– Могли, – согласился Капанидзе. – В холмах всегда странно…
– А давайте и в самом деле поищем! – предложила Снежана. – А что? Туристическое снаряжение у нас есть, время есть…
– А Скопин? – спросил Лаурыч. – Он же автобус побежал выручать.
– Но не выручил же, – резонно заметил Пятахин. – Вот когда выручит, тогда и поговорим. А прикиньте, Скопин приедет, а мы тут все уже бессмертные и счастливые…
– Я все-таки против, – возразил я. – Если Скопин вернется и не застанет нас на месте, он может…
– Да он не против будет, – сказал вдруг Капанидзе.
– С чего это ты взял?
– Да сам спроси.
Капанидзе кивнул на тропку.
На ней вдруг появился Жмуркин. Он катил на новеньком спортивном велосипеде в нашу сторону, довольно быстро, точно в гонках участвовал. И то и дело озирался.
– Откуда ты узнал? – спросила подозрительная Жохова. – Ты же спиной сидел?
Капанидзе подергал себя за ухо.
– Подшипники поскрипывают, – сказал Капанидзе. – Слышно издалека, надо смазать.
Я ничего не слышал, если честно, уши почистить, что ли?
Жмуркин подкатил. Выглядел… испуганно. Взмыленно, точно он не на велосипеде ехал, а бегом бежал. Футболка мокрая, дышит с трудом.
– Привет, – сказал я. – А мы тут позавтракали, не стали дожидаться…
– Жохова девять яиц умяла, – сообщил издалека Пятахин.
Жмуркин прислонил велосипед к крыльцу, взбежал на веранду, схватил ковшик с водой, стал пить.
– Ну что? – поинтересовалась Жохова. – Автобус будет?
Жмуркин, не отрываясь от ковшика, помотал головой.
Никто особого огорчения не выразил.
– Автобуса не будет, – Жмуркин вытер подбородок. – Подменный придет дня через четыре.
– Ну и хорошо, – сказала Снежана. – Даже четыре дня есть.
Четыре дня неплохо, отдохнем. Лучше бы неделя, так я подумал.
– Давайте собираться, – Снежана направилась в дом. – Чего тянуть?
– Точно, – Листвянко пошлепал за ней. – Чего?
Все дружно разошлись по палатам. Жмуркин непонимающе поглядел на меня и спросил:
– Что-то случилось?
Я кивнул.
Отошли в сторонку, к колодцу. Я заглянул вниз. Неподвижная черная вода. Дохлятиной пахнет.
– Ну, и? – спросил я.
– Автобус всё, – Жмуркин махнул рукой. – Угробился. Правое колесо выворотило. Василий Иванович эвакуатор вызвал… Ну, то есть «КрАЗ» конечно. И подменный быстро никак не пришлют, и счета закрыты – конец месяца…
Жмуркин поморщился.
– Короче… – он огляделся. – Короче, тут сидим. А еще…
Я тоже огляделся.
– Лаура Петровна в истерике, – Жмуркин покривился. – Всю ночь звонила по спецслужбам, пока деньги не кончились. Потом рыдала. Я три часа ей доказывал…
Жмуркин махнул рукой.
– Одним словом, клиника. В области тоже как одуревшие, ничего толком решить не могут, орут на меня… Но это еще ничего, самое-самое потом приключилось. Успокоил я ее как мог и поутру собрался. Выехал с рассветом. Еду себе, еду, никого не трогаю, и вдруг…
– Бывает, – пояснил возникший Капанидзе.
Зевнул.
– Что бывает? – спросил с подозрительностью Жмуркин.
– Ну, волки, – Капанидзе сорвал ромашку, понюхал. – Волки, наверное, да?
– Да… – растерянно протянул Жмуркин. – Волки…
– Я же говорил – тут целая стая живет, – Капанидзе улыбнулся. – Прошка их гоняет, так они близко не подходят. А вдоль дорог пасутся, собачата такие…
– Они почти километр за мной гнались! – громким шепотом сказал Жмуркин.
– Если бы гнались, то догнали бы, – успокоил Капанидзе. – Это они так, поиграться хотели.
– Поиграться? – спросил Жмуркин с сомнением.
– Ну да. Скучно им сейчас. Лето, еды много всякой, места тут хорошие, вот они и балуются. Волк вообще только зимой такой хищник, а летом он ленивый, лягушек жрет в основном.
– Ты меня утешил, – сказал Жмуркин. – Меня не хотели сожрать, буду спать спокойно. Фисташковые волки прямо-таки. А куда вы тут без меня собирались?
– Родник искать, – сказал я.
– Что за родник? – спросил Жмуркин настороженно.
Я начал рассказывать. Вкратце так, в общих чертах.
Капанидзе бродил вокруг нас, подбирал с земли камушки, швырял их в лес, причем делал это ловко – камни летели далеко и метко, каждый попадал в дерево, видимо, длительная практика, а может, просто талант такой.
Если честно, я был уверен, что Жмуркин над идеей поиска целебного родника посмеется, объявит нас дикарями, пересмотревшими мистических каналов, но неожиданно вышло все совсем по-другому.
– Ну, давайте, поищем, – неожиданно сказал Жмуркин.
– Что? – не понял я.
– Поищем. Ну, этот родник. Это полезно, тимбилдинг и все такое.
– Как?
– Это укрепит наш командный дух, – уточнил Жмуркин. – И вообще… Интересно.
– Интересно, – согласился я. – Еще как. Мечтал три года.
Капанидзе перестал швырять камни в лес, в лесу заквакала кукушка. Я сначала запустился считать, потом бросил, успокоившись на сорока, и так ведь понятно – долго и счастливо.
Глава 17
Каша-винтаж
И в час дня мы вышли на поляну. Это была очень красивая поляна, как с картинки срисованная, какой-нибудь Сезанн или его обормоты-друзья мазюкали, у нас дома висел календарь. Поляна, заросшая травой и цветами, кустами голубики по опушке, с клином можжевельника, высунувшим язык из леса, с россыпями земляники. Поляна, окруженная неправдоподобно высокими соснами, на них почему-то хотелось взобраться и увидеть, наверняка с них можно было увидеть то, что снизу видно плохо. Поляна, здесь пахло лесными цветами и медом, причем так густо, что сразу захотелось спать… Или голова это закружилась. Опять спать.
Спать, спать, только спать, когда спишь, тебя отпускает, все становится как-то яснее…
– Стоп! – Жмуркин хлопнул в ладоши. – Час на отдых. Привал.
Расправлять пенки не хотелось, и мы свалились прямо на траву и на мох, земля была теплой и мягкой, мы улеглись в землянику и стали есть, прямо лежа.
Даже Жохова расстелила аккуратный половичок и скромно устроилась на нем рядом с земляничником, сложила ладонь лодочкой и собирала ею ягодки, сподручно так, будто воду из ведра черпала.
Даже Жмуркин. Он, конечно, не завалился в ягоды, как свинотный Пятахин, а начальственно сел на раскладной экологически правильный бамбуковый стульчик и стал есть по одной, с культурной задумчивостью в лице и с легким, уже почти аристократическим отвращением к бытию.
Ели мы минут двадцать, крупная тяжелая земляника, слегка вскипевшая от зноя, бордовая, она легко соскакивала с веточек и лопалась во рту. Очень скоро мы сделались похожими на семейку бродячих вурдалаков – по подбородкам размазался сок, губы раскраснелись, и пальцы были алые, посторонний человек мог бы испугаться. Особенно, само собой, могла испугать Жохова, красный цвет особенно удачно сочетался с ее бледностью, худобой и истовым взором; если бы я встретил Жохову в плохом настроении, непременно посвятил бы ей статью «Прачка играет на рояле», ей бы сейчас очень показался рояль с золотыми буквами.
Я съел, наверное, грамм восемьсот земляники, полновесную банку, и выпил сок, скопившийся на дне. От этого повело уже окончательно, я завалился на спину, стал идентифицировать облака, но тут все какие-то круглые попадались. И хотя периодически в кадр проникала злевещая Жохова, облака были хороши и в меру ненастоящи.
– А тут клещей нет? – спросила Жохова в очередной раз, явившись справа и сверху.
– Есть, – ответствовал невидимый сбоку Пятахин. – Я уже двух на себе раздавил. Если хочешь, могу и на тебе поискать.
Жохова посоветовала Жмуркину поискать смысла в своей пустой жизни, и они принялись привычно собачиться. Пятахин продолжал размышления о вкусах клещей, почему клещи предпочитают девиц особам мужского пола, а среди девиц особо ценят набожных.
– Это от тонкой душевной организации, – рассуждал Пятахин. – Если у тебя тонкая душевная организация, то и внешняя организация у тебя тоже тонкая. А значит, кусать тебя легче, а мясо под кожей ближе. Клопы это чувствуют и стремятся к самым сочным. Я же видел, как ты дергаешься, это тебя клопы кусают…
Пятахин привычно пустился рассуждать о паразитах разного рода, налегал на кишечнополостных, Жохова преимущественно молчала, иногда называла Пятака скотиной.
– Хотя, может, это и не клопы, – болтал Пятахин. – Точно, не клопы. Тебя, Жохова, клопы есть-то не будут, клоп, он аристократ в душе. Тебя, наверное, блохи жрут. Блохи как раз таких, как ты, любят…
Они мне наскучили, и я повернулся к остальным и увидел Снежану.
Снежана ни с того ни с сего, а может, взбодрившись земляникой, взялась стряпать рисовую кашу – объявила, что бабушка учила ее варить изумительную рисовую кашу с изюмом, изюма у нее, конечно, нет, но она по пути набрала можжевельника и сейчас сварит мега-еды, всем понравится. И сама сходила к ручейку за водой, сама развела костер и теперь помешивала в котелке деревянным черпалом, которое с чего-то вырезал из сосновой ветки Гаджиев.
