— За предательство меня и моей жены казню без суда! — провозгласил паладин.
Донёсся истошный крик Рэндеваля, пресечённый треском разрываемой плоти. Я зажмурилась, склоняясь ниже над братом.
Самуэль морщился от боли и скрежетал зубами, но не позволял себе стонать. Я гладила его лицо обожжёнными пальцами.
— Держись, брат, разряд сейчас уйдёт в землю. Выдержи, милый.
Самуэль содрогнулся в последний раз и затих. Мышцы его расслабились. Лицо застыло.
— Самуэль! — закричал отец, подойдя к нам. — Беатрис, что с ним?! Он жив?!
Я молчала, собирая со страшным напряжением крупицы силы внутри себя. Дочищала крохи в опустошённом хранилище. Последняя горсть магии зиждилась в моих ладонях, и я вложила её в грудь брата.
— Во имя Арноса! — взмолилась я.
Самуэль зашевелил ресницами, и на сердце у меня отлегло.
— Жив, — с облегчением произнесла я.
Король улыбнулся и, заплакав, обнял нас:
— Я чуть не потерял вас обоих!
Подняв голову, я увидела Генри, направлявшегося к нам ускоряющимся шагом. Он почти бежал, впечатав в меня взгляд.
Знал ли Генри, кто я такая, когда спал со мной, или нет?!
Отец увидел моё замешательство и то, как я старалась не глядеть на паладина.
— Как же я жалею, Беатрис… — прошептал он сокрушённо.
— О чём?..
— Что поставил печати на ваши прошения и передал магистру. Он отслужил развенчание… — произнёс отец.
— Какие прошения? О чём ты?!
— О расторжении брака… Или ты это забыла?
60 Развод
Голова шла кругом от усталости.
— О каком расторжении брака, ты говоришь, пап?
— Вы решили разойтись с Даренфорсом перед самой твоей гибелью… из-за того, что не могли иметь детей, — вздохнул отец. — И ты стала монахиней.
Разошлись?!.. Монахиней?!..
Я начала вспоминать…
— Генри, — произнесла я, войдя к нему в спальню в ту роковую ночь.
За окном бушевал ветер и мела метель. Снежные карнизы нарастали и час от часа обрушивались с крыши замка с глухим рёвом.
Паладин отложил трубку и повернулся. Он сидел на кресле в выпущенной из штанов сорочке — совершенно по-домашнему. Лицо его освещали всполохи камина. В глубоко расстёгнутом вороте густились завитки тёмных волос на круглых крепких мускулах. Хотела прикоснуться, ощутить твёрдость и одновременную мягкость его груди, как прежде, но запретила себе глядеть и отвернулась к окну.
— Невозможно больше тянуть… — вздохнула я, подбирая слова.
Тревожно закусила нижнюю губу.
— Согласен. Иди сюда, — Генри похлопал по бедру, приглашая сесть, и поглядел на меня потемневшим взором.
Слишком тёплый и уютный. И я бы снова поддалась, если бы не принятое решение.
— Нет, — проглатывая ком в горле, произнесла я.
Генри нахмурился, почувствовав всю серьёзность грядущего разговора.
— Что случилось, Трис?
— Я хочу расторгнуть брак.
— Как это?
— Ты жаждешь детей, а я не могу их дать. Ты ждёшь невозможно. Этого никогда не случится. Я выбрала магию. Подожди-подожди! — прервала его попытку заговорить. — Я рассказала магистру Ристусу о том, что во мне пробудился дар огня…
— Что?! — разразился громом паладин и рывком поднялся с кресла, оказавшись напротив меня. — Не стоило говорить!
— Ты отказался учить меня! Что ещё оставалось?!
— Зачем мне было учить тебя, если ты должна была стать матерью и расстаться с магией?!
— Я решила не расставаться с магией! — выкрикнула в лицо Генриху, и гневный воздух моих лёгких растрепал волосы на его лбу.
— Ристус — Первый магистр! Он отправит тебя на суд! А ты не умеешь ничего! Не сможешь поднять щит и защитить себя! Ты вынесла себе приговор, Трис!
Под звук его грохочущего голоса с крыши сорвалась очередная снежная лавина. Я вздрогнула, но тут же собралась.
— Ристус обещал хранить магию в тайне, пока я не буду готова! Я отбуду на остров Лисмор, где меня будут ждать в тихом священном месте, я буду обучаться. Нет, помолчи и убери руки! Ристус сказал, что ты никогда не позволишь мне стать магистром. Ты не веришь, завидуешь, хочешь подавить меня! А я стану магистром, вот увидишь! Но мне придётся расстаться с тобой и принять монашество.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Генри стиснул челюсти, я услышала как заскрежетали зубы. Паладин впервые проиграл битву, и не где-то на полях сражений, а у себя дома, в собственной спальне.
Генри сделал тяжёлый успокоительный вдох и не глядя на меня больше, прошагал к столу и опрокинул бокал вина в глотку.
— Ты хочешь, чтобы я расторг брак?
— Женщина не имеет права подать прошение первой… — ответила я.
— Хорошо, Беатрис, — паладин поглядел через плечо и наполнил новый бокал. — Я подам прошение.
— Спасибо, Генри… — едва сдерживая слёзы, произнесла я. — Я напишу отцу, что не возражаю, и что мы договорились мирно.
Я развернулась и зашагала прочь из его спальни. Грудь стискивало. Я задыхалась, слёзы струями бежали по щекам.
Но разве я могла поступить иначе? Разве могла удерживать его рядом с собой, ведь не могла дать ему ребёнка!
Так будет правильно и честно. Он женится на другой девушке и уже через год будет нянчить малыша, а меня забудет…
А я… Я никогда не забуду его.
Я закрыла дверь в свои покои. Аромат вербены бесследно растаял, и в воздухе повеяло горьким запахом свежих чернил. Вычерченные моей собственной рукой знаки подсыхали на желтоватом пергаменте.
“Приветствую тебя, мой дорогой отец, светлый наш король Орвин! Мы с герцогом Даренфорсом приняли решение расторгнуть брак по обоюдному согласию. Причина в том, что я не способна родить детей. Я не противлюсь этому решению и отправляюсь в святилище на Лисмор, чтобы стать монахиней и служить Свету. Твоя дочь, Беатрис”.
Я встряхнула головой, отгоняя воспоминание.
Генри замер в шаге от меня. Я уставилась на его сапоги, страшась поднять взгляд. Меня разрывали страшные чувства. И глубочайшей любви, вины и обиды!
— Трис… — хриплым голосом произнёс он. — Это ты? Ты вернула лицо?
Поборов нерешительность, я подняла голову и взглянула ему в глаза.
— Я, Генри… Я… Только не говори, что не узнал меня раньше!
— Трис… — Лицо паладина выражало волнение, не меньшее, чем то, что горело у меня в груди.
Я поднялась на ноги, по-прежнему выдерживая шаг, разделяющий нас.
— Скажи мне только одно, Генри, — оборвала его. — Ты ведь знал с самого начала, кто я. Почему не сказал?
Глаза паладина засеребрились искрами. Он неуверенно взмахнул руками.
— Да, я сразу узнал. Не мог не узнать. Но ты приняла монашество, — глухо произнёс он. — Я не хотел тебя отпускать, не в этот раз! Я не имел на тебя права, но решил: так будет лучше для нас, если я удержу тебя. Я не хотел причинить тебе боль. Веришь мне?
Генри протянул руки, но я оттолкнула его, увернулась от прикосновений.
— Не прикасайся! Не имеешь права!
— Трис! Я молчал, потому что хотел защитить тебя от Тёмного! — стиснул зубы Генри. — Я уверен, кто-то из близких предал тебя и передал ему!
— Да, твой дядя! — выпалила я.
— Нет, его лишь использовали, — прошипел паладин. — Тут замешан кто-то, кто знал про твой огонь! Про твою магию!
Самуэль и отец с нарастающим напряжением глядели на нас, переводя взгляд то на меня, то на паладина.
— О чём вы говорите, Генрих?! — строго спросил король.
Пока Генри подбирал слова, я опередила:
— Он воспользовался тем, что я потеряла память и бессовестно трахал меня! Держал у себя дома в Вейгарде в полном неведении, кто я!
— Генрих, как ты мог?! — рявкнул король. — Она же монахиня!
Генри беззвучно выругался и опустил голову. Разъярённый вид отца меня не на шутку испугал, и возникло желание заступиться за паладина. Всё же, я участвовала в этом добровольно.
С желанием.
И с удовольствием.
— Папа, не надо. Он бы погиб, если бы не сделал этого!
