старого снохача!
— «За жабры, говорит, хотите рабочих»!
Но спустя некоторое время, когда оказалось, что рукавиц дают только по одной паре, недостающее рабочим приходится все же покупать за собственные средства, настроение сразу изменилось. Рабочие поняли, что администрация их провела.
К мастеру больше по этому поводу обращаться не стали, — он принял недоступный вид, — но обиду затаили и происшедшее при случае решили вспомнить.
* * *
Матвей усердно штудировал литературу и просвещал своих друзей. Однажды он попытался собрать всех их вместе, не исключая и сестер Айзмана, для того, чтобы прочитать вновь переданные ему Михайловым брошюры. Но тут же он убедился, что, если книжки и газеты будут читаться каждым порознь, то вряд ли результат будет хуже.
Пришлось ограничиться тем, что Матвей побудил товарищей спеваться на революционных песнях.
Это заняло кружок значительно больше, чем чтение вслух «Южного рабочего», 'и группа для спевок решила собираться и впредь.
Сам Матвей знал уже все песни, какие только были известны в кружке Михайлова.
Кружок Михайлова некоторое время вел инженер Николай Андреевич Шпак, но потом он исчез. Из состава кружка выбыл Грек из Нахичевани и папиросница Елена, переведенные в другие кружки вследствие перегруппировки, произведенной во всей выросшей организации. Кружок сложился теперь таким образом, что состоял, за исключением пропагандиста почтово-телеграфного контролера Чайченко и его сестры Полины, из одних рабочих железнодорожных мастерских.
Кроме организатора кружка — Михайлова и прежних членов — Ильи Сабинина, Матвея и Качемова, в него теперь входили инструментальщики — рябоватый молодой человек Гущин и его сожитель по квартире Лиманов, рабочий сборного цеха Литвинов, рабочий чертежник Калашников. Все это были квалифицированные и развитые мастеровые. Большинство из них занималось не только книгами, но также и музыкой; почти у всех у них была заметна определенная склонность к личному сибаритству. Но именно потому, что всем им сравнительно недурно жилось, они и к собраниям подходили, оценивая их как один из видов запрещенного развлечения. У Матвея к этой группе товарищей перестала лежать душа, когда он с ними познакомился поближе. Несмотря на это, кружка он не бросал, связь поддерживал, но при очередной раздаче брошюр и распространении прокламаций только он с Качемовым и Ильей Сабининым и помогал Михайлову. Благодаря этой работе он скоро стал знакомиться и с другими революционерами, а среди последних он тоже скоро зарекомендовал себя таким образом, что его стали считать способным на самые серьезные предприятия, связанные с преданностью организации. И он стоил этой репутации.
Однажды в обед Захар позвал его пойти с ним безотлагательно в одно место по какому-то делу. Матвей, никогда не останавливавшийся там, где дело шло об организации, и ни о чем из любопытства не расспрашивавший, немедленно, под предлогом посещения доктора, снялся с работы и последовал за конспиративным Зекой.
Тот повел его мимо мастерских к станции.
По дороге к ним присоединилась девушка, и они пришли в багажное отделение вокзала.
Девица, только что приехавшая из Екатеринослава, привезла, как оказалось, в багаже транспорт нелегальной литературы, некоторые типографские принадлежности и собственные вещи.
Но упаковка конспиративного багажа была настолько легкая, что девица — интеллигентная барышня в плетеной шапочке и меховой кофте, назвавшаяся Верою Давыдовною —не решилась брать ни носильщиков, ни извозчиков, предпочтя обратиться по имевшейся у нее явке прямо к Михайлову в мастерские, откуда вызвала его по телефону.
Михайлов и Матвей получили багаж, и, не подозревая, что за ними стали уже следить, на собственных плечах отнесли его на пару часов на квартиру инженера Шпака. Туда же послали на извозчике и девицу, чтобы она провела время, пока Михайлов отыщет более надежное место и для нелегальщины и для девицы. До окончания работ Михайлов и Матвей возвратились в мастерские.
Между тем содержимое багажа уже было известно жандармам, и те откладывали арест только из расчета, что, благодаря легкомысленной неосторожности девушки, им удастся захватить еще других революционеров.
Поэтому жандармское управление поручило группе филеров проследить, куда будет доставлен багаж, и, когда оказалось, что двое мастеровых с Верой Давыдовной перенесли его в квартиру и без того выслеживаемого Шпака, возле дома впредь до ночного обыска и ареста был поставлен целый наряд шпионов.
Была суббота. Окончив в четыре часа работу в мастерских, на квартиру Шпака отправился, кроме Михайлова и Матвея, давнишний член организации, сидевший уже три раза в тюрьме, слесарь электрического цеха Ставский.
Приехавшая девица была его знакомой, и он хотел ее отвезти в более безопасное место, чем дом Шпака.
Но, когда все трое товарищей подходили к углу последнего квартала, перед домом Шпака, Ставский вдруг остановился.
— Шпион, — шепнул он, указывая на гороховую фигуру человека, делавшего вид, что он читает афиши. — Я его хорошо знаю: видел у жандармов.
Товарищи остановились, довольные, что сыщик не видел их, и Ставский махнул рукой, зовя товарищей итти назад.
Молча мастеровые повернулись и, не оглядываясь, пошли обратно. Ставский, немного подумав, предложил всем разбиться и зайти к дому с другой стороны, следуя друг за другом на некотором расстоянии. Он сам пошел впереди.
Обойдя несколько кварталов и приблизившись к последнему углу дома с другой стороны, Ставский вдруг замедлил опять шаги, сделал диверсию отступления и повернул назад, дав знак и следовавшим товарищам.
— И тут шпион, — указал он на человека в котелке и пальто, с тростью в руках, стоявшего возле дверей одной лавочки. — Зайдемте теперь сзади на параллельную улицу.
Параллельная Пушкинской, на которой жил Шпак, — Сенная, сравнительно, пустынная улица. Уже издали все трое увидели нелепую гороховую фигуру такого же бесцельно
торчащего с тростью субъекта, как и предыдущие.
— Шпик, —сделали все трое мастеровых заключение,
увидев разом эту фигуру. — Капут квартире Шпака.
Но надо было думать о том, что предпринять.
— Засыпались, —безнадежно констатировал Ставский, когда все трое, отойдя на несколько кварталов, присели на скамью посовещаться.
— Надо как-нибудь предупредить Шпака, — сказал Михайлов.
— Как?! За всяким, кто пойдет и выйдет от Шпака, сейчас же пойдет сыскало. А ночью арестуют уже не только Шпака, а и того, кто побывал у него.
Матвей вдумался в замечание Ставского и представил себе, как стоящая возле афишной тумбы гороховая фигура, увидев вышедшего из окарауливаемого дома рабочего, пропускает его мимо себя... Затем идет по следам... Шагает по городу...
Вдруг дерзкая мысль мелькнула у него в голове. Он вспыхнул.
— Товарищи! Поручите мне вызволить литературу и все остальное у Шпака. Лопни, мои глазыньки, но ручаюсь, что сегодня ночью какой-нибудь жандарм
