, действительно глупое предположение, подумала Сэди, но надо отработать все версии. Она кивнула.
– Все как один твердили, что в семье малыша обожали. Он был желанным ребенком. Эдевейны очень долго ждали сына. У них уже было три дочери, самой младшей в тысяча девятьсот тридцать третьем исполнилось двенадцать, и мальчик явился подарком судьбы. Тогда все богатые семьи хотели сыновей, чтобы было кому продолжить род и передать состояние. Сейчас не так. Моя внучка говорит, что все ее друзья хотят девочек – мол, они лучше себя ведут, их можно наряжать, и вообще, с девочками легче. – Он изумленно поднял седые брови. – Как отец трех дочерей, могу заверить, что это неправда.
Сэди слегка улыбнулась, пока Клайв жевал печенье.
– Поверю вам на слово, – сказала она, старательно вглядываясь в список членов семейства Эдевейн, который сразу с порога вручил ей старый полицейский. – Так вы говорите, бабушка мальчика жила с ними?
Добродушное лицо Клайва слегка помрачнело.
– Констанс Дешиль… весьма неприятная дамочка. Одна из тех высокомерных, кичащихся своим воспитанием особ, которые скорее съедят тебя живьем, чем ответят на вопрос. Впрочем, когда речь заходила о ее дочери и зяте, у нее сразу развязывался язык.
– И что же она говорила?
– Большей частью язвила, что «вещи не такие, какими кажутся на первый взгляд». Неоднократно упоминала неверность, намекала на какую-то интрижку, однако отказалась сообщить подробности.
– Пробовали что-нибудь вытянуть?
– В те времена допрашивать представителей дворянства, особенно женщину… Были разные правила поведения, мы не могли надавить на нее, хотя очень хотелось.
– Но вы проверили ее слова?
– Конечно. Как известно, разлады в семье – хлеб полицейского; есть люди, которые ни перед чем не остановятся, чтобы наказать супруга. Отец после развода приходит навестить детей и увозит их в неизвестном направлении, мать, которая рассказывает детям небылицы об отце… В битве между родителями часто забывают о правах детей.
– Но не в этом случае?
– Люди из кожи вон лезли, доказывая, какой неразлучной парой были Эдевейны, как любили друг друга.
Сэди задумалась. Супружеская жизнь – странная штука. Сама она никогда не была замужем, однако подозревала, что в каждом браке есть свои секреты и обманы.
– С чего бы Констанс Дешиль выдумывать? Может, она что-то видела? Или дочь поделилась?
– Мать с дочерью особо не ладили, по словам многих.
– Хотя жили вместе?
– Как я понял, вынужденно. После смерти мужа пожилая женщина потеряла все состояние из-за неудачного капиталовложения и полностью зависела от дочери и зятя, что ей весьма не нравилось. – Клайв пожал плечами. – Возможно, она наговаривала на родственников, чтобы им насолить.
– В момент, когда пропал их ребенок?
Клайв махнул рукой, всем своим видом показывая, что его ничем не удивишь, и не такое видел.
– Не исключено, хотя было и другое объяснение. В тысяча девятьсот тридцать третьем году пожилая женщина страдала деменцией на ранней стадии. Ее доктор посоветовал относиться скептически ко всему, что она рассказала. Вообще-то… – Клайв наклонился к Сэди, словно не хотел, чтобы их подслушали. – Доктор Гиббонс предположил, что сама Констанс изменяла мужу, и, вероятно, ее намеки были спутанными воспоминаниями, а не достоверными фактами. Говорят, людям с таким диагнозом трудно отделить прошлое от настоящего.
– А вы что думаете?
Клайв развел руками.
– Думаю, она была желчной, но безобидной. Старая, одинокая женщина, а тут вдруг появились невольные слушатели.
– Полагаете, она надувала щеки?
– Ей как будто нравилось, что ее допрашивают, ей хотелось, чтобы мы видели ее создательницей какого-то грандиозного злодейского плана. Думаю, она была бы довольна, если бы ее арестовали. Тогда бы она привлекла к себе столь желанное внимание, даже с лихвой. – Клайв взял со скатерти крошку и аккуратно положил на край своей тарелки. – Очень тяжело стареть, чувствовать, как теряешь собственную значимость. Когда-то Констанс Дешиль была красавицей, важной дамой, хозяйкой большого дома. В библиотеке над камином висел ее портрет: она выглядела очень внушительно. До сих пор с дрожью вспоминаю, как глаза на портрете, казалось, следили за каждым моим шагом.
Он посмотрел на Сэди, чуть прищурился, и она вдруг представила, каким закаленным полицейским когда-то был Клайв.
– Видит бог, у нас почти не было зацепок. Я долго присматривался к этой паре, Энтони и Элеонор.
– И что?
– Потеря ребенка действует на некоторые семьи как взрыв гранаты, статистика разводов после трагедии это подтверждает, однако Эдевейны были само очарованье. Он обращался с женой очень ласково, оберегал ее, следил, чтобы она отдыхала, не дал ей броситься на поиски со всеми остальными. Буквально не отходил от нее. – От воспоминаний у Клайва сжались губы. – Ужасное было время. Бедная женщина пережила самый страшный материнский кошмар, но держалась с необыкновенным благородством. Знаете, она много лет приезжала сюда после того, как семья уехала в Лондон.
– В деревню?
– Нет, в дом. И всегда одна.
Вот это новость! Подруга Берти Луиза предположила, что никто из семьи ни разу не был в доме с тех пор, как исчез Тео.
