Почти два дня его не было. Появился. Недвусмысленно и резко.
А теперь у нее душа нараспашку, потому что жить иначе она не могла. Не умела. С ним — и не хотела.
Так ходики на стене в кухне отмеряли день. А она мерила его шагами по квартире — погонять пыль. Сходить в супермаркет за продуктами. Повисеть в интернете и обнаружить, что Тоха оффлайн. Убить время. «Я бы хотел попасть в безвременье», — вспомнилось ей, и она вдруг поняла, что в него и угодила. Сплошной провал — ожидание вечера. Позвонит или не позвонит. Потому что сама звонить она не решалась.
Егор и позвонил — в дверь. В одно мгновение определив все, что было важно для нее.
Часы показывали почти девять вечера, когда она вскочила с дивана под громкий звонок. Бросилась в прихожую, повернула замок и увидела Лукина, точно зная: раз приехал сейчас, значит это насовсем. Чувство было такое, будто выдержала самый главный в жизни экзамен.
Впуская его в квартиру, весело сказала:
— Собственная чашка в моем доме у тебя уже есть. Полотенце я тебе выдам. А вот запасной щетки у меня точно нет.
— Это я еще утром понял, — улыбнулся Егор, поцеловал и легко потерся носом о ее щеку, ту, которая ежедневно меняла оттенки.
Руся откинула голову назад, чтобы лучше его видеть. И с усмешкой спросила:
— Еще что-нибудь понял?
— Возможно, — в тон ей ответил он.
— Кофе или чай?
— Сок.
Глава 6
Сока у Русланы Росохай не оказалось.
Но все это было вторично. Никакого отношения к их собственному безвременью в ее квартире уже не имело. И едва ли кто из них понимал, что реальнее. Здесь и сейчас, с ловцами снов и разноцветными лампочками на окне. Или по отдельности. Когда днями он торчал на работе, а она придумывала себе занятия — каждый день новые, в ожидании его. Результатом стали две зарисовки в Росомашьем блоге. Одна из старого африканского материала, не вошедшего в проект, — история из их житья-бытья с Колькой Гуржием, когда она потеряла банковскую карту — смешная до колик. Вторая — дурацкая, про села из параллельной реальности в Одесской области. Сталкер.
А еще была сказка, которая в блог не попала. Вообще никуда не попала, кроме как в маленький вордовский файлик на ее ноутбуке. Про белых бабочек, порхающих зимой у моря. И это точно никому нельзя было показывать.
Руслана не замечала дней. Работала над текстами. Зато замечала вечера и ночи — жила ими, разучившись бояться. Даже глупым казалось то, как отчаянно прежде держалась за свои страхи, несколько лет живя совсем без мужчин, не пуская их в ином качестве, чем просто друзья, до тех пор, пока в один прекрасный день к ней в квартиру не завалился Лукин в драных джинсах — совсем непохожий на себя, обычного, да еще с коробкой конфет. Лучшее, что она сделала в жизни — это то, что запихнула его тогда в машину и уволокла с собой. Не по себе становилось при мысли — вдруг бы выставила просто за дверь. И ничего бы не было.
Из дней складывались недели. Они виделись почти каждый вечер. И было совершенно неважно, чем занимаются. Смотрели фильмы на DVD — часто, не сговариваясь, выбирали одинаковые. Болтали без умолку. Вернее, без умолку — она. Он чаще слушал. Целовались до головокружения, пока не оказывались снова в постели. Впрочем, последнее случалось регулярнее всего остального.
Когда ее синяки стали настолько незначительны, что легко маскировались тональником, Руслана впервые отважилась выйти с Лукиным на прогулку. В одиночестве — и на пробежку выбиралась, и в магазин ходила, и просто воздухом дышала. С Егором — стеснялась, хотя стеснение было странной чертой, не свойственной ей. И едва ли нравилось.
— Знаешь, когда в следующий раз я решу гоняться за преступниками, лучше сам мне по морде дай — быстрее уймусь, — ворчала она, обрабатывая щеку в один из вечеров, когда они устроили первую свою вылазку из ее берлоги.
— Ты глупеешь на глазах, и мне не нравится эта тенденция, — заявил Лукин с самым серьезным выражением лица.
— Ну в этом ты виноват, потому не жалуйся.
— Еще раз скажешь, что я жалуюсь… — вкрадчиво проговорил он ей в самое ухо, оказавшись рядом, и прикусил мочку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что? — охнула Руслана, зажмурившись. Крем полетел на тумбочку.
— А ничего, — Егор сдержанно пожал плечами, отстранился и снова занял свою наблюдательную позицию в дверном проеме. Руська чуть слышно выдохнула, отвернулась к зеркалу, заканчивая приводить себя в порядок, но при этом — глядела прямо ему в глаза в отражении.
— Объясняю, — медленно проговорила она. — У меня раньше с кровообращением было все нормально, равномерно, и кровь больше к голове приливала, гнала кислород в мозги. Потому я была умная. А теперь… приливает в другие части тела. По объективным причинам.
Лукин хмыкнул.
— То есть из-за меня?
— Вот видишь! И ты пришел к этому выводу! Может, у тебя тоже… кровь не туда приливает?
— У меня туда, куда надо, — расхохотался Егор. — И тебе это нравится. Но если ты сейчас не замолчишь, мы уже никуда не пойдем.
— Я задолбалась дома!
— Ну-ну…
Она действительно задолбалась дома, потому заткнулась, прекрасно понимая, что еще хоть слово, и они точно никуда не пойдут. Но провоцировать Лукина ей нравилось. Кокетничать — тоже. Хотя это и было странно. Думала, что забыла, как это делается, целую жизнь назад. А вспоминалось быстро. Будто бы и не было ничего раньше, из-за чего она вытравливала из себя всякую способность чувствовать к кому-то влечение.
Влечение тоже становилось привычным. Переставало удивлять. На двоих у них случилось много привычек. У него — опаздывать на работу, потому что утренний секс вошел в привычку у нее. У нее — пропускать пробежку в 5:45, потому что ночевать в Руськиной квартире стало его привычкой. Совместный завтрак — их общее, на двоих. О совместном душе она пока еще только тайно мечтала — и каждый раз откладывала до выходных.
А еще небольшое кафе недалеко от ее дома, куда они стали выбираться поужинать. Маленькое, на четыре столика, оно почему-то казалось ей продолжением ее собственной квартиры с цветами в неожиданных местах, фонариками, ловцами снов и — чего у нее точно не было — забавными вырезанными из дерева фигурками разных размеров, расставленными везде, где только можно.
Когда они пришли туда первый раз, у нее и правда было ощущение, что она дома. Даже собственные до сих пор не сошедшие синяки здесь совсем не смущали. Она почему-то знала, что Егору это пофигу. Но сама все еще не могла привыкнуть, что он рядом. Что они вместе. Потому синяки в ее представлении их идеального сосуществования были определенно лишними. Впрочем, их сосуществование тоже идеальным не было. Они часто в шутку ссорились, бурно мирясь потом.
Первый раз — в этом самом кафе. Пока Егор торчал у стойки барменши — почему-то здесь заказ делали не официантам — Руська набросала в блокноте несколько слов. А когда он вернулся, вырвала лист бумаги и сунула ему под нос, буркнув: «Как тебе?»
«Она на вас пялилась, Егор Андреевич! Пялилась! И не делайте вид, что не заметили!»
Не поведя и бровью, Лукин вынул из внутреннего кармана Паркер и через полминуты вернул Руслане записку, в которой добавилось одно-единственное слово:
«Заметил».
Слово вернулось и ему. С жирным вопросительным знаком.
«Привыкли?»
«Скажу больше — нравится!»
«А мне нет!»
«Как я тебя понимаю. Если бы она пялилась на тебя — мне бы тоже не понравилось».
«Ты дурак? Я тоже на тебя пялюсь. Выгляжу так же по-идиотски, да?»
Он поднял голову и посмотрел на Руслану.
— Я не понял, — сказал Егор, — ты устраиваешь сцену ревности или сеанс самоанализа?
— Все сразу, — с улыбкой ответила Росомаха и потянулась, чтобы отобрать записку. — Если у меня глаза такие же, то это катастрофа!
— Катастрофа случится, когда ты перестанешь так на меня смотреть, — рассмеялся Лукин и спрятал записку вместе с ручкой в карман.
Несколько секунд, показавшихся ей непередаваемо долгими, она молчала, приподняв бровь и рассматривая его самодовольное лицо. Говорить, что едва ли когда выражение ее глаз при взгляде на него изменится, было совсем уж глупостью. Развенчивать его самоуверенность — не хотелось. Вместо этого она улыбнулась и ответила:
