– Наливай, говорю… Что это я у порога-то буду рассказывать? – протопала бабка прямо на кухню.
Антонина налила чай и села напротив:
– Ну, выкладывай.
Бабка пошарила в бездонном кармане и вытащила маленькую открытку.
– Тебе такая приходила?
Антонина кивнула:
– Приходила. И что?
– Да ничего! Не тебе это. Женьке своему отдай! Ему девка писала, – высказалась бабка и громко отхлебнула чай.
Антонина приподняла бровь.
– И чего молчим? – поторопила она гостью. – Какая девчонка написала? Ты ж видела. Небось всю ночь у замочной скважины провела.
– Почему сразу у скважины-то? – обиделась баба Поля. – У меня, чай, «глазок» есть. Новый. С круговым обзором.
– Понятно. И что ты там усмотрела? Кто моему Женьке письма шлёт?
– Дык я и пришла рассказать. Значит, слушай.
Полина Венедиктовна, или, как её все называли, баба Поля, никогда не выносила мусор вечером. Примета плохая. Баба Поля уже и не помнила, что грозило тому, кто отважился избавляться от мусора вечером, но своё ведро бережно хранила до утра, а уж потом, так сказать, с первыми петухами… Она уже совсем было отправилась на этот ежедневный ритуал, как вдруг услышала шебуршание возле почтовых ящиков. Старушка вмиг подоспела к дверному «глазку» и замерла.
Вообще-то смотреть в «глазок» было её любимым занятием. Кто крестиком вышивал, кто цветочки разводил, а вот баба Поля наблюдала за жизнью соседей. И, между прочим, ничего зазорного в этом не видела.
Сегодня баба Поля в «глазок» углядела, как Светка Метельцева всем в почтовые ящики затолкала маленькие открытки-валентинки. А поскольку Светка эта по Женьке Левченко давно сохла, о чём баба Поля, конечно, знала, то стало ясно – валентинку она писала Женьке, а остальным послала для отвода глаз.
– Я тебе, Антонина, так скажу, – отставив чашку, заметила старушка. – Девка-то мимоходом много приятных дел сотворила. Сегодня смотрела – все ходят да улыбаются. Будто и впрямь праздник. Наталья вон с Тёмкой вместе на машине укатили куда-то. Вдвоём! И смеялись оба… Невиданное дело. К Валентине с Николаем Машка приезжала. Тихомиров, опять же, к Вере вернулся, а то баба совсем извелась. Про других ещё не знаю, но буду наблюдать. А Светка… Хорошая она девка. И Женьку твоего любит. Вот почему бы ему на ней не жениться?
Антонина только покачала головой:
– Женился уже один раз, теперь на воду дует.
– А вот, кабы на Светке сразу-то женился, так и не дул бы!
В прихожей послышался щелчок замка.
– Ну, вот и Женька, – поднялась мать.
– Дык эта… – нарочито громко заговорила баба Поля, направляясь к выходу. – Значит, нет у тебя чеснока-то? Жалость какая, а я уж прям… и не знаю, у кого спросить.
– А зачем это тебе, баба Поля, чеснок понадобился? – усмехнулся Женька.
– Дык… – ничего не успела придумать бабка, а потому язвительно ответила: – Нада!
Она быстро вышла.
– Опять чего-то наговаривать пришла, – кивнул Женька на дверь.
– Вот, сынок, – выложила перед ним валентинку мать. – Это тебе Света написала. Метельцева.
– Во-о-он оно что… – протянул сын.
Прочитал и молча взял ложку.
– Ну и что молчишь? – не отступала мать.
– А что ты хочешь услышать? – поднял на неё глаза Женька. – Мам, ну ты ж взрослый человек, всё понимаешь. Света придумала меня. Вот нарисовала себе эдакого принца. А я ж… ты сама знаешь, с королевскими кровями у меня… тяжеловато.
– Да откуда ты знаешь, что она там себе напридумывала? Тебе уже тридцать три года, ты что – так и будешь от всех женщин прятаться? Семью-то надо заводить. Мне внуков понянчить хочется!
Женька усмехнулся:
– Ма, ну ты на себя посмотри, ну какая из тебя бабушка?
– Откуда я знаю – какая! Вот стану бабушкой, узнаю. Ты бы Свету хоть в гости пригласил.
Женька поднялся.
– Вот ты и пригласи, – подмигнул он матери. – Она, кстати, в банке работает, можешь, например, ипотеку оформить мне на квартиру.
Антонина растерянно поморгала:
– Я не поняла… Хочешь, чтобы я Свету в гости позвала?
– Это я так шучу, мам! – развёл руками Женька, чмокнул мать в щёку и ушёл в свою комнату.
– Жень! Я себе шляпу новую купила! – крикнула Антонина вслед, но сын не ответил. Наверное, опять уселся за компьютер.
Женька закрылся у себя и задумался, глядя на красивую валентинку.
Надо же – призналась в любви… Светка – колобок на ножках.
Как же незаметно она выросла. А ведь он прекрасно помнил, как увидел её в первый раз – её родители только приехали и разгружали вещи. А Женькина мать им помогала. Он помнил, как катал Свету на велике. Ему купили новенький, красивый. Светка такая благодарная была. А Женька тогда сказал ей: «Вот вырасту большой, машину куплю. Тоже покатаю». Вот хвастун-то… А ещё он помнил Светку на своей свадьбе. Надо же, её последний звонок выпал на его бракосочетание. Они стояли возле свадебной машины – родственники, гости, он и Ника – его невеста. И тут он увидел Светку. С огромными белыми бантами, в коротенькой форме с белым фартуком. Он что-то ей кричал, махал руками, а она только стояла на одном месте и смотрела… Она никогда не плакала. Даже в тот раз. Только глаза были… такие глаза у детей бывают, когда они мать теряют – испуганные и обречённые одновременно.
Знал ли он, что она его любит? Да. Он только не знал, что ему делать с этой любовью. Мама не права. После своей первой женитьбы Женька не боялся женщин. Он боялся себя. Ника вбила ему в голову, что он бездарь и неудачник, вот Женька и боялся испортить ещё чью-то жизнь.
А Светка наивно приглашала его чинить исправный кран, просила отремонтировать телевизор, настроить компьютер… Теперь вот эта валентинка. И что с ней делать? Опять сделать вид, что ничего не произошло? Но это же трусость…
– Женя! – позвала вдруг мама.
– Ма, ты чего? – откликнулся Женька.
– А вот и ничего… Дождался! К Светке уже какой-то мужик приехал. Между прочим, на машине!
Женька рванул в прихожую, потом в подъезд, через минуту вернулся, схватил ключи и снова выскочил.
– Ну вот, так-то оно лучше… – напряжённо сжимала руки Антонина. – Надеюсь, Тихомиров уже добрался до дома из своей машины.
Светка пыталась освоить новую программу для работы. Уже который день мучилась с ней – безрезультатно.
Зазвенел звонок. Света открыла дверь и… На пороге стоял Женька. Он выискивал глазами кого-то в Светкиной комнате.
– Ты одна? – спросил он.
– Да, проходи, – пропустила она его в квартиру. – Что-то случилось, Жень?
– Ну, конечно, – кивнул он. – Случилось.
На него смотрели всё те же огромные глаза, чуть испуганные и доверчивые, готовые верить всему и всегда.
– Свет, случилось… – уже спокойнее проговорил Женька. – Ты помнишь, я тебе обещал, что куплю машину и прокачу тебя?
Она улыбнулась и кивнула:
– Помню. На велике, да?
– Так вот, я пришёл, – тихо и просто сказал он, глядя в глаза. – Кататься поедем?
– Поедем! – шёпотом ответила она. – А то я жду-жду…
Ариадна Борисова
Виагра
Человек немногословный и по виду меланхоличный, Василий Игнатьевич полностью отвечал бы своей фамилии Тихонький, не вклинься в невозмутимость унаследованной им породы взбалмошность матери. Теперь не скажешь, была ли мать столь уж безалаберной, какой считал её дед Володар, но каждое опрометчивое действие снохи, случалось и с удачей (раз взяла лотерейных билетов на ползарплаты и выиграла дефицитный ковёр), осуждалось в доме свёкра днями молчаливого неодобрения. Поэтому, зная и в себе трудно подавляемую блажь, Василий Игнатьевич старался не порицать ничьих нелепых поступков, а если интересовались его мнением по поводу чужого казуса, отбояривался присловьем: «Кто я такой, чтоб судить?» Изредка шальная дурь оказывалась сильнее Василия Игнатьевича, заставляя казниться до новой причуды. Но было одно сумасбродное событие в жизни, когда он дал волю захлестнувшему душу порыву и ничуть о том не пожалел. Да, вопреки ядовитым домыслам сплетников, никогда не раскаивался Тихонький Василий Игнатьевич в скандальной женитьбе на Аделине – Адельке-хромуше, как называли её недоброжелатели.
В школе он сидел с ней за одной партой. Выглядела Аделя младше его ровесниц, хотя опережала в возрасте на три года – поздно начала учиться из-за врождённого недуга. Тонкое лицо её гладко обтягивала анемичная полупрозрачная кожа, глаза были смешанных оттенков серого и голубого. Чуть выдающиеся вперёд зубы не портили милой улыбки, с лёгкой натяжкой губ в левую сторону, так что на щеке появлялась задорная ямочка. В отдельности черты этого лица привлекательностью не отличались, но всё вместе в сочетании с вьющимися, очень светлыми волосами оставляло впечатление чего-то летучего, сияющего само по себе и осенённого пушистым нимбом.
По-детски цыплячья внешность Адели даже в выпускном классе не вызывала у Василия мыслей взглянуть на неё глазами подрастающего мужчины. В дружбе с ней он привык к мальчишеской простоте и не её тонкие пальчики перебирал в душных задних рядах на просмотрах кино с предупреждением «до 16 лет». Не Аделя срывала с его губ поцелуи взасос, как коросту с пореза, торопясь за калитку на материны призывы, а спустя полгода не Аделя проводила новобранца в армию с обещанием дождаться. Рослая, чернобровая Клава Иванцова, по общему мнению, была словно в подбор Василию создана и статью, и домовитым стремлением превратить пространство вокруг себя в чашу изобилия и комфорта.
