— А где я могу найти этого Аристофана? — продолжал допытываться Вителлий.
— Вон та белая вилла на окраине городка как раз и принадлежит ему.
Поблагодарив, Вителлий в сопровождении обоих своих рабов направился к судовладельцу. Аристофан сразу же заявил, что понятия не имеет ни о каких кораблях с беженцами и вообще не имеет к этому делу никакого отношения.
— Вы можете полностью доверять мне. Я друг Ферораса и участвовал тогда в разработке всей операции, — солгал Вителлий.
Имя Ферораса возымело прямо-таки чудесное действие. Грек немедленно заговорил по-латыни и припомнил все до мельчайших подробностей.
— «Эудора»? Нет, ни одно из тех двух суден, которые перешли ко мне, так не называлось. Одно из них именовалось «Лета», а другое «Ферония». Но почему, собственно говоря, вас это интересует? Должен же быть для этого какой-то повод!
— Разумеется! — ответил Вителлий. — Меня интересуют вовсе не сами эти суда. Я разыскиваю девушку, которая была на борту одного из них, девушку по имени Ребекка.
Аристофан недоверчиво взглянул на гостя.
— Списки пассажиров были уничтожены, беглецы сошли на берег и дальше уже должны были полагаться на собственные силы. Большинство из них осели в Коринфе. При храме Афродиты ты и сейчас найдешь немало еврейских девушек-проституток.
Вителлию почудилось, что железные тиски сжали ему горло, мешая дышать. Ребекка — проститутка? Возможно ли такое? Впрочем, корабль, на котором отплыла Ребекка, назывался «Эудора», а не так, как вошедшие тогда в гавань Кирры суда.
— Ты лично заинтересован в том, чтобы найти эту девушку? — поинтересовался Аристофан.
— Да, — ответил Вителлий. — Я должен найти Ребекку.
Грек ненадолго задумался, а потом проговорил:
— Если хочешь, можешь вместе со мною отплыть в Коринф. Возможно, я смогу тебе чем-то помочь…
Коринф, главный город римской провинции Ахейа, пользовался репутацией средоточия всех пороков. Хотя он и был расположен в самом центре страны, трудно было назвать его греческим. В свое время римский полководец Люций Муммий, преодолев отчаянное сопротивление, взял штурмом старый Коринф и разрушил его до основания. Население было либо перебито, либо продано в рабство. Сто лет город лежал в развалинах, пока Гай Юлий Цезарь не восстановил его, заселив вольноотпущенниками и римскими ветеранами. С тех пор Коринф превратился в плавильный котел всех народов и рас, населявших Римскую империю. Значительных размеров достигла и здешняя еврейская община.
— Иудейский проповедник по имени Павел заворожил своими речами добрую половину Коринфа, — шагая рядом с Вителлием по рыночной площади, рассказывал Аристофан. — Он был блестящим оратором и воспитал многочисленных приверженцев веры в единого Бога.
— Не о секте ли, именующей себя христианами, идет речь? — поинтересовался Вителлий.
— Ты слыхал о ней?
— Да, среди римских низов она имеет немало приверженцев.
— Говорят, что этот Павел был взят под стражу в Палестине за подстрекательство к бунту, но, будучи римским гражданином, потребовал, чтобы его дело разбиралось в Риме.
— Неплохой ход, — признал Вителлий. — Похоже, он знает, как медленно мелют жернова правосудия в Риме. Зачастую проходят годы до начала процесса, и к тому времени уже не удается отыскать свидетелей обвинения.
— Здесь проходят наши процессы, — сказал Аристофан, показав в сторону длинной цепочки магазинов и складов.
Окруженное белыми мраморными колоннами здание суда замыкало просторную площадь. Колонны эти и позолоченные статуи, возвышаясь над площадью, свидетельствовали о процветании провинциальной столицы. На чужеземцев магазины и портики административных зданий, расположившихся на двух террасах дальше к югу от площади, неизменно производили немалое впечатление.
Грек и римлянин, его спутник, добрались наконец до именовавшегося Акрокоринфом верхнего города, где находился легендарный храм Афродиты.
— Быть может, — сказал Аристофан, — девушку, которую ты ищешь, мы найдем среди гиеродул. — Заметив вопросительное выражение, появившееся на лице римлянина, грек объяснил: — Гиеродулы — это женщины, большей частью рабыни, посвятившие себя служению богине любви. Это означает, что они дарят свою любовь посетителям храма — за деньги, разумеется. Все доходы идут святилищу.
Вителлию не хотелось верить в то, что Ребекка стала проституткой, пусть даже и храмовой.
— Культ Изиды в Риме, — проговорил он, лишь бы что-то сказать, — тоже знает храмовую проституцию. Но ею у нас занимаются не рабыни, а выразившие такое желание аристократки, на которых нагоняет скуку будничная жизнь в замужестве. И много гиеродул при храме Афродиты?
— Около тысячи.
Храм Афродиты был красивой постройкой из белого и розового мрамора. Соединенные колоннадами павильоны окружали собственно святыню, в которой стояла изготовленная из золота и слоновой кости статуя Афродиты. Доступ туда имели только жрецы. Увидев в приемном зале двух мужчин, бритоголовый жрец сделал приглашающий жест. Ясно было, что мужчин этих привело сюда не желание предаться благочестивой молитве, а потому жрец, получив от каждого по серебряному оболу, жестом пригласил их следовать за ним. Дорога к блаженству вела через лабиринт подземных переходов с выходившими в них бесчисленными дверьми к залитой приятным светом комнате с множеством небольших окошек. Белые шелковые занавески позволяли предположить, что окошки эти выходят не наружу, а в какие-то другие помещения.
Жрец отодвинул одну из занавесок, и глазам присутствующих предстала идиллическая сцена. У Вителлия быстрее забилось сердце. Обнаженные и полуобнаженные девушки возлежали на белых с голубым подушках. Одни спали, другие потягивались, демонстрируя зрителям свои безупречные формы. Какая-то девушка, которой вряд ли было больше четырнадцати лет, облизывала кончиком языка роскошную грудь своей несколько постарше, но столь же красивой соседки.
Жрец взглянул на посетителей. Они покачали головой, и он подошел к следующему окошку. Та же самая сцена — девушки, одна стройнее и соблазнительнее другой.
— Спроси, нет ли среди здешних девушек Ребекки, — попросил грека Вителлий.
— Ребекки? — переспросил жрец. На несколько мгновений он задумался, а затем подошел к одному из окошек, отодвинул занавеску и позвал: — Ребекка!
Через мгновение перед ними появилась темноволосая женщина, придерживавшая на груди бледно-зеленую накидку. Глядя на красавицу, Вителлий и сам не знал, радоваться ему или печалиться. Как бы то ни было, его Ребеккой эта женщина не была!
— Спроси, нет ли у них другой Ребекки.
Услышав переведенный Аристофаном вопрос, жрец вновь задумался, а затем приложил палец к губам и поманил посетителей за собой. Они снова вернулись в подземный переход и остановились перед одной из дверей, которые еще прежде привлекли внимание римлянина.
Жрец осторожно приложил ухо к двери, из-за которой донесся вдруг страстный стон. Мысль о том, что сейчас он увидит Ребекку в объятиях другого мужчины, заставила Вителлия содрогнуться. Римлянин прикусил губу и сжал кулаки, глядя, как жрец осторожно приоткрывает дверь. Заглянув внутрь, Вителлий облегченно вздохнул:
— Нет, слава богам, это не та Ребекка, которую я ищу!
Покинув храм, Аристофан и римлянин обошли весь еврейский квартал Коринфа. Повсюду они спрашивали, не знает ли кто-нибудь девушку по имени Ребекка, отец которой был римским гладиатором, и всюду им в ответ только пожимали плечами. Под конец грек безнадежным голосом проговорил:
— То, чем мы занимаемся, — это поиски одной какой-то гальки на целом морском побережье. В Коринфе сто тысяч жителей, приехавших сюда со всех концов света и часто лишь на короткое время. Как отыскать здесь Ребекку? Быть может, она давно уже вернулась к себе на родину, в Палестину.
— Ее родина не Палестина, — возразил Вителлий. — Ребекка родилась в Риме, родом из Иудеи были только ее родители.
— Тогда, возможно, она давно вернулась в Рим и живет там под другим именем.
— В это я не верю. Она нашла бы меня. Мое имя знает в Риме каждый ребенок.
— А что, если у нее есть причины скрывать от тебя свое возвращение? Она могла давно выйти замуж за римлянина и стать счастливой матерью нескольких детей. Но Ребекка могла и погибнуть. Кто может это знать?
— Да, это так, — уныло ответил Вителлий.
Аристофан неожиданно схватил римлянина за руку.
— Оракул! Почему бы тебе не обратиться к дельфийскому оракулу?
— До сих пор я не слишком-то полагался на изречения пифии, — сказал Вителлий. — Однако в таком безвыходном положении оракул остается, пожалуй, нашей последней надеждой.
— Мы сегодня же отплывем в Кирру, — сказал Аристофан. — Прорицать, перед тем как ворота оракула закроются на целых четыре недели, пифия будет только завтра. Отправимся в путь, у нас еще есть время.
