допросах. Он терпел. Оттягивал время, чтобы выгадать несколько часов жизни своей жене и младшему сыну, которому тогда было тринадцать.
С ними были маги. Они и решили сломать изнутри. Перекроить судьбу упёртого графа, который и замок готов был отдать, и земли, и всю казну, но им нужна была покорность. Его обратили. Пронзили сердце стилетом и напоили кровью демона. Или ещё какой-то нечисти. Владислав до сих пор не разобрался. И казалось, что он не выживет, но спустя сутки он очнулся в собственных подвалах, которые ещё неделю назад использовались для хранения сыров и вина, а теперь стали казематами.
Де Морт сидел на цепи. Обычной такой металлической цепи, крюк которой подвесили к потолку. И сначала граф только и мог думать о своих близких, а потом проснулся голод. Нет. Уместнее сказать жажда, что разрывала тело изнутри, вынуждая бросаться на окованные железом двери, скрести когтями дерево и выть. Почти как зверь. Хотя почему почти? Он и превращался в зверя. Клыки мешались во рту, когти вот… Зрение стало отменным и слух…
Лучше бы он ничего не слышал. Потому что в войне важно насилие. И его жену насиловали. А потом посадили в одну комнату с ним…
С чудовищем, которое одурело от жажды крови. Которое не понимало, что происходит. Которое просто хотело взять своё. Но граф держался. Молил богов, звал демонов, чтобы его жена и ребёнок были в безопасности. Но его Агата сидела, привалившись спиной к ледяным стенам, и смотрела пустыми глазами на него. Разодранное платье, голая кожа в синяках и ранах. А на третью ночь она заговорила.
— Убей меня, прошу…
По лицу стекали слёзы, но она так устала, что просто не могла пошевелиться. И граф дёргал дверь, бился в неё, орал чтобы его выпустили, забрали его. Он будет хорошим образцом для ещё одного эксперимента, только чтобы его близкие были в безопасности. Над ним смеялись. Приходили, открывали двери, запуская в комнату сладковатые запахи крови, но забирали жену, чтобы вернуть ночью с кровавыми разводами по подолу, и она выла, лёжа на холодном полу:
— Влад, убей меня! Убей!
И зверь внутри шептал, что да, надо убить, но Владислав держался.
— Я не мог смотреть, Алиса, как они её… — Голос графа дрогнул. Элис сцепила зубы, чтобы не закричать в голос, потому что всё, что случилось с этим человеком... Это…
— В ту ночь, когда она обезумевшая лежала на полу и выла, чудовище внутри меня победило, Алиса…
Полог из тьмы постепенно таял, и Элис видела, что граф утирает слёзы рукой. Плача безвкусно, молча. И от этого ещё более страшно.
— Моя Агата говорила, что это милосердие… — обветренные губы шептали слова слишком тихо. Алисия приблизилась к дверному проёму и села на пол. — Только понимаете, Алиса, зверь внутри меня так жаждал крови, что я понимал — милосердие здесь ни при чём. Меня сводила с ума жажда…
Элис тоже плакала. Также беззвучно. Вытирала ледяными ладонями лицо, а слёзы все катились по щекам, словно так надо было. Надо оплакать чистую душу.
— Я впервые попробовал кровь на вкус. Прокусил шею своей жене, и она в моих руках не плакала, а улыбалась. Шептала мне, что я её спас. Что подарил ей смерть. Но она даже не представляла, что моё решение если и было милосердием, то в последнюю очередь. Она умирала в моих объятиях и говорила, как сильно меня любит. Как я много для неё сделал. А я её просто убил…
Граф всё сильнее наклонялся к полу. Словно сил держаться больше не находилось. И Элис беззвучно хватала ртом воздух, потому что ей сейчас тоже предстоял выбор: милосердие или убийство.
— Когда утром они открыли дверь, кровь потекла рекой. Багровый дол… — Владислав сухо засмеялся, зло. — Глина… Нет, Алиса. Багровый дол, потому что я утопил свой замок в крови, свои земли в крови искупал. За то, что мертва моя жена. За то, что голову своего сына я снимал со смотровой стены, а второго даже не смог похоронить…
Тьма совсем растаяла. Владислав лежал на полу и смотрел пустыми глазами в темноту коридора. Элис, размазывая слёзы по лицу, поднялась. Развернулась к каминной полке, до которой всего лишь пару шагов. И невозможно мало времени, чтобы принять решение.
Часы в руке звучали тише. Холод их металла был приятным. Каким-то знакомым настолько, что Элис отгоняла от себя мысли оставить брегет себе. Потому что он просто проклят.
Граф не шевелился. Алисия сделала несколько неуверенных шагов до двери. Замерла, словно боясь своего решения… И всё же переступила через порог. Хозяин замка по-прежнему был безучастным. Он никак не отреагировал, когда Элис присела на колени возле него. Она положила ладонь ему на грудь, привлекая к себе внимание.
— Владислав… — слова нелепо повисли в воздухе, но не возымели должного эффекта. Граф не понимал, насколько сейчас трудно Элис сделать этот последний шаг. Просто переступить через себя, навсегда оставляя в памяти вопрос: а милосердие ли она проявила или просто побоялась собственной смерти?
— Остановите часы, Алиса… — хрипло, почти отчаявшись, ещё раз попросил мёртвый хозяин Багрового дола.
— Да, Владислав, — треснувшим голосом, отозвалась Элис, обняв холодное серебро хроносов двумя руками, прикрыла глаза. Чтобы решиться.
Тяжёлая ладонь легла сверху. Алисия распахнула глаза и встретилась с потухшим взглядом графа.
— Я давно готов к смерти. Я встречусь с ней с удовольствием, потому что жизнь такая как у меня, грехи… это намного страшнее.
— Мне страшно, — призналась Элис, всё ещё согревая своим теплом корпус часов в руках.
— Я умер ещё в ту ночь вместе со своей семьёй, Алиса. Не бойтесь. — Его ладонь всё ещё лежала поверх рук Алисии и почти успокаивала. — А пока я ещё с вами, позвольте дать один совет…
Элис вскинула глаза на вновь сидевшего возле стены Владислава, что печально смотрел на неё с отеческой лаской.
— Если тот человек, который подарил вам дар, жив — вернитесь к нему. — Алисия только хотела упрямо покачать головой, но мужская рука чуть сильнее надавила на ее переплетённый пальцы . — Не надо спорить. Некромантия — это не тот дар, которым можно овладеть в одиночку. Особенно
