Листвянко спал. Лежал, задвинув глаза кепкой, по-боксерски храпел и, кажется, был счастлив во сне.
Баторцы Рокотова и Герасимов смотрели в небо с воодушевлением.
Дитер рисовал. Поляну. Обычную поляну, безо всяких монстров, без косматых комет, предвещающих гибель и разорение, без японских призраков-юрэев, глядящих меж сосен, без обожравшихся батискафами Кракенов, без ламантинов-мутантов. С ягодами, с иван-чаем, с дятлами, с цветами, с солнцем.
Болен пристально разглядывал длинную стальную спицу, согнутую под прямым углом, кажется, он изготовил из подручных материалов лозоходческое устройство и думал, как его испытать.
Александра все ела землянику. Собирала в большую алюминиевую кружку, а потом залпом – раз. Как настоящий клубничный морс, сваренный где-то под Кобленцем. Жевала, закрыв глаза и как-то одурев, надо сказать ей, чтобы была осторожнее, нельзя погружаться в Россию с такой безоглядкой.
Лаурыч строил пирамидку из прутиков и достроил ее уже почти в метр, очень ловко это у него получалось, похоже, что у нашего Лаурыча идеальное чувство баланса.
Гаджиев, изготовив черпак, пребывал в невнятном состоянии, надел темные очки, и то ли спал, то ли нет, точно окаменел, сидел на кочке.
Жмуркин изучал карту, думал, жевал ромашку, шевелил носом.
– Вообще, конечно, путаное дело, – сказал он. – Вроде просто пройти… А не так что-то…
Он сунул карту мне. Родник был вроде как неподалеку. Вот жирная карандашная точка – большой камень, вот мы в трех километрах, вот ручеек, вот другой, вот холм, вот ключ.
А нету.
– Капанидзе сказал, что он нестабильный, – напомнил я. – То тут, то там прорезается. Бродячий. А здесь…
Я ткнул в карту.
– Здесь его в последний раз видели. В пятьдесят восьмом? Когда там Ефим-то помер?
– Ага, – кивнул Жмуркин. – Но мне кажется, что Капанидзе имел в виду другое. Ну, когда говорил, что ключ бродячий. Это такая мистическая проекция…
– Не, – перебил я. – Это не проекция, это по-настоящему. Такое случается. Вот если под землей есть, допустим, озеро, то оно может иметь несколько выходов на поверхность, в зависимости от погоды, от давления, от подземной механики, они могут то открываться, то закрываться, я читал…
– Может быть, – сказал Жмуркин. – Но тогда получается, что в карте смысла нет? Так?
Это он сказал уже совсем негромко.
Я кивнул:
– В карте, конечно, смысла нет. Во всяком случае, в этой. Надо попробовать найти другие карты и очертить ареал…
Жмуркин нарисовал в воздухе овал.
– В принципе местность-то невелика, – сказал я. – Если быть настойчивым, то шанс есть. Болен… То есть Кассиус, он же говорил, что там должен быть холм…
– Тут везде холмы, – поморщился Жмуркин. – Холмы, ручьи, овраги, за тысячу лет не разобраться…
– Ну да, – согласился я. – Трудно, конечно. А если… Найдем? Родник этот?
– Не знаю, – Жмуркин окончательно сжевал ромашку. – Напьемся воды, станем счастливыми. Ты же хочешь стать счастливым?
– Наверное.
– Я лично хочу, – сказал Жмуркин. – Не, я понимаю, что все это чушь… Но…
Жмуркин огляделся.
– Все равно делать нечего, – сказал он. – Хотя…
Он замолчал, оглядел полянку.
Хотя понятно. Срыв программы, мероприятие под угрозой, все такое. За это по головке не погладят.
– Да не расстраивайся ты, – попытался я успокоить Жмуркина. – Это даже интересней, чем Золотое кольцо. По нему все кому не лень ездят, а тут… Деревня задыхается без воды…
– Она же не задыхается, – возразил Жмуркин. – При чем здесь деревня?
– Мне тебя учить приходится, – сказал я печально. – До чего мы докатились, Жмуркин?
– Скопин, – поправил Жмуркин. – А вообще… У тебя что, идеи? При чем здесь вода-то?
– Да просто все, – сказал я. – Это не катастрофа, это остановка по просьбам трудящихся. Путешественники решили оказать волонтерскую помощь деревенским жителям. Была увеселительная прогулка, стала гуманитарная миссия. Спасти вымирающее село, полное страждущих стариков, женщин, детей. Это благородно.
– Да?
– Конечно. К тому же все немцы очень довольны, ты погляди.
Жмуркин поглядел, кивнул.
– Пожалуй, – сказал он. – Только…
– А потом, у нас форс-мажор, ничего нельзя поделать, – сказал я. – Автобус сломался, новый взять негде. Но, вместо того чтобы просто валять дурака, мы совершаем благородное дело. В духе гуманистических традиций Ренессанса. Так что успокойся.
Жмуркин кивнул.
– Не переживай, я в блоге все как надо оформлю. Потом, разумеется, сейчас ни связи, ни электричества.
– У Капанидзе вроде велодинамка есть, он лампочку зажигает.
– Ноутбук не потянет, – сказал я. – Тут надежное электричество нужно. Так что все блоги – после возвращения из поездки.
– Хорошо. Вообще-то, наверное, это неплохо – я имею в виду помощь деревне, бабушкам. Помощь всем нравится. Неплохая идея. Молодец, Виктор, не зря тебя взял.
Жмуркин записал что-то в блокнотик.
Запахло рисом, и в животах наших забурлило, я почувствовал, что проголодался, остальные, видимо, тоже. Все зашмыгали носами и стали поглядывать на Снежану.
Снежана готовила. Картина сама по себе необычная, почти фантасмагоричная. Но при всем при том какая-то… органичная, что ли. Снежане весьма и весьма шла длинная деревянная лопатка, этим снарядом Снежана элегантно орудовала в котелке, то и дело пробуя кашу на вкус.
– Снежан! – подал голос очнувшийся Листвянко. – Снежан! Скоро каша будет? Пузо ломит…
– Скоро, – ответила Снежана. – Можно уже. Три минуты, а то сыровато, хрустит…
– Я вообще люблю, чтобы хрустело, – сказал Пятахин. – Слышь, Жохова, ты учти…
– Хрусти, Пяташка, мимо, – ответила Жохова.
– Жохова, я твоему папе докладную напишу, – сказал Пятахин. – И пошлю голубиной почтой. Про то, как ты разнуздалась…
Снежана принялась трезвонить поварешкой о котелок, народ лениво потянулся к костру. Снежана накрыла котел крышкой, для того чтобы каша настоялась.
– Ну, давайте пообедаем, что ли, – сказал Жмуркин. – Обед!
Жмуркин дотянулся до рюкзака и вытряхнул из него разноцветные пластмассовые плошки. Жохова вдруг взяла эти самые плошки и принялась их раздавать едокам. Странно тоже, что это с ней…
Мы расселись с мисками вокруг котелка и посмотрели на Снежану голодными сенбернарами, Снежана как-то совсем засмущалась.
– Да ладно, Снежинка, давай, есть охота, – Пятахин почесался. – Раскладывай давай.
Пятахин постучал себя плошкой по голове.
– Немного не совсем получилось, – предупредила Снежана.
– Да ладно, Снежок, на самом деле есть охота, – облизнулся Листвянко.
– Я хочу сказать, что все вышло не совсем так, как ожидалось. – Снежана улыбнулась.
Застенчиво улыбнулась.
Такая улыбка ей вполне себе шла. Даже очень. Я украдкой поглядел на Болена, он вовсю Снежану зарисовывал. Не выпуская из зубов миску.
– Все-таки немного не получилось, – волновала Снежана. – Изюма не было…
И сняла крышку. Кто-то охнул.
Каша была интенсивного фиолетового цвета. С отливом, пожалуй, в черный.
– Ну, – сказал Жмуркин, – это, безусловно, старинный рецепт.
Он покосился на кашу.
– Оригинально, – заметил Пятахин. – Бабушка так тебя и учила варить?
– Я думала… – Снежана потерла нос. – Можжевельник вместо изюма… подойдет…
– Какая-то она… – Листвянко с сомнением понюхал котелок. – Эксклюзивная.
– Снежан, а твои предки случайно не это? – Пятахин сделал замысловатые движения у виска. – С элеватора в сепаратор не падали?
Листвянко предупреждающе кашлянул. Пятахин замолчал. Листвянко отобрал у Снежаны черпак, зачерпнул из котелка побольше, бухнул себе в миску. Попробовал.
Все с интересом на него поглядели.
– А ничего, – сказал Листвянко. – По вкусу совсем не заметно, что сиреневая…
Листвянко съел большую ложку, покивал головой, схватился за горло, покраснел и упал. Вздрыгнул ногами, закатил глаза и принялся извиваться на траве, точно под кожу ему впилась дюжина адских скарабеев.
– Мама… – прошептала Снежана. – Вадик, ты что это…
Листвянко выгнулся особенно сильно, напружил шею и обмяк, замер на траве.
Александра, воспитанная на европейских традициях милосердия, кинулась реанимировать боксера, едва успел перехватить.
– Что с ним? – спросил Жмуркин.
– Сдох, кажется, – с плохо скрытым удовольствием ответил Пятахин. – Снежанка отравила своего чувака, вы видали?
– Вадик, тебе плохо? – перепуганно спросила Снежана.
Листвянко не пошевелился.
– Снежана, ему не плохо – ему конец, – изрек Пятахин. – Надо срочно искусственное дыхание делать.
– Я могу, – вызвался Лаурыч. – Нас на основах безопасности учили…
Листвянко вдруг сел.
– Живой… – с облегчением выдохнула Снежана.
Листвянко поглядел сквозь нее.
– Никого не узнает, – Пятахин помахал перед носом Дубины ладонью. – Выжил, но стал буратиной.
